Павел Виноградов - Деяние XII Страница 4

Правда, сейчас, поглощённый действием на мониторах, музыку он ропускал мимо ушей. Гости рассаживались в высокие кресла вдоль выпуклой стороны огромного подковообразного стола, который огибал закруглённую стену зала, освещённого мягким светом скрытых ламп. Там, где концы стола немного не сходись, разрывая круг, стоял другой стол, массивный дубовый, инкрустированный перламутром, по виду старинный, явно предназначенный для председательствующего.

Гости попали сюда отнюдь не по прихотливой тропинке. Даже для здешнего хозяина было бы слишком жестокой шуткой принуждать солидных, убелённых сединами людей карабкаться по крутому склону. Им и так досталось, пока они добирались до этого окруженного белой пеной клочка земли. Кто-то рискнул, оставив свои яхты в виду острова, проскользнуть меж рифов на шлюпках. Другие воспользовались вертолетами, громоздко приткнувшимися на желтеющем пляже, по которому меланхолически ползали бесчисленные крабы. А там, где пляж смыкался с крайним скалистым выступом горы, гости, приветствуемые вооружёнными до зубов охранниками, проходили в небольшую пещеру, миновали узкий коридор, в конце которого перед ними предупредительно открывались двери зеркального лифта, и поднимались прямо в подземный дворец. Лифт имел ход степенный и торжественный, подстать весу этих людей в современном мире.

«Хотя, кто, кроме меня, да их самих, да ещё очень немногих, знает, кто они такие на самом деле», – лениво думал хозяин, рассматривая знакомые лица.

Журналисты не выпрашивали у них интервью, за ними не охотились папарацци. И зря. Группка, собравшаяся сейчас в недрах Монтана де ла Крус, способна была принять решения, выполнить которые было под силу разве что правительству одной из двух сверхдержав. А эти люди имели возможность свои решения исполнять. Почти всегда.

Клаб – коротко и весомо. Хозяин острова испытывал удовольствие от словечек, похожих на чёрную маску: никто не знает, что скрывается под ней, но зрелище лица в маске ох, как пробирает… Клаб. Игра. Для него это были не просто звуки, но квинтэссенция жизни.

Очень давно вошёл он в тело Игры, познал её тончайшие нюансы, достиг верхнего эшелона командующих, ибо всегда жаждал быть кукловодом. Однако потом правда открылась ему и потрясла: эти «кукловоды» сами были куклами, над которыми истинные кукловоды принимали истинные решения, ведая подлинные цели Игры. И он был введён в Клаб, взял в руки нити, ведущие к премьер-министрам, маршалам, адмиралам, директорам разведок, и наконец стал его президентом. Хотя посещала его порой леденящая мысль: «А кто дёргает нити, ведущие ко мне?..» – никогда не пытался додумать её до конца, раздражённо гнал куда подальше. Но сколько ни махай на назойливую муху, она всё равно притаится где-нибудь в пределах досягаемости и, улучив момент, усядется на свежую царапину.

Он досадливо хмыкнул, очередной раз шугнув противное насекомое в дальний уголок мозга, и сосредоточился на экранах. Давно взял за правило рассматривать лица коллег перед встречей – это давало ему довольно информации, чтобы предстать перед ними во всеоружии. Положение обязывало…

Итак, Мэм. «Стерва!» – наблюдающий ехидно осклабился. Строгая интеллектуальная дама чёрной расы раздражала – нарочитой сухостью, четкостью логики, чопорно поджатыми губами, острым блеском глаз из-под учёных очков… Однако, раздражая, привлекала. Он часто жалел, что не был знаком с этой Дульсинеей (как ни странно, именно так назвал её отец – пастор-пятидесятник) в те далекие годы, когда она беззаветно боролась против расовой сегрегации, и сам Мартин Лютер Кинг ей что-то говорил. Боролась, правда, своеобразными методами: была, например, первой чернокожей американкой, ставшей победительницей городского конкурса красоты.

Хозяин острова, не отрываясь, смотрел, как одетая в строгий деловой костюм Мэм, переступая весьма ещё ничего ногами в изящных туфлях, грациозно подошла к середине стола, и, аккуратно поддернув юбку, опустилась в кресло. «Жопа или голова?..» – который раз он отмечал, что верхняя и нижняя части тела Мэм исполнены одинакового шарма. Во всяком случае, понятно, почему в своё время продюсеры конкурса преступили расовые предубеждения… Впрочем, он и сам видел фото с того конкурса, да не только их… Мэм взвилась бы от ярости, узнай, что президент хранит один старый порнографический журнал – она-то думала, что ей удалось уничтожить все экземпляры…

Но и голова… Она здорово перерабатывала политический материал, и вскоре это заметили серьёзные люди. Слишком высоко вознестись мудрая дама, конечно, не могла – по причине цвета кожи, но её консультации весьма ценились и в Госдепе, и в Пентагоне, и в Лэнгли. Теперь уже все важнейшие внешнеполитические решения Атлантической империи не обходилось без её участия. В миру же оставалась скромным профессором известного университета.

