Керри Райан - Лес Рук и Зубов Страница 4

Отчасти мне хочется взбунтоваться, вырваться из этой комнаты. Сбежать и оплакивать маму вместе с братом. Но я слишком выбилась из сил, тело почти не слушается. Здесь хотя бы тепло, меня кормят, не мучают расспросами и упреками. Я никому не должна объяснять, почему бросила маму одну, почему меня не было рядом.

Все время я провожу в воспоминаниях. Лежу на полу с закрытыми глазами, полностью расслабившись, стараясь ощутить мамины руки в волосах, и прокручиваю в уме ее истории. Я пытаюсь вспомнить их во всех мельчайших подробностях и с ужасом понимаю, что многое уже забыла. Чудесные небылицы об океанах, высоченных домах до самого неба и полетах на Луну. Я хочу, чтобы они навсегда отпечатались в моей памяти, стали неотъемлемой частью моего организма, которую я уже не смогу потерять, как потеряла родителей.

Брат не приходит меня навестить, Сестры тоже ничего о нем не говорят. Интересно, что он обо мне думает? Мне хочется разозлиться на него, целиком отдаться любому другому чувству, кроме потрясения и боли, но я понимаю: Джед так скорбит.

Через неделю моего заточения в комнату входит Сестра Табита и вручает мне черную тунику, отныне я свободна и должна благодарить Бога за волю к жизни, которая позволяет мне двигаться дальше.

Я киваю (Бога в моей жизни больше нет, но об этом лучше помалкивать) и медленно бреду к дому, где совсем недавно счастливо жила моя семья. Теперь этот дом принадлежит брату: после смерти родителей все имущество унаследовал единственный сын. Ничего не могу поделать: сердце щемит от осознания, что мамы там больше нет. И никогда не будет. Зато сколько воспоминаний таится в этих бревенчатых стенах, сколько тепла, смеха и надежд…

Я почти вижу, как все это сочится наружу и тает в солнечном свете. Дом словно бы очищается от истории нашей семьи. Забывает маму, ее рассказы, наше с Джедом счастливое детство. Я машинально прикладываю руку к стене справа от входной двери. Как и на всех деревенских постройках, там вырезана строчка из Писания. Переступая порог, мы обязаны проводить рукой по этой резьбе, чтобы всегда помнить Бога и Его слова.

Обычно они наполняли меня светом и благодатью. Но сегодня ничего такого не происходит, внутри лишь прежняя щемящая боль. Неужели теперь, когда я перестала верить в Бога, мне уже не обрести душевного покоя?

Деревянная резьба отполирована до блеска руками нескольких поколений нашей семьи. Резьба, которую моя мать больше никогда не погладит.

Внезапно дверь открывается: брат словно ждал моего прихода. Я испуганно отдергиваю руку. При виде Джеда меня вновь наполняют воспоминания и острая боль. Он не пускает меня внутрь — видимо, чтобы Бет не услышала нашего разговора.

Честно говоря, его упрямство меня поражает. Когда-то мы с ним были лучшими друзьями и все рассказывали друг другу. При этом он всегда оставался папиным сыном, а я — маминой дочкой. Гибель отца была для него слишком тяжелым испытанием; за последние несколько месяцев он стал черствым, полностью отдался работе и добился серьезных успехов на поприще Стража. Я сцепляю руки перед собой, пытаясь отыскать в его лице былую нежность и любовь, но вижу только хладнокровие и решительность.

— Почему ты ее отпустила? — с порога спрашивает Джед. Рукой он прикрывает глаза от солнца, позой напоминая мне маму: вот так она стояла на краю Леса и пыталась разглядеть в чаще отца.

Я ждала этого вопроса, но по-прежнему не знаю, какой ответ его устроит.

— Она сама так решила.

Джед плюет на землю у моих ног, и несколько капель слюны застревают в его короткой черной бороде.

— Решать было не маме. — Голос у него напряженный, однако он сдерживает крик, чтобы не устраивать скандала на глазах всей деревни. — Она ничего не соображала.

Меня окатывает его болью и яростью, и я бы рада разделить эти чувства с братом, облегчить его бремя. Но мне хватает и своих… Я не в состоянии ему помочь.

— Я не смогла ее убить, Джед. — Усилием воли заставляю себя не опускать глаза.

— А бросить ее к Нечестивым не убийство, Мэри? — Джед больно хватает меня за плечо, впиваясь пальцами в кожу. — Ты хоть понимаешь, что теперь ее должен буду убить я на дозоре? Или прикажешь сохранить ей жизнь? Да это и не жизнь вовсе! Это противоестественно! Мерзко, неправильно и отвратительно! Поверить не могу, что ты так со мной поступила. Я должен убить нашу мать, потому что тебе не хватило духу.

Выходит, чтобы ему не пришлось делать этот выбор, его должна была сделать я?

— Прости, Джед.

