Алексей Олейников - Левая рука Бога Страница 4

– Ярцев, это не шутки, – разволновался историк. – Ты же понимаешь, что такое ПОРБ?

Денис кивнул. Если Спиридону так важно, он не будет смущать порбовцев неправильными вопросами. Спиридон хороший, чего его подставлять? Хотя странно все это…

Историк рухнул на диван в учительской.

– Наталья Юрьевна, чайник горячий?

– Закипает, – сказала завуч гимнасия «Зарница», доедая принесенный из дому салат. – Тяжко, Спиридон Федорович?

– Не то слово, – выдохнул историк. – Ярцев сейчас устроил дискуссию на уроке с проверяющим из ПОРБ. Сказали бы, Наталья Юрьевна, я бы класс подготовил. А тут как снег на голову.

– А они без приглашения являются. – Завуч аккуратно закрыла пустой пластиковый ящичек. – Сами же знаете.

Спиридон Федорович вскочил с дивана, подсел с столу. Смахнул со лба черные локоны, заговорил горячо:

– Я все понимаю, Наталья Юрьевна, но они там, в городском Приказе, не в курсе, какая у нас школа?! Не понимают, что мы тут пытаемся сделать? Они нас на руках носить должны, честно говоря. Знаете же, что сейчас в обычных школах творится.

Завуч кивнула.

– Вот как я могу давать новейшую историю без специальных терминов? Ей-богу, иногда ПОРБ с чистотой языка перегибает. Как говорить о политике, не упоминая этого слова? Как можно называть президента выборным главой? Это же разные понятия, Наталья Юрьевна!

– Спиридон Федорович, давайте не обсуждать Просветление языка? – предложила завуч. – Вы прекрасно понимаете, откуда все это идет.

Историк махнул рукой, опять переместился на диван.

– Я это все поддерживаю, но иногда язык заплетается. С нашей авторской программой… то есть особым составом образования ум за разум заходит. Мы же здесь такую задачу решаем! Кстати, наши попечители… – Историк поднял глаза к потолку. – Они в курсе этой проверки?

– Я сообщила, – сказала завуч. – А там уж сами разбираются. Неприятно, конечно, но мы это переживем. Городской ПОРБ нам не указ, по большому счету. Сами понимаете, проект экспериментальных школьных площадок «Новая заря» санкционирован на самом верху.

– Экспериментальных, санкционирован, – историк вздохнул. – Не думал, что буду скучать по этой лексике.

Наталья Юрьевна взглянула на старомодные самовзводные часы – крохотный кружок на тонкой цепочке. Древность, прошлый век.

– Засиделась я с вами! – спохватилась она. – Завтра же прогон «Прометея», а у Локотьковой и Ярцева визуализация хромает на обе ноги. Образы или блеклые, или распадаются. Ума не приложу, в чем дело. И главное, показатели отличные, у обоих пик творчества прекрасно выражен. Опять душеведа, то есть психолога привлечь, что ли?

– Давайте, заводите свой голографический театр. То есть световой вертеп, – историк отхлебнул остывший чай из чашки. – А я с силами соберусь. Перед объяснительной для ПОРБ.

– Ну, вы особо не усердствуйте, – посоветовала завуч. – Сошлитесь на устав гимнасия, на особый школьный уклад, творческий характер учебного хода, своеобычный образовательный состав. Не забудьте про звание общеземельной площадки по внедрению новых образовательных ухваток.

– Ага, – рассеянно ответил историк. – Главное, все эти слова вспомнить.

Глава вторая

– Чего тут странного, – удивилась Локотькова, когда он рассказал о беседе с историком. – Спиридоша о нас же и заботится. Знаешь, как наш гимнасий называют в Суджуке?

– Как?

– Заповедник. У нас тут такие вольности, какие в общих школах и не снились. Вот Спиридон за нас и переживает. Как бы не пришел медведь и не сел на наш теремок.

– Да ну, – сказал Денис. – С чего бы? Разве мы делаем что-то не так? Просто говорим обо всем открыто. По-моему, это правильно. Иначе как мы поймем, где правда, а где ложь, если будем молчать?

Катя взглянула на него иронически, но ничего не сказала.

Они шли по осенней набережной, ветер дул со стороны залива, сметал сухие листья на дорогу. В Москве уже дожди, а здесь еще без курток ходят. Юг.

