Николай Удальцов - Что создано под луной? Страница 41

Песок, песок, песок.

Он проникает всюду, и с ним невозможно бороться.

С ним нужно привыкнуть жить.

Как нужно привыкнуть к мгновенно высыхающему на коже поту, превращающемуся в налет соли.

Ночь над пустыней совершенно черная, с миллионами звезд на небе, почти не знающем, что такое облака.

Звезд так много, что их невозможно пересчитать даже в том месте, которое легко закрыть двумя пальцами, а темнота наступает почти мгновенно, без всякого вечернего перехода, как только заходит солнце.

И вместе с темнотой появляется мошка.

Конечно, в пустыне есть своя жизнь, но только та жизнь, которая может жить в пустыне.

Пятнистый варанчик.

Суслик, тушканчик – любопытные, пугливые, ленивые работяги.

Змеи, от смертельных гюрзы и кобры, до, безвредных для людей, ужей.

Верблюжьи колючки, отправляющие свои корни на много метров в глубь, туда, где песок становится мокрым.

Стелящееся по земле безлистное дерево карагач, ломающееся в руках, но выдерживающее удар самого острого топора – лучшая порода древесины для шашлычного угля, быстро прогорающая, но долго держащая жар.

Черепахи.

Да мало ли еще что можно встретить в пустыне, если хватит сил дотянуть до встречи.

Все выживают, как могут, и только ослы и верблюды выживают вместе с людьми.

Люди думают, что ослы – их помощники.

Ослы, наверное, думают, что их помощники – люди…

– …И, все-таки, пустыня – это не ад, и люди живут там.

Рождают детей, делают карьеру, строят судьбу, – сказал Риолю случайный попутчик по купе, – И, расставаясь с ней, люди, случается, поливают соленые, скупые слезы.

– Откуда ты знаешь?

– Так было со мной.

– Как тебя зовут?

– Заведеев, самый младший. Возвращаюсь к среднему брату.

– Может, ты возвращаешься не в пустыню, а просто соскучился по родственнику?

– Да, нет. Мы расставались с братом много раз.

В гражданскую, например, он служил у Блюхера, а я у Врангеля.

В принципе, мы даже могли бы воевать друг против друга и встретиться в бою.

– И как бы вы поступили?

– Скорее всего, не узнали бы друг друга.

– Что же должно произойти, чтобы братья не узнали друг друга?

– Гражданская война.

– Гражданская война?

– Гражданская война – это когда никто никого узнать не может…

– Когда-нибудь, люди забудут о Гражданской войне? – Вся проблема в том, что люди о ней уже забыли…

…Партийные планы превратить в цветущий сад какой-нибудь более или менее пригодный для этого район, вроде Украины или Кубани, проваливались еще на уровне посадки саженцев, а потому, для того чтобы планам не умирать безвременно, было решено превращать в цветущий сад пустыню.

Абсурдность этой идеи не пришла в голову не одному портрету с первомайской или седьмооктябрьской демонстрации убожества. И, кроме того с процессом садорождения образовались промашки – никто из вождей, имевших от двух до семи классов образования, толком не знал, как именно растут яблоки – преобразование пустыни было решено начать с куриной фермы под малокомуизвестным городом Казалинском.

По ходу процесса выяснилось, что кроме кормов курицам-несушкам понадобится вода.

Тогда и решено было сделать отводной канал от великой нерусской реки Сырдарьи.

На строительство канала понадобился всего на всего год, но за этот год вся вода из разрушенного, создававшегося веками русла Сырдарьи, ушла в песок пустынь Кызыл-кум и Кара-кум.

Не стало воды в реке – обмелело, прогрелось и испарилось под среднеазиатским раскаленным солнцем Аральское море.

Эта короткая и грустная история произошла совсем не задолго до того, как Риоль оказался в этих местах.

Впрочем, история эта – еще не вся…

Риоль приехал в пустыню в самое спокойное и безмятежное время конца лета. Когда ветер Афганец уже закончился, а ветер Самум еще не начался.

…На станции Сары-Шаган, на берегу наполовину соленого, наполовину пресного озера Балхаш, в старом здании со стенами из побеленного кирпича и таким же кирпичным полом, Риоля встретил человек с красивым, тронутым временем и солнцем лицом:

– Анатолий Романов, – представился он и крепко пожал руку Риоля, – Долго знакомиться нам некогда, так, что поговорим в машине.

Если проголодались, по дороге есть караван-сарай.

Там и позавтракаем.

– Где?

– В караван-сарае. Мотеле, по-вашему…

Риолю лицо Анатолия показалось знакомым, хотя он твердо знал, что не мог встречаться с ним раньше.

Просто Романов кого-то напоминал Риолю: кого?

И Риоль очень быстро вспомнил – Эгриэгерта.

Только у Эгриэгерта волосы были чуть темнее, а у Романова больше было седины.

«Все хорошие люди должны быть похожи друг на друга», – подумал Риоль, но, вспомнив капитана, подумал дальше: «Даже если они и не похожи внешне…»

Каждый имеет то лицо, которое он заслуживает…

Почему-то Риоль не вспомнил ни о Крайсте, ни об Искариоте – наверное, потому, что в этот момент, ему нужно было принимать решение самому. И вместе с Анатолием Романовым.

– Что произошло? – спросил Риоль, когда они затряслись по дороге, наезженной в обожженном, затвердевшем солончаке, белесом, безжизненном.

– Без воды гибнут люди.

Риоль умел реагировать быстро:

– Что уже сделано?

– На поиски воды отправилась экспедиция.

– Они нашли воду?

– Нет. Но они сами пропали.

– Теперь воду должны будем искать мы?

– Нет. Вы должны будете найти пропавшую экспедицию.

– Почему не полетели вы сами?

На этот вопрос Риоля Анатолий Романов не ответил.

Он просто больно посмотрел на Риоля, а потом опустил глаза.

Потом, когда Риоль узнал о том, что произошло в семье его нового знакомого, он не осудил никого.

Еще в те времена, когда Риоль командовал космическими экспедициями, связанными с риском, он никогда не брал в полет тех, у кого только что случилась беда:

– Люди должны лишать беды шанса ходить к человеку парами…

Если есть такая возможность.

– Ну, что же, найдем, – проговорил Риоль, пока плохо представляя то, что ему предстоит. А потом, не зная сам – почему, добавил:

– Найдем, помолясь.

– Тогда заедем к военным, – совершенно серьезно ответил Риолю Анатолий Романов.

– Зачем?

– Легче молиться Богу, когда четыре министерства заняты твоим снабжением, и у тебя есть спутниковая связь…

– С кем я полечу? – спросил Риоль после недолгого молчания.

* * *

То, как мы радуемся, возможно – это всего лишь случайная удача.

То, каковы мы в беде – это то, что мы есть на самом деле…

…Анатолий Романов оказался в поселке у пресно-соленого озера посреди пустыни по распределению после окончания Геологоразведочного института в Москве.

И так вышло, что квартира в двухэтажном кирпичном доме, построенном военными строителями для полигона ПВО, со временем перешедшем из ведения Министерства обороны в пользование геологического управления, оказалась его первой, собственной квартирой.

Его первым собственным домом.

До этого, Анатолий жил в большой семье в городе Калинине, находившемся почти посредине, на дороге между Белокаменной и Городом-на-Болоте.

Старая и древняя столицы еще кое-как строились, а Калинину ничего из квадратных метров как-то не доставалось, и жили Романовы хотя и в центре, на улице Советской, но в многокомнатной коммуналке, где каждому члену семьи не доставалось не то, что комнаты, собственного угла.

В комнатушках величиной в четыре кровати, а когда-то в четыре гроба, жили в то время очень многие из тех, кому при Хрущеве хрущоб не хватило, а кооператив построить оказывалось не на что.

Даже уроки школьнику Анатолию приходилось делать на лестничной клетке, деревянной, с почерневшими перилами.

И хотя в Калинине был свой политех, учиться Романов поехал в Москву, в единственный ВУЗ в который с удовольствием принимали иногородних – Геологоразведочный.

Надо же было хоть кому-нибудь заниматься геологией за пределами Московской области, там, куда москвичи не только не стремились, но и отбрыкивались всеми честными и нечестными способами от возможности прославиться в провинции.

В институте было общежитие, перенаселенное, довольно чистое, фарцовое, со строгими правилами поведения, писаными и неписаными, которые можно было выполнять или не выполнять, правда, невыполнение правил проживания в общежитии грозило отчислением или лишением стипендии. А иногда и лишением зубов – это про законы неписаные.

С курса, на котором учился Анатолий Романов, в пустыню распределилось девятнадцать человек. Но пустыня оказалась такой большой, что легко растворила группу однокурсников, разбросав их по разным местам, которые хоть были все на одно, пустынное, лицо, но отстояли друг от друга зачастую на расстояния, которые даже телефон объединял только через Москву.

Кто-то оказался подальше от железной дороги, а кто-то поближе, но постепенно, это перестало играть роль, потому, что выпускники московского Геологоразведочного института перестали встречаться.