Галина Тер-Микаэлян - Грани миров Страница 41

Из комнаты, распахнув настежь дверь, вышел крохотный мальчуган в одних трусиках и уцепился за его палец.

– Мама усла в магазин, у нас картоски нет, – очень серьезно объяснил он гостям. – Подоздите, позалуйста.

– Вот сюда, – парень любезным жестом указал на распахнутую дверь, поднял Антошку на руки и ушел с ним на кухню, оставив их одних.

Опустившись на краешек стула, Сергей огляделся – нет, его сестра жила не в коммуналке. Судя по планировке, это была малометражная квартира с крохотной прихожей и совмещенным санузлом. Их не так давно начали возводить по всей стране с легкой руки смещенного в прошлом году со всех своих постов Никиты Сергеевича Хрущева и уже окрестили в народе «хрущевками». Сергею дважды приходилось бывать на новосельях у приятелей, и каждый раз его поражала миниатюрность их новых жилищ.

– Какой хорошенький мальчик, да? – робко спросила у него Наташа, разглаживая на коленях юбку. – Ваш племянник.

Слова эти так поразили его, что он не ответил.

«Значит, у меня есть племянник – Антошка. Интересно, этот парень – ее муж? Аристократ, однако! Хотя нет, больно молод для нее, и мальчик на него не похож – совершенно другая порода. Но если он не муж, то где же тогда муж? Или… или у нее вообще нет мужа. Да, возможно, что и так – на троих с ребенком дали бы «двушку», а это, кажется, однокомнатная».

Наташа сидела тихо, не произнося больше ни слова и не мешая его мыслям, но оба они вздрогнули, когда в прихожей щелкнул дверной замок. Послышались тихие голоса, потом в комнату быстрым и легким шагом вошла молодая женщина. Волосы ее были гладко зачесаны назад, черты лица не отличались тонкостью или красотой, но выражение его поражало удивительным спокойствием.

– Из Ленинграда? От Марии Викторовны? – спросила она и мягким движением руки остановила поднявшегося было ей навстречу Сергея. – Сидите, сидите, вы мне особо не нужны, я пока поговорю с девочкой. Волнуешься? – лицо ее обратилось к Наташе.

– Нет, – растерянно пролепетала та.

– Правильно, незачем волноваться, больно не будет. Какой у тебя срок?

Ошеломленная вопросом Наташа раскрыла рот и тут же его закрыла, не зная, что ответить. Сергей тоже на минуту оторопел.

– Простите, но я… мне как-то не совсем понятно, – растерянно пролепетал он.

Людмила с минуту спокойно смотрела на него, потом чуть пожала плечами.

– Вы меня тоже простите, но мне мое время дорого, поэтому давайте без лишних слов. Если девочка стесняется при вас говорить, то вы можете подождать на кухне. В любом случае мне сейчас нужно будет ее осмотреть и точно определить срок – от этого ведь и цена операции зависит, вы сами понимаете.

И тут до Сергея дошло – вспомнился вдруг отрывок из письма матери:

«Сейчас я работаю акушеркой в роддоме, а Люде уже семнадцать, и она поступила в институт, чтобы выучиться на доктора, а не так, как я, быть простой акушеркой. Мне она иногда по работе помогает, и руки у нее золотые».

Выучилась девочка, ничего не скажешь! Промышляет подпольными абортами, имеет солидную постоянную клиентуру. Какая гадость! И это его родная сестра!

– Вы ошиблись, – холодно ответил он, – мы не по этому делу.

– Не по этому? Вы ведь из Ленинграда от Марии Викторовны?

– Я действительно из Ленинграда, но не от Марии Викторовны. Я – ваш брат Сергей Эрнестович Муромцев. Месяц назад случайно узнал о вашем существовании, решил с вами повидаться. Ваша… наша с вами мать говорила вам когда-нибудь, что у вас есть родные в Ленинграде?

Людмила растерянно провела рукой по лбу и опустилась на диван.

– Сергей? Сережа? Так это было правдой – то, что говорила мамаша? Вы действительно мой брат?

– Поскольку у нас общие родители, то иначе этого не назовешь. Я хотел найти мать, но в адресном столе мне дали только ваш адрес.

Людмила закрыла лицо руками и какое-то время сидела неподвижно, а когда вновь посмотрела на Сергея, то лицо ее приняло прежнее безмятежно-спокойное выражение.

– Мамаша умерла от рака – прошло уже больше десяти лет.

Сергей растерянно молчал, пытаясь осмыслить сказанное Людмилой. Так значит, его мать мертва. А он-то почти месяц ждал встречи с ней, мысленно репетируя вопросы, которые ей задаст.

– Простите, я этого не знал, я… Мне очень жаль. Но ведь она говорила вам обо мне?

– Прежде – никогда. Она всегда твердила, что у нас нет ни единого родственника, кроме бабушки, а бабушка умерла в сорок третьем, мне было семь. Тоже от рака – говорят, эта склонность передается по наследству.