Чем Денису здешний школьный порядок нравился – старшее звено отпускали домой, только малышню не выпускали со двора без взрослых сопровождающих. В столице не так, там даже от старшеклассников требуют родительское заверенное письмо. О том, что, мол, они доверяют своему дитяте добираться домой самому. А к нему надо приложить еще и утвержденный в СОД – службе охраны детства – путевой лист, копию свидетельства о рождении и проездные пропуска через межи округов. Их московский гимнасий находился на севере, за первой кольцевой. Если ученик жил на юге, надо было пропуска четыре, чтобы он мог добраться домой через межевые заставы. А если учесть, что пропуска надо каждый месяц обновлять, то такая тяга к самостоятельности влетала в изрядную копеечку. Так примерно, на пальцах, отец объяснил Денису в прошлом году, когда тот заикнулся о том, чтобы самому ездить домой.

«Вот получишь “времянку”, тогда сам заказывай пропуска, плати пошлину и катайся», – сказал папа.

Так что в Москве развозили всех, с первого до одиннадцатого класса.

Раньше такой порядок Денису казался разумным. Родители же несут ответственность за своих детей в полной мере? Вот пусть и несут. Много мороки перемещаться по Москве без сопровождающих и временного удостоверения личности, которое выдавалось после выпускных испытаний в одиннадцатом классе. Без «времянки» человек далеко не уедет, его первый же наряд СОД остановит.

От здешней свободы Дениса первую неделю слегка штормило, но потом он пообвыкся. Все-таки есть в этом свое удовольствие – идти, чувствовать ветер и солнце на лице, слышать, как шуршит листва и шумит море. А главное, ты сам по себе это короткое время между школой и домом, провалился в этот зазор, как монета в щель между плитами, и никто о тебе не знает.

…Катя начала свое обычное знакомство с городом. Три месяца назад он перевелся в этот гимнасий и сел рядом с Локотьковой. С тех пор она его и опекает. Даже смешно, Денис уже и сам может по городу приезжего провести, показать, где рынки, где железнодорожный двор, а где машинный, в котором междугородние возки останавливаются.

Но все равно часто после школы он шел с Катериной – наверное, уже по привычке.

– Бугры, – указала Катя жестом завзятого краеведа на горный склон, усеянный частными особняками, один другого краше. Крыши – медь, сланец, дорогущая стеклочерепица «драконья чешуя», вошедшая в моду совсем недавно, стены – натуральный кирпич, облицовка гранитом, мрамором, Денис заметил даже пару теремов, отделанных поморской сосной, – последний писк подмосковной моды. Богатый конец.

– Там живут все, кто родился с серебряной ложкой во рту, как гласит английская пословица, – едко заметила Катя. – А здесь – срединный округ, дальше четырнадцатый, Южный рынок, Дикое поле.

– А почему Дикое?

Катя пожала плечами.

– Мама говорит, раньше там пустырь был. Они там маки рвали в детстве. Прикинь, маки!

– Маки – это красиво, – сказал Денис. – Только запрещено. Сыскари за дурман-зелье задержать могут.

– А мне маки нравятся, – призналась Катя. – и еще ирисы. Я как-то посадила у себя под окнами маки, только их все оборвали.

– Кто оборвал? Катя пожала плечами.

– …А там Нахаловка! – она ткнула пальцем через залив, в сторону пристава, где стояли корабли и дымились полосатые заводские трубы. – Вернее, Федотовка, но все ее называют Нахаловкой.

– Я даже знаю, кто там живет, – сказал Денис. – Судя по названию.

– Ну, серебряных ложек на всех не хватает, – фыркнула Катя. – Дольщики в срединный округ особо не суются, сидят там, возле растворного завода. Нечего им тут делать.

Денис покосился. «А сама-то ты давно из доли вышла?» – хотел он спросить, глядя на ее потертую курточку и дешевую сумку, но сдержался. Катька точно обидится.

– Не жалко их?

– А чего их жалеть? – прищурилась Катя. – У кого ума хватает, давно оттуда переехал.

– Ну, вон Ярослав, кажется, там живет, – неуверенно сказал Денис.

У Кати сделалось такое лицо, будто ей лимон в рот выдавили.

– Нашел кого вспомнить! Щербакова! Да он неизвестно как в наш гимнасий угодил. У него же больше десяти из ста по всем предметам не бывает. Туп, как пробка.

– Зато со световым вертепом все в порядке. Вон он какие выдает образы – по десять минут держит, без сбоев.

– Да уж, – помрачнела Катя. – Уже который год голову ломаю – зачем нам этот вертеп? С первого класса нас гоняют на нем. И ведь в других школах и близко нет ничего похожего, я знаю. Все понимаю – история, языки, числознание, счетность, языкознание, сетеведение, словесность, даже сказковедение. А вот этот вертеп… Бессмыслица.

– Справишься, – сказал Денис.

– Ага, – без особой уверенности сказала Катя. – Знаешь, в прошлом году двух ребят отчислили после весеннего представления? Они пошутить решили. Проводками поменялись, образы перемешали, и помехи на весь объем пошли.