Александр Карапанчев - В эпоху унимо Страница 4

– Ну, как тебе Унимо, шикарная штука, а?

– Ты слышал, – ответил ему Флобер, – мне дали премию за изобретение 54 сортов мыла!

– Конечно, конечно, – во взгляде Гоголя мелькнуло нечто подавленное – может, едва сдерживаемые колики? – и он попытался удалиться.

Тогда Гюстав схватил его за лацканы:

– Погоди, знаешь, мир полон невероятных чудаков – только что один из них спросил меня, когда я окончу «Бувар и Пекюше»!

– Ха-ха-ха! – Гоголь затрясся от смеха и внезапно смолк.

– Если бы ты знал, сколько человек уже спрашивали меня о втором томе «Мертвых душ»! И все как один – прилизанные, безликие, ни на кого не похожие.

– Да, таких немало, – изрек французский классик. Подумаешь, – бодро воскликнул Гоголь, – много-то много,

но воображения у них ни на грош! Да отпусти же ты меня!

Жужжащий водоворот унес украинца и прибил к Флоберу Мопассана, доверительно шепнувшего:

– 30 часов без еды и сна. Но зато мне удалось испытать 110 видов расчесок. Вот, – он протянул ему блестящую расческу.

Ты только глянь, что за чудо! Мой проект, ею можно пользоваться и как линейкой, здесь даже сантиметры обозначены. Ну как тебе?

– Молодчина! – отечески похлопал его по плечу Флобер. – Но, в сущности, кто ты, Ги де Мопассан? Кто скрывается за твоим обличьем, сынок?

Толпа подхватила Мопассана, тщательно причесывающегося своей уникальной расческой и вертящего головой в поисках единомышленников, и понесла куда-то. Поблизости Герберт Уэллс расхваливал свой новый костюм. Сердце доктора вздрогнуло, уж не Хорхе ли это? Нет, показалось. Вперемешку с неизвестными субъектами мелькали «знакомые» лица: вот Золя, придерживающий пенсне и склонившийся над пресловутой записной книжкой, жестикулирующий Гендель, за ним – Ван Гог с перевязанной головой под синим колпаком, там – Вермеер в панталонах-буфф, в сторонке – Пушкин, пьющий лимонный сок.

– Вот так чудо! – пробормотал Флобер. – Хорошенькое дело! На этом маскараде каждый может узнать только себя!

Он опять взглянул на Жюля – тот по-прежнему одиноко предавался созерцанию. Вокруг было много таких, как он. Руанский отшельник попытался разобраться, кого из них больше – этих, принявших облик известных личностей, светил, или – напоминающих лишь самих себя, как Жюль. Но Унимо строго соблюдал историческую достоверность. Хенек унаследовал близорукость Флобера – плод кропотливого труда над многочисленными рукописями, и сейчас испытывал все более осязаемые неудобства. Он узнал Сёра в строгом черном рединготе. Основатель неоимпрессионизма, очевидно, обладал орлиным зрением, но Флобер понял, что художника волнует та же проблема, к тому же, как видно, неразрешимая.

Толпа всколыхнулась пестрой волной и Сёра скрылся из виду. Но появились Мопассан и Белинский – они ожесточенно спорили, вознесенные на плечи мощных поклонников. «А премия, почему мне не дали премии? кричал Мопассан. – Какие гады скрывают от нас объективную истину?». Мгновение спустя на плечах возник новый оппонент, в котором Флобер не признал никого.

Ему на ум пришла увлекательная мысль: какова на данный момент временная граница Унимо? Век XVII? Вероятно, если бы все вдруг пожелали, чтобы Модификатор изменил их внешность, его возможности бы резко возросли. Доктор почти был уверен, что эта граница скоро расширится; и в конечном итоге спокойно можно будет сказать:

– Хочу стать первым первобытным человеком… – И добавить этакий нюанс: – Умеющим рисовать…

– Джордан! Джордан! – заставил его вздрогнуть мелодичный голос.

В его руку впились горячие пальцы. Он оглянулся. Рядом с ним улыбалась запыхавшаяся Сафо, белые складки ее хитона небрежно подчеркивали гармоничное тело, нежное как нарцисс.

– Джордан, я тебя узнала по наклону головы. Еле добралась до тебя, эти люди меня раздавят, черт бы их побрал! Что они себе думают? А ты почему выбросил всю свою библиотеку? Впрочем, наверное, ты прав, теперь нам все поднесут на блюдечке. Но Джордан, – Сафо погрозила ему пальцем, – ты, как всегда, оставил шлепанцы в центре комнаты! Вечно кто-то должен за тобой…

Гюстав Флобер решительным жестом отстранил Сафо.

– Подумаешь, большое дело. Забыл их выбросить. Неужели сейчас будем спорить? Оставь меня в покое, я мечтаю поговорить с Гете, вон он там…

И поспешил нырнуть в шумный водоворот. «Сафо!» – буркнул он. – Значит, граница стремительно расширяется! Да, Унимо свое дело знает. Теперь поломаешь голову, в кого же превратиться!»

Руанец с трудом пробивал себе дорогу, безмилостно орудуя локтями среди тех, кто был поразительно похож на самого себя и больше ни на кого, но с пониманием кивая знакомым ему бессмертным. На секунду ему пришло в голову, что второй день эпохи Унимо мог бы начаться несколько иначе.

– Ты знаешь, дорогой, – сказал Флобер, добравшись до Гете, – мне было совсем не просто изобрести 54 сорта мыла…