Алла Кисилева - Осторожно боги Страница 4

С печальным вздохом, я очередной раз отложил письмо, как делал это уже не раз в течение десятка лет, и поднялся. Мой бедный друг (я буду называть его графом) в своем письме, просил меня тогда о совершенно невозможной вещи. Предмет, который он искал, не мог существовать в природе как нашего мира, так и любых других миров. Я не мог понять, как и каким образом мой ученый друг впал в заблуждение и стал считать грубый вымысел чудесной реальностью. В моей великолепной памяти прочно запечатлелся тот злосчастный день, когда мы услышали историю, которая изменила жизнь моего друга и, как я теперь подозревал, грозила испортить мою.

В таверне, где мы тогда решили поужинать, было людно и шумно. В то время я гостил у моего друга, и мы любили иногда совершать подобные вылазки. Моему другу нравилось наблюдать за людьми, «вдыхать запах города», как он поэтически выражался, а я с удовольствием составлял ему компанию. На этот раз мне не слишком хотелось заходить в это место, которое показалось мне каким-то затхлым. Но графа, похоже, привлекло именно это, и, отмахнувшись от моих возражений, он бодро двинулся к ободранной двери, хранившей множество самых различных следов. Найдя в углу незанятый столик, мы уселись и стали осматривать помещение, куда нас занесла судьба. Оказавшись внутри, я не только не изменил своего мнения, а еще больше укрепился в нем. Окружающее мне абсолютно не понравилось: грязные стены, стойкий запах дешевого вина, не внушающие доверия лица посетителей. И запах, странный запах запустения и затхлости. В тягучем гуле голосов кто-нибудь из посетителей изредка затягивал песню. Нестройно подвывая, к нему присоединялись другие, но песнь угасала, не в силах дожить до конца. Эти бесплодные попытки никому не мешали, но вдруг один из посетителей презрительно засмеялся, выкрикнув:

— Разве ж это пение?! Так ободранная волчица приветствует луну. Вы не можете петь, потому что в ваших песнях нет тайны. Только она одна имеет голос.

Ответом ему был шум, возмущение и громкие выкрики:

— Пой сам!

— Поем как умеем!

— Врежь ему!

А кто-то уже поднялся с места и стал приближаться к нему с видом, не предвещающим ничего хорошего. Я уже предвкушал хорошую драку, и право слово, так оно было бы и лучше. Но странный посетитель не испугался, он как будто даже ничего не заметил, он только засмеялся тихим и музыкальным смехом, задорно оглядывая возбужденную толпу.

— Я-то знаю историю, в которой сокрыта тайна, — нараспев проговорил он, — и если найдется охотник разгадать ее, то найдет он такое великое сокровище, что рядом с ним даже король будет казаться нищим.

Это подействовало, и посетители стали, некоторые, правда, с неохотой, расходиться по своим местам: всем хотелось послушать про сокровища. Мне стало смешно от того, как легко он завладел вниманием слушателей: ну, кто же не знает, что лучше всего люди ловятся именно на такие истории. На истории, где есть тайна и золото. «Человек с Востока», так я назвал его про себя, производил странное впечатление. Хотя было ясно, что никем, кроме шарлатана, он быть не может — это было видно по его потрепанному виду, дерзкой усмешке и глупым историям. Почему глупым? Ну, скажите на милость, кто же будет говорить умные и правдивые вещи в шуме придорожной таверны? Хотя, по правде, мне не давали покоя некоторые детали, которые делали его не слишком похожим на шарлатана. В нем было какое-то смущающее душу противоречие. Он был похож на бродячего актера, который получил роль, но не нашел подходящего костюма. У него были странные руки, великолепной формы, которые могли бы принадлежать высокородному синьору, но никак не такому проходимцу, каким должен бы быть этот торговец. Его руки резко контрастировали с лицом, иссушенным ветром и выжженным солнцем пустыни. А его голос… Голос, зазвучавший в наступившей тишине подобно музыке, был немного хриплый, отрешенный и, казалось, жил своей жизнью. Это было невероятно — полная, абсолютная тишина, какой здесь отродясь не было, да и не могло быть, и звуки слов, медленные, неторопливые, завораживающие.

— А было это в начале времен, когда люди еще не были людьми. Было это в начале времен, когда боги жили на этой земле, которая не была еще названа. Было это в начале времен, когда времени не было. Не было ни света, ни тьмы, а было мгновение. В нем было все, и боги пили силу его. В этой вечности — а как еще можно назвать миг, который никогда не кончается? — родилось Дитя. Впервые среди них появилось существо, которое было не таким, как они: похожим, но совсем другим. Это насторожило, кто-то даже предлагал избавиться от чуждого и непонятного создания, но самые мудрые из них понимали, что это уже ничего не изменит, что рождение, нарушившее ход вещей, произошло. Споры богов не умолкали, и, как всегда, голоса разделились. Одни предрекали конец, и разрушение существующего мира, другие, наоборот, приветствовали наступление перемен, предчувствуя новые возможности. Но и для одних, и для других было ясно, что в этом возлюбленном ими мгновении дальнейшее пребывание становится невозможным и что их величественной вечности, несомненно, приходит конец. Вот тогда и было решено, что часть их останется там, где они были всегда, и назовется это место «земля», и создадут они новый мир, используя вещество, которое назвали «время». А остальные уйдут наверх, и создадут там новые дома, чтобы возродить вечность. Так они и поступили, и там, наверху, в месте, которое теперь называлось «небо», засияли яркие точки, которым те, что остались, дали имя «звезды».