– Ну, по этому поводу ученые только спорят. У вас остались фотографии?

– Конечно, – Людмила сняла с полки толстый альбом и открыла его, но в руки Сергею не дала, а просто полистала, показывая: – Вот это мамаша с бабушкой, это я маленькая. Я-то на мамашу похожа, а вы, наверное, на отца.

– Да, говорят, что так. А это кто в форме – ваш муж?

– Нет, это мой школьный товарищ – прислал карточку, когда служил в армии. Тут вам не интересно будет – это все мои друзья из школы и института. А это Антошка. Вы ведь видели моего Антошку? А что б вокруг да около не ходили и зря не спрашивали, то мужа у меня нет – я мать-одиночка. Может быть, будете осуждать, не знаю, но что есть, то есть, и никуда не денешься, – она убрала альбом, даже не дав ему внимательно вглядеться в лицо матери, которую называла «мамашей».

Сергей смутился.

– Что вы, за что мне вас осуждать, это ваше личное дело.

– Многие осуждают, но у меня и мамаша была одиночкой, и бабка – она еще до революции в приюте мамашу родила, а потом от позора в деревню сбежала.

– Позвольте, но ваша… наша с вами мать не была одиночкой – они с нашим отцом были зарегистрированы. У нас с вами есть старшие брат и сестра – от первого брака отца.

– Вот как значит, – слегка удивленная Людмила качнула головой. – А что ж отец-то нас с мамашей бросил?

– Никто никого не бросал, мать сама оставила меня и уехала из Ленинграда после ареста отца. Вы знаете, что нашего отца расстреляли?

– Расстреляли? Я не знала. А за что, неужели он был бандитом? Или кулаком?

Сергей с трудом сдержался и ответил очень резко:

– Он был ученым с мировым именем, а расстреляли его… За что в те годы всех арестовывали и расстреливали?

– Понятно, из репрессированных, значит. Но вы не сердитесь, я ведь не знала, а по мамаше думала, что кроме как с вором или бандитом она бы поладить не могла. Да и золото у нее откуда было, я никогда не могла понять – бабушка своего золота не имела, а у прабабки все забрали, когда раскулачивали. Так мы прежде, говорите, жили в Ленинграде?

– Когда мать уехала, вы еще не родились – возможно, она боялась, что ее тоже арестуют, и тревожилась за будущего ребенка. За вас.

– Она? Тревожилась за меня? – странная интонация в голосе Людмилы походила на легкое презрение. – Ладно, будем считать, что так. Но скорее она боялась за себя. А вы что какое-то письмо старое прочитали, что узнали о моем существовании?

Сергей немного удивился, но вытащил письмо и протянул своей сестре.

– Я случайно обнаружил это.

Людмила читала, слегка шевеля губами, но лицо ее оставалось спокойным.

– Да, на нее это было похоже – написать такое письмо. Не переживайте особо – нуждаться мы никогда особо не нуждались. Я, как поступила в институт, так устроилась работать по ночам санитаркой, у мамаши никогда денег не просила – стипендии и зарплаты мне хватало. Да она бы и не дала – всегда плакалась, что у нее нет денег. Когда она это письмо написала, весной пятьдесят третьего? – Людмила взглянула на дату. – Правильно, Сталин умер, вот она и осмелела. Она б с ваших сестры и брата еще денег вытребовала, но в этот год летом у нее опухоль нашли – одну операцию сделали, потом другую, потом узлы удаляли. Ей уже не до того стало.

Тон ее задел Сергея.

– Почему вы говорите, «ваши брат и сестра»? Они такие же мои, как и ваши.

– Они меня не искали, знать особо не хотели. Я-то мамашу хорошо знала, поэтому их не осуждаю, но чего мне с ними родниться? Вот вы же меня нашли. Давай тогда уж на «ты», раз мы такие родные, если не возражаешь. А если возражаешь, то не будем.

– Конечно, хорошо, как хочешь. Скажи, но мать все же говорила тебе обо мне?

Людмила пожала плечами:

– Мы с ней в последние годы не ладили – из-за болезни она совсем тронулась умом, ей все мерещилось, что я хочу ее отравить и забрать золото. Мне даже пришлось нанять ей сиделку, чтобы не раздражать своим присутствием. Перед смертью она меня постоянно проклинала, кричала, что хочет видеть сына Сережу, что отдаст ему все свое золото, и сын не позволит мне над ней издеваться. Даже показала нам с сиделкой детскую фотографию.

– Почему же ты решила, что это неправда?

– Нет, я знала, что она верит в то, что говорит, но… Раньше она о тебе никогда не думала, а врач предупреждал меня, что у онкологических больных бывают нарушения в психике. Я полагала, что если б это было правдой, то я бы давно все знала. За день до смерти она заявила, что отдала все свое золото Сереже.