На экране возник здоровенный Ковбой, плюхнувшийся в кресло и сразу закинувший на драгоценное полированное дерево стола дорогие, но не очень чистые полусапожки. При виде традиционного хамства темнокожая дама привычно поморщилась и отвела взгляд от большого белого мужчины. Тот был ей полной противоположностью: лужёная глотка и простоватое лицо, которое не смогли облагородить лучшие частные школы и даже один из самых блестящих университетов Лиги плюща. Пару раз он получал увесистую пощёчину после того, как, перебрав Макаллана, пытался ущипнуть учёную коллегу за одно из её достоинств (понятно, не за голову), после чего щедро поминал «фак» и «грязных ниггеров». Но несмотря ни на что, часть деятельности Клаба, касающаяся страны великой демократии, была полностью в руках этой парочки. При этом никто из посвящённых не сомневался, чей интеллект верховодит в этом тандеме. Хотя ум и у Ковбоя имелся, грубый и жесткий, но удивительно продуктивный, когда дело касалось практической выгоды. Ведь в Клаб его ввели отнюдь не за миллиардный блеск папашиного наследства. Тайно командовать нефтяными шейхами или мусульманскими революционерами у Ковбоя получалось прекрасно.

Теперь он насмешливо глянул на Мэм, и, надвинув на лоб шляпу, погрузился в кресло ещё глубже, так, что острые носы его сапог замаячили над столом, как сюрреалистические башенки. Хозяин острова заметил, что Милорда при этом передернуло, и ухмыльнулся: «Интересно, что бы он отдал за возможность размазать Ковбоя по стенке?» Милорд ненавидел янки всей ранимой душой британского аристократа, чей род восходит к Крестовым походам. И вынужден был мириться с Ковбоем, как и вся старуха Британия, мирящаяся с главенством своего непомерно разросшегося заокеанского аппендикса.

Впрочем, блестящий аристократ не показывал возмущения мужланством янки. Восседал прямо, будто проглотил фамильное копьё, вид имея надменный и чуть потусторонний. Похож был на потёртого лиса – резкие, почти гротескные черты лица нисколько не смягчались рыжеватой эспаньолкой и распадающимися по плечам безупречного смокинга белокурыми локонами. Гротеска добавляли большой рот, торчащие из-под ухоженных локонов бесформенные уши и длинный нос, над которым мерцали беспокойные, как у загнанного зверька, глаза.

В Палате лордов непосвящённые принимали его за безобидного дурачка. Но были и те, кто знал: слово этого совсем ещё молодого человека являлось очень увесистым для правительств стран Британского Содружества. Он держал в руках большинство гуманитарных миссий и фондов, с помощью которых Англия после войны сохраняла своё влияние в бывших колониях. Для него Империя была не прошлым, а живым настоящим, лишь ушла со светлой стороны в тень.

Этот был умён безо всяких оговорок. И очень непрост. Как и в отношении прочих членов правления Клаба, президент знал про него всё. Это «всё» могло ему нравиться или не нравиться, но ничего не значило, если не касалось Игры. Слишком мало было людей, способных войти в Клаб – достаточно могущественных, чтобы дёргать за нити, достаточно подготовленных, чтобы делать это эффективно, и достаточно безумных (а таких вообще были единицы), чтобы осознать истинный смысл Игры в тот миг, когда он им открывался. Таков был последний тест перед принятием в правление нового члена, и выдерживали его немногие – обычно великая весть встречалась недоумённым молчанием, натянутой шуткой, а то и взрывом хохота. То есть, человек для работы был непригоден. Ему подтверждали, что это был всего лишь розыгрыш, и отпускали. Правда, жил он с того момента не долго… Но лица некоторых от этого знания светлели, на них явственно проступали восторг и понимание. Значит, они давно предчувствовали и ждали. Значит, были пригодны.

Нынешний президент Клаба всегда внимательно следил за этой церемонией по мониторам – сразу не показывался на глаза новобранцам, дабы раньше времени не шокировать. Но хорошо помнил, как проходили испытание истиной все, кто составлял нынче правление. И сам принимал решение в отношении каждого кандидата.