Как и предсказывали, на земле стали происходить перемены, появились различия и сходства, плохое и хорошее, ночь и день, свет и тьма, холод и тепло, снег, дождь и ветер, радости и печали. Земля стала слишком беспокойным местом, и богам, жившим на ней, не хватало привычного тепла и спокойствия. Только Дитя, родившееся среди богов, ничего не замечало и пребывало в состоянии гармонии и радости, ведь оно и не знало ничего другого. Оставшееся боги инстинктивно сторонились его, считая виновником всех их несчастий, и только далекие звезды стали его друзьями. Ребенок полюбил играть с ними, спускающимися с далекого неба, ему нравилось слушать истории, которые ему рассказывали эти мерцающие создания, ставшие для него такими близкими. Но вот однажды чудовищный ураган набросился на землю, и одна из звезд не успела вернуться на небо. Захваченная врасплох, потерянная и испуганная, она исчезла, и больше никогда и никто ее так и не видел. С тех самых пор звезды больше не приходили играть на землю, но они так никогда и не смогли забыть свою пропавшую подругу. Они ждут и верят, что она вернется, и чтобы помочь ей найти путь, каждую ночь они вычерчивают в небе таинственные рисунки, создавая удивительные фигуры и знаки, прочитав которые пропавшая звезда найдет дорогу домой. А осенью они разбрасывают огни, чтобы привлечь ее внимание и заставить посмотреть вверх.

«Человек с Востока» продолжал говорить, неподвижный взгляд его, казалось, видел иные миры, казалось, что он сам был свидетелем этих далеких, воистину печальных событий. Его черные глаза сверкали, и он поведал нам о тех, кто хранит историю, о том, что они верят, будто бы звезды также живы, как и мы с вами. Наконец, рассказ его подошел к концу, и завершил он его так:

— Пропавшая звезда не погибла, но попала в ловушку, и томится в самом ужасном из миров. Там нет жизни, там страшно, и холод морозит душу. Она в темнице, похожей на смерть, но еще жива. Люди моего народа верят, что однажды найдется смельчак, который спасет пленницу. И вот тогда она опять вернется на небо, а на Земле воцарится вечное блаженство и радость. Тот же, кто совершит этот величайший подвиг, станет королем этого мира.

Вся эта история, рассказанная усыпляющим голосом странного незнакомца, навеяла на меня дремоту, особенно если учесть сытный ужин, кстати, очень неплохой для такой дрянной таверны, запитый изрядным количеством красного вина. Но граф… Я никогда не видел его в таком состоянии: его глаза блестели, и он облизывался как зверь, увидевший вкусную и жирную добычу. Стоящая перед ним еда остыла, он даже не притронулся к ней, правда, кувшин с вином был пуст, но мне смутно припомнилось, что пил я один. Сейчас я понимаю, что одно только это должно было насторожить меня, ведь граф, страстный любитель жизни, считал хорошую трапезу одним из главных ее удовольствий, и ничто не могло помешать ему отдать должное хорошей еде. Но в тот момент, в тягучей расслабленности, мне показалось, что друг мой, к слову сказать, лучший трубадур Юга, просто нашел новую тему для песни. И пока я в приятной дреме лениво размышлял о его странном поведении, граф подозвал рассказчика, налил ему вина и засыпал его многими вопросами, но я их уже не слушал. Я почти сразу забыл обо всем, но, как оказалось, напрасно.

Песня об этих событиях так никогда и не была написана, а мой друг прислал мне письмо, от которого я тогда предпочел отмахнуться. Я ответил ему, что не считаю нужным заниматься детскими сказками и не понимаю, с каких это пор он стал, подобно доверчивым простакам, слушать то, о чем бормочут бродяги. Да, для пущей уверенности в своей правоте я предпринял некоторые попытки определить истоки этой легенды, но, по непонятной причине, все это вселяло в меня беспокойство и даже страх. Мне подумалось, что если это загадочное племя существовало не только в воображении того сомнительного рассказчика, но и на самом деле, то эти люди явно занимались вещами опасными и непонятными. Похоже, что они слишком много времени и сил тратили на изучение холодных звезд и приписывали им совершенно невероятные свойства. Эти варварские представления, вероятно, и породили ту странную и безыскусную легенду. Кстати сказать, больше поиски мои тогда ни к чему не привели, так что я со спокойной душой ответил отказом моему другу. Наверно, я был слишком резок, и он затаил на меня обиду, но как бы то ни было, я больше не получал от него вестей, а на все мои попытки увидеться с ним, он отвечал вежливым, но твердым отказом. Уже после его смерти я иногда гостил у его сына, наслаждаясь обстановкой, царившей в его доме. Но особенной близости между нами не было. И вот теперь, через десять лет после смерти моего друга, я получил короткое письмо, в котором сын его сообщал, что он нашел подтверждение старой истории, рассказанной торговцем, и собирается проверить свои догадки. И если эти его предположения верны, то он настоятельно просит меня присоединиться к нему.