Я не вижу другого способа наладить отношения. Он Страж, его долг охранять деревню, укреплять забор и убивать зараженных. Не знаю, как втолковать ему, что это был мамин выбор, а не мой. Она отдавала себе отчет, что однажды ее может убить родной сын. Как объяснить Джеду, что иногда любовь и верность вынуждают человека уйти в Лес за своим избранником, даже если это значит отвергнуть все остальное?

Я хочу обнять брата и подаюсь вперед, но он держит руку на моем плече и не дает приблизиться.

— Теперь я глава семьи, Мэри.

Я пытаюсь улыбнуться и напомнить ему, что он всегда будет мне братом.

— Это ведь не значит, что тебе нельзя обнять родную сестру.

Вопреки моим ожиданиям Джед не улыбается в ответ.

— Я слышал, ты скоро войдешь в Союз Сестер.

Его слова бьют меня как обухом по голове.

Я ждала от брата какой угодно реакции — гнева, боли, раскаяния, — но даже в самых худших кошмарах мне не могло присниться, что он вышвырнет меня за порог и отдаст Сестрам, не снизойдя даже до нормального разговора, не дав объясниться. Вот почему он не приходил в собор: для него я уже стала одной из Сестер, и мое место среди них.

Впрочем, нет, отчасти я ждала и боялась такого исхода. Бредя по улице к дому, я почему-то знала, что мне не позволят войти и собрать мамины вещи. Джед все заберет себе.

— Твоей руки никто не попросил, Мэри. Ты никому не нужна. За тобой не будут ухаживать этой зимой. — Его пальцы больно сжимают мое плечо.

— Гарри… — Я беспомощно показываю за спину, где за холмом скрывается ручей — на его берегу всего неделю назад Гарри пригласил меня на Праздник урожая. Я пытаюсь вспомнить, что я ответила.

Джед уже качает головой, а у меня в ушах стоит растерянный рев мыслей. Я открываю рот, однако брат меня осаживает:

— Никто не попросил твоей руки.

Я молча таращусь на него, чувствуя, как все силы, мысли и чувства покидают мое тело. В нашей деревне у молодой незамужней девушки три выбора: либо она живет с родными, либо выходит замуж, либо становится Сестрой. Вскоре после Возврата нашу деревню полностью отрезало от остального мира, и, хотя со временем ее население значительно выросло, здоровым молодым людям и девушкам надлежало создавать семью и продолжать человеческий род.

А потом страшная болезнь погубила почти всех моих сверстников, и рождение детей стало для деревенских жителей задачей первостепенной важности. Поскольку нас осталось так мало, я росла в постоянном ожидании, что этой осенью Гарри попросит моей руки. Или другие юноши проявят интерес. Я надеялась встретить настоящую любовь, как моя мама, которая предпочла уйти в Лес Рук и Зубов за своим Нечестивым мужем.

Конечно, Джед мог приютить меня и подождать, не сделают ли мне предложения следующей осенью. Мог дать остальным деревенским семьям немного свыкнуться с мыслью, что оба моих родителя теперь Нечестивые, что на нашей семье лежит печать вечной смерти. Но Джед решил по-другому.

— Время еще есть, — говорю я и слышу отчаяние в собственном голосе, мольбу взять меня к себе, ведь у нас никого нет, кроме друг друга.

— Твое место среди Сестер, — равнодушно произносит Джед. — Удачи. — И отталкивает меня от входа в дом.

Я заглядываю ему в глаза и вижу, что удачи мне он желает искренне.

— А Бет? — спрашиваю я, всеми силами оттягивая момент расставания, надеясь вновь разжечь огонь дружбы, связывавшей нас столько лет, всю жизнь.

На его скулах вздуваются желваки, рука упирается в дверной косяк.

— Она выкинула, — отвечает Джед и уходит в дом. Темнота прихожей скрывает выражение его лица. — У нас был бы мальчик, — добавляет он и захлопывает дверь.

Я делаю шаг вперед, уже готовясь ворваться в дом наперекор воле брата, но потом слышу щелчок замка и замираю на месте. Мне хочется схватить Джеда, крепко прижать к себе и завыть от боли вместе с ним. Я могла стать тетей… Прижимая ладони к теплому дереву, я хочу заорать на брата, ведь мне тоже больно, я тоже страдаю и очень нуждаюсь в поддержке.

Тут мне приходит в голову мысль, что теперь у брата новая семья. Он больше не нуждается в моем утешении. Я только напоминаю ему о смерти родителей. От боли я впиваюсь ногтями в дерево и с горечью сознаю, что осталась совсем одна.

Пытаясь затушить огонь в горле, роняю руки и отворачиваюсь от единственного дома, который знала. Смотрю на домишки по соседству: зеленые сады спускаются к проселочной дороге, на которой три девочки водят хоровод и поют песню. Я знаю, что должна вернуться в собор, но там, среди Сестер, вся моя жизнь будет вращаться вокруг Писания, на прочие интересы и причуды времени не останется. Поэтому я иду прочь от домишек, обхожу стороной поля, уже готовые к зиме, и начинаю подниматься на восточный холм.