Наталья Лебедева - Племенной скот Страница 4

Дед Сергей захлопнул калитку, оставив пса снаружи, и почти сразу же вздрогнул забор: ньюфаундленд, улегшись на землю, привалился к доскам тяжелым боком.

Он жил у забора день и два – старый пес с седеющей мордой – и жена, сжалившись, вынесла ему миску с водой и обглоданных до белизны костей. Он воспрял от этих костей, по-щенячьи выражал свою радость, а после пропал.

Семья даже погоревала по нему: к молчаливому сторожу у забора привыкли, его почти полюбили. Но пес вернулся. Он пришел довольный и сытый, принес в зубах маленького зайчонка и положил его к ногам деда Сергея.

Из зайчонка сварили мясной суп, первый за неделю, а пса впустили во двор. Он остался, спал целыми днями у сарая, а ночами охотился и иногда приносил деду часть своей добычи.

Потом пришли и другие собаки. Они расселялись во дворе, ворчали, выясняя отношения, ластились к деду, как к самому старшему, и первого же мародера, добравшегося до крохотной, из одного дома состоящей деревни, встретили отчаянным, переходящим в истерику лаем.

Дед Сергей вспоминал, как странно, толчками, текла жизнь: словно билось, пульсируя, огромное сердце. Налаживался быт, а все вокруг неуловимо, но неуклонно менялось. Речка Инюха, мелкая, заросшая осокой, с илистым дном, начавшая уже превращаться в болото, вдруг стала прежней, такой, какой помнил ее дед Сергей много лет назад: чистой и глубокой, словно она освободилась от тяжкого, гнетущего груза. Построили на ней плотину бобры, прибыла рыба, и стало можно за утро наловить на уху.

Появился в доме ткацкий станок. Дед Сергей был инженером, а принцип работы ему подробно описала масловская бабуля, работавшая в прошлом веке служителем в музее деревенского быта.

Выросла в огороде банька, начал строиться новый дом, и планировалась в этом доме большая жаркая печь. К счастью, в годы перестройки деду Сергею пришлось как-то подрабатывать подручным у печника.

У Максима и Саши заказали плуг, распахали кусочек поля за огородом. Стали жить.

Конечно, все они мечтали, что когда-нибудь закончится тяжелое время, и все вернется на круги своя, но с каждый годом надежда слабела. Отчаянные люди сплавлялись по Волге на лодках и плотах и приносили неутешительные известия: всюду было одно и то же. Никакой надежды на возврат к прежней жизни.

Несколько лет спустя стали доходить до окрестных деревень торговые караваны. Новые купцы ни в чем не уступали старым и забирались далеко, привозя не только соль и специи, но и лакомства: сушеные засахаренные фрукты. Дед Сергей с дочерью, услышав об очередной ярмарке в Погосте, смеялись: недалек, говорили они, тот день, когда из Китая привезут, наконец, бумагу.

Дочь деда Сергея привыкала к новой жизни тяжело. Она переживала за детей и даже думать не могла о новых. Но все-таки забеременела через несколько лет, случайно, как ей казалось, а на самом деле потому, что это была новая жизнь без контрацепции и всего прочего, и жить приходилось по новым правилам.

Чмыхало принимала роды, долгие и трудные, и помогала выхаживать младенца, а потом и еще двоих. Рождались девочки. Дед Сергей хоть и радовался внучкам, но тревога о судьбе семьи не оставляла его. Он с беспокойством думал о том дне, когда первая из них уйдет к мужу, а за ней – вторая, третья, и в доме останутся только стремительно дряхлеющие родители. Думать об одинокой, беспомощной старости было страшно.

Но вышло по-другому.

Старшая внучка выросла красавицей. Подругами для нее были сестры; казалось, и не надо ей больше никого, да и не было никого больше в Сергеево, как стали называть вскоре их одинокий, окруженный полями да останками пяти старых изб дом. Она много смеялась, во всем была заводилой, и сестры обожали ее. Но стоило заговорить, например, о поездке на ярмарку – замыкалась и мрачнела.

– Поехали, – уговаривал дед.

– Ну ее, – отмахивалась внучка. – Не хочу. По дому дел много.

– Почему не хочешь?

– Не хочу, и все. Что там делать?

– А с девчонками познакомиться?

– Чего с ними знакомиться? У нас своих полон дом.

Но однажды вечером, накануне большой ярмарки в Перхурово, разразилась страшная гроза. Черная туча легла на небо, а под ней летели, едва касаясь ее брюха, легкие желтые облака, словно обрывки солнечного света, разодранного в клочья. Ветер дунул, склонил к земле деревья, вывернул наизнанку листья, и они вдруг оказались серебристыми, словно их поцеловала зима.

Громыхнул и раскатился над полями гром; от этого удара внучка, мывшая у печи посуду, вздрогнула. Она подошла к окну. «Шшшшш…» – пожаловалась ей растрепанная липа, похожая на бабу, которую муж, ухватив за волосы, тянет за собой и хочет бросить на землю.

Вилки были брошены в лохани, остывала вода, а внучка уже стояла на крыльце, и в лицо ей бил ветер, напитанный влагой. Мать ее загоняла кур, отец сгребал под навес разложенное во дворе для просушки сено, ей кричали что-то, но она не слышала. Блеснула молния, взревел гром. Испуганная бабушка попыталась затащить внучку в дом, но та не поддалась: уселась, как птица, на перила крыльца, вцепилась в них побелевшими от напряжения пальцами и смотрела поверх забора туда, где резкая линия горизонта лежала меж чернотой тучи и яркой зеленью поля. Рухнул стеной небывалый ливень, стремительно потекли по тропинкам и межам ручьи, несущие на спинах яркую белую пену.

Внучка сидела и смотрела, сбросив на пол рубаху, которую вышедшая на крыльцо мать набросила ей на плечи для тепла.

Она ушла в дом лишь тогда, когда гром превратился в далекий отзвук, молния почти растаяла на фоне побледневшего от страха неба, а дождь стал мелким и слабым.

На следующее утро внучка встала проводить деда с бабушкой на ярмарку. Она стояла у телеги и молча смотрела на ярко-желтый песок, намытый на дорожку дождем. Песок был гладким, блестящим и словно заплетенным в небрежную косу.

– А можно, я тоже поеду? – спросила она вдруг, и дед согласился.

Ярмарка была большой: Перхурово всегда было популярным дачным местом, а за последние десять лет еще больше выросло, принимая бездомных, ищущих крова и работы людей.

Большие, крытые двускатными крышами лотки для товаров ставили посреди поля на окраине села. Цвета ярмарки в те годы были спокойными: здесь торговали самым необходимым, жизнь только устанавливалась, и людям было не до красоты. Торговали солью и сахаром, тканями и домашним вином. Дед Сергей привозил мед: отец его был пасечником, в старом доме нашлись роевник, медогонка, рамки с натянутой струной да старые ульи; первый рой дед снял в лесу тем же, самым первым, летом.

Внучка сначала стояла возле телеги, потом прошлась по рядам, но, утомленная однообразием товара, скоро вернулась.

И вдруг послышались в стороне почти забытые дедом звуки гитары.

– Что там? – удивился он.

– Посмотрю, – пожав плечами, ответила внучка.

Она прошла несколько шагов и увидела кучку парней и девчонок, которые сидели на поваленном стволе березы и щелкали молочные семечки, выковыривая их из двух огромных черно-желтых голов подсолнуха.

Играл паренек – маленький и невзрачный, почти целиком скрывавшийся за крутобокой гитарой. Внучка слышала музыку впервые за десять лет, ей нравилось это полузабытое удовольствие, и вспоминался вчерашний, счастливый, вызванный грозою восторг.

Ее разглядывали, перешептываясь. Парни, которых было немного, – с жадным интересом. Девчонка с длинной черной косой жгла ее глазами, заранее готовилась ненавидеть. Маленькая рыженькая худышка почему-то хихикала; две большие, дебелые блондинки смотрели тупо и угрожающе. Но, слушая нестройные звуки, что с трудом складывались в мелодию, Сергеева внучка ничего не замечала.

– Привет, – сказал один из парней. – А ты ведь не наша.

Внучка кивнула:

– Я сергеевская, – и снова перевела взгляд на гитару.

– А что, – продолжил парень, – вы, сергеевские, все такие красивые?

– Все, – огрызнулась она, – дай послушать!

Парень, посмеиваясь, отошел и принялся смотреть на нее со стороны, зато подошла и встала на его место чернявенькая яркая девчонка.

– Слышь, Сергеева, – шепнула она, обдав внучку едким запахом чеснока и свежего пота, – шла бы ты отсюда. Волосы повыдираю, слышь?

Сергеева внучка, ничего не ответив, глянула на парня: в ней еще играла злость вчерашней грозы. Он улыбался ей широко и открыто, а она, не вполне понимая, что делает, вдруг подмигнула и бросилась прочь, за угол ближней избы.

Парень осторожно огляделся: чернявая успокоилась, увидев, что соперница исчезла, и слушала гитару. Тогда он тоже нырнул за угол. Чтобы догнать девушку, ему пришлось бежать. Она, казалось, уже забыла о том, что сама поманила его, и спокойно шла в сторону леса, прочь от ярмарки и села.

– Привет, – сказал он, нагнав ее.

– Привет, – ответила она.