Майк Гелприн - Валенок Страница 4

— Подожди, — прерываю я его. — Не рассказывай мне сейчас. Вот мой телефон. Выйдешь отсюда — позвони. В любом случае позвони, ладно? Я покажу тебе, как мы работаем. Покажу, что мы делаем. Что можно сделать. Потом решишь. Позвонишь?

— Хорошо, — говорит он. — Обещаю.

— Мне сказали, что сёстры тебя собирают, — говорю я Насте. — А они, по всему, отвели тебя в салон красоты.

Настя преобразилась. Она совсем не похожа на себя утреннюю. Передо мной стройная, уверенно держащаяся миловидная девушка.

— Я всего лишь одолжила немного косметики, — говорит она. — Я тебе нравлюсь?

— Да, — говорю я искренне и вновь краснею, как недавно с Артёмом. — Пойдём, машина во дворе.

— Что я должна буду делать? — спрашивает Настя, когда мы выезжаем на автостраду.

— Ничего. Пока ничего. Я не стану просить тебя никого подставлять или сдавать. За одним исключением.

— Вот как. Каким же?

— Настя, — говорю я. — Давай я не стану читать тебе морали и скажу напрямик. Ты ведь представляешь, чем мы занимаемся?

— В общих чертах.

— Хорошо. Меня интересует информация. На одного человека. Если, конечно, можно назвать его человеком.

— На императора?

— Да.

— Что тебя интересует?

— Всё. Всё, что ты о нём знаешь.

— Что ж… Это страшный человек.

— Я догадываюсь. Можно конкретней?

— Боюсь, что конкретики мало. Никто не знает ни кто он, ни где живёт, ни сколько ему лет. У него механический, пропущенный через преобразователь голос. А вот он… Он знает всё. Обо всех. Обо мне тоже. Знает, кто я. Где живу. Как выгляжу.

— Даже как выглядишь? Каким, интересно, образом?

— Однажды он велел мне явиться в одно достаточно пустынное место. Я пришла. Он проехал мимо на машине. Посмотрел на меня. И исчез. А возможно, это был и не он. А кто-то, меня сфотографировавший. Так он поступает со всеми, кого приближает. Это ужасный человек. Беспощадный. Он забавляется тем, что тасует людей. Как карты в колоде. Играет ими, жонглирует.

— Хороший мальчик, — говорю я. — Как он выглядит? Виртуально, разумеется.

— Так же, как его персонаж.

— Вот как? Кто же его персонаж?

— Он называет себя «товарищ Сталин».

В квартире у Насти даже не беспорядок — погром. Я ошеломлённо останавливаюсь на пороге. Как сказал бы Андрюхин — бардак с прицепом.

— Извини, не помню уже, когда делала уборку, — говорит Настя стыдливо. — Не до неё было. А потом — не успела.

— Ничего, — говорю я. — Ты уверена, что я могу войти? Сейчас самое время меня кинуть.

— Эх ты, Валенок. Я не кидаю.

Символично. Сегодня я слышу эти слова уже второй раз. Я вхожу, и Настя, взяв меня за рукав, тащит по коридору.

— Пожалуйста, не оглядывайся, мне действительно стыдно. Зато в спальне у меня полный порядок.

Спальней, впрочем, назвать это трудно. От неё в комнате лишь кровать в углу. В остальном это больше похоже на небольшой компьютерный центр.

Настя входит в сеть. На мониторе — заставка Чумы. Девушка вопросительно смотрит на меня.

— Я не стану мешать, — говорю. — Заходи, делай, что следует, на меня не обращай внимания. Ах да, одна просьба. У тебя сохранились его сообщения?

— Кого? Императора?

— Да.

— Конечно. В архиве. Правда, их немного, он предпочитает личные беседы.

— Совсем как покойный тёзка, — говорю я. — Скинь, пожалуйста, то, что есть, на флэшку. Я дома ими займусь.

Выхожу из спальни и принимаюсь за уборку. Часа три я драю полы, уничтожаю кладбища пыли и перемываю кордильеры посуды. Под конец чувствую, что устал как пёс и как он же голоден.

— И этого человека называют Валенком, — говорит смущённая Настя. — Я закончила, сейчас будем пить чай. У меня где-то должно быть печенье. И коньяк.

С хрустом уминаю коробку печенья. Чай никуда не годится, зато коньяк хорош.

— У тебя есть кто-нибудь? — спрашивает Настя.

Давлюсь печеньем. Спешно запиваю его коньяком.

— Нет. Я один. С тех пор, как Вера… Ну, ты понимаешь. Были, конечно, связи. Кратковременные. А у тебя?

— Никого. И не было. С тех пор, как подсела на Чуму.

Вторично давлюсь печеньем.

— Ты шутишь?

— Нет. У меня был парень. Тогда, девять лет назад. Мы встречались. Долго, больше года. Потом я забеременела. И он меня бросил. Ребёнок так и не родился, я не доносила, выкидыш на шестом месяце. К тому времени я уже подсела на Чуму. Тогда она спасла меня, я едва не наложила на себя руки.

Смотрю ей в глаза. В них слёзы. С трудом удерживаюсь от желания немедленно её поцеловать. Чёрт возьми, не хватало только влюбиться. В чумовую третьей ступени. На ней наверняка такое… Чтобы достичь её положения в империи, надо пройти по трупам. И, тем не менее, она мне отчаянно нравится, и коньяк тут ни причём. Как сказал бы Андрюхин — абзац с прицепом. Я встаю.

— Уже поздно, Настя, — говорю. — Я пойду. Вернусь завтра утром, и начнём работать.

Она поднимается вслед за мной. Делает шаг. Её лицо напротив моего.

— Может быть, останешься?

Я отстраняю её и двигаюсь к двери.

— До завтра, — говорю я.

— До завтра. Я буду ждать. Эх ты, Валенок…

Домой добираюсь заполночь. Спать хочется патологически, но за меня мою работу никто не сделает. Сбрасываю содержимое флэшки на диск и сосредоточиваюсь. В этот момент звонит телефон. Снимаю трубку. Андрюхин.

— Валенок, ты?

— Нет, тень отца Гамлета. Ты в курсе, сколько времени?

— Чёрт, заработался, извини. Дел — самолёт с прицепом. Слушай, есть одна тема. Можешь прийти завтра пораньше?

— Извини, не могу. Меня завтра не будет, шеф в курсе. Если что, звони на мобильный.

— Ладно, — Андрюхин разъединяется, а я приступаю к прослушиванию.

Действительно механический, неживой голос. Я с трудом удерживаю внимание на том, что он говорит. Какие-то графы, баронеты, дипломатические ноты, походы, дуэли, квесты… К чёртям.

Засыпая, думаю о Насте. А ведь мог бы сейчас… Валенок.

Жму кнопку дверного звонка. Раз, другой. На часах десять утра, неужели до сих пор спит. Делаю минутный перерыв и звоню опять. Безрезультатно. На всякий случай стучу кулаком в дверь. Она внезапно поддаётся — между косяком и дверным каркасом образуется щель. У меня появляется дурное предчувствие, хотя Настя, возможно, специально отперла замки к моему приходу, а сама сейчас в ванной.

— Настя, к тебе гость, — кричу я с порога.

Ответа нет. Я толкаю дверь и вхожу.

Настя лежит на полу ничком, в двух шагах от входа. Я падаю перед ней на колени, хватаю за руку.

Настя мертва. Под головой натекло красным. Холод от её руки прошибает меня насквозь.

Поднимаюсь и на ватных ногах бреду в спальню. Меня шатает, хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть.

В спальне разгром. Развороченный компьютер, вырванные провода, осколки разбитого монитора на полу.

Спиной по стене сползаю на пол. Меня мутит. Это я её убил. Я. Останься я у неё на ночь, она была бы жива. Валенок. Проклятый Валенок.

Усилием воли достаю мобильник. Звоню шефу. Через час в квартире уже уйма народу.

— Смерть наступила часов семь-восемь назад, — говорит кто-то. Наверное, доктор. — Точнее покажет экспертиза. Обширная гематома в области виска, похоже на сильный удар, нанесённый тупым предметом. Да, вне всяких сомнений, убийство.

Не помню, как добираюсь домой. В голове путаные обрывки мыслей, лишь одна связная — та, что убийца я. «Спаситель хренов, — стреляет она в висок. — Доверься мне, я тебя вытащу. И тебя вытащу. И тебя. Вытащил. На тот свет».

Усилием воли беру себя в руки. О том, что у Насти третья ступень, никто не знал кроме меня и шефа. Ах, да, знал ещё император. Он же товарищ Сталин. Но он не знал остального, не мог знать. Насти не было в сети меньше суток. Мало ли почему, сотня возможных причин. Получается…

Додумать не даёт телефонный звонок. Снимаю трубку.

— Привет, это Артём. Ты просил позвонить, помнишь?

С трудом переключаюсь и соображаю, что Артём это бывший инкогнито из реабилитационного центра. Я обещал ему показать, как мы работаем. Вот и прекрасный случай показать. На примере, работник хренов.

— Здравствуй, Артём, — говорю я устало. — Тебя выписали? Ты где сейчас?

Оказывается, недалеко от меня. В десяти минутах.

— Приезжай, — говорю я. — Поговорим.

Диктую адрес и плетусь на кухню варить кофе. В голове — пустота, вакуум. И ещё чувство вины, выматывающее, вытягивающее жилы. Впрочем, оно, наверное, не в голове.

— Такие дела, — говорю, отодвигая пустую кофейную чашечку. — Вот такая дрянь над вами властвует. Подумай, ведь эта заразу недаром называют Чумой. Она сама по себе предполагает засилье всякой сволочи. Кто наглее, подлее, беспринципнее, тот лезет наверх. А тех, у кого есть совесть, сжирают.