Кентавр - Элджернон Генри Блэквуд Страница 42

Однако не за этими мерцающими формами их троица наблюдала, погрузившись в молчание. Линза напряженного внимания фокусировалась не в диапазоне зрения. Чувствительная бахрома их расширившихся личностей в соприкосновении с планетарной душой готовилась откликнуться на иной знак. Уже наметившаяся точка слияния неминуемо откроется, но не глазу. Обострившийся слух ирландца и своего рода внутренняя чуткость вскоре подсказали верную догадку. Они втроем прислушивались.

Вскоре их расширившиеся существа отзовутся на властный сладостный призыв, которому невозможно отказать. Гласом, Зовом, первозвуком Земля сообщит им, что заметила, что с любовью ощущает их присутствие в своем сердце. И призовет их голосом тех, кто одного с ними рода.

Насколько всё было странно! Как грандиозно по мысли, пространству, масштабу! И вместе с тем как проникновенно! Причем столь безграничное величие должно было сообщить о себе по обычному каналу восприятия, через который люди, ограниченные пределами своего тела, интерпретируют бесконечную Вселенную – тривиальный слух! То, что душа получит повеление посредством колебания крошечного участка нервной ткани, было сравнимо с другим чудом мироздания – что Бог может вмещаться в сердце ребенка.

Так, смутно, но с потрясающей безусловностью, способны люди постичь те Безмерности, что с громами славы витают над их повседневной жизнью. В области подсознательного, превосходящей ограниченность «я», так называемую «личность», подобно тому, как влага включает в себя отдельную каплю, величественно странствуют божественные сущности.

Именно тогда этому ирландцу с вольным сердцем и запретной долей крови прачеловека в жилах пришло откровение, что сознание вовсе не обтягивает тело, как перчатка, а простирается далеко во все стороны. Поэтому он и ощутил то, что произошло где-то на просторах, обнимаемых им. При этом расстояние и расширение были, конечно, лишь умственными представлениями, под стать Времени. Ибо то, что произошло, случилось совсем поблизости, в его физическом организме. При этом он понимал, что тело и мозг – лишь фрагмент его личности, его «я». И лишь малая часть происходящего просочилась в его понимание, как бы упав на палубу у его ног. Остальное он домыслил, опираясь на этот фрагмент. И лишь совсем малую толику удалось ему переложить в слова.

А то, что тщились услышать они, было уже на подходе. «Происходило» оно уже давно, но лишь сейчас коснулось их, поскольку они раскрылись навстречу и были готовы воспринять. О’Мэлли понял, что события на физическом плане являли собой лишь бледное выражение того, что происходило внутри с неизмеримо большей силой очень давно и проистекает с тех пор. Зов Духа Земли, который они хотели услышать, всегда неподалеку, божественно-сладостный и прекрасный. Наверное, он родился где-то в синем сумраке, что окутывал холмы Греции. И оттуда через горные вершины протянулась огромная труба звездной тьмы, по которой и донесся Зов, как по каналу, прямо до них. Поклонение красоте, некогда ведомое в Греции, помогло ему достичь их сердца от самой сути Земли.

Постепенно нарастая и втягивая в себя небо, море и звезды, Зов приблизился. И они его услышали, все трое.

Он заглушил собой рокот машин корабля, бормотание и плеск моря. Протяжный, манящий и в то же время с оттенком повелительности, донесся с берега голос Земли, достиг их, перелетев через спокойные воды пролива, и снова затих в ночи среди гор. Он пролетел по небу мощным порывом. И столь же быстро канул в тишину. Ирландец понял, что их ушей достигло лишь эхо.

По телу великана прокатилось содрогание, передавшееся мальчику подле него. Отец с сыном одновременно выпрямились, будто одна и та же сила подняла их, а затем потянулись вперед, перегнувшись через фальшборт. Казалось, они стряхивают с себя нечто. Оба молчали. Момент потрясал. Ибо Зов был исполнен очарования и повелительной силы, которая внушала страх, которой нельзя было ослушаться. Он взывал напрямую к душе.

Краткая тишина – и Зов повторился, теперь слабее, словно издалека. Он уже казался сдержаннее, глубже погруженным в ночь и шел будто с большей высоты, его относило на север, в долины и луга, дальше от берега. Хотя он оставался единым звуком, на этот раз заметны были краткие перерывы, будто слова. Это была своего рода речь: Послание, Призыв, Приказ, несущий в себе просьбу, даже мольбу.

И на сей раз призыву невозможно было противостоять. Отец с сыном подались вперед, будто их тянули, он же исторг из себя ту часть своего существа, которая стремилась отделиться на протяжении всей ночи. Вместилище его желаний откликнулось на страстный призыв и ринулось навстречу древнему голосу вечной юности Земли. Жизненная суть его личности, летучая, как воздух, и яростная, как молния, полыхнула наружу, вырвавшись из тюрьмы, где ее давили и душили вериги современной жизни. Ибо красота и великолепие голоса издалека высвободили его сердце. Он почти физически ощутил разделение. Безудержная радость расплавила вековые скрепы.

Лишь прочная неподвижность огромной фигуры возле него предотвратила полный отрыв и заставила понять, что Зов этот пришел не для всех троих, и в особенности не для него. Отец возвышался возле него, массивный, как те холмы, где лежала его истинная родина, а мальчик вдруг радостно и певуче заговорил, всматриваясь в лицо отца.

– Отец! – крикнул он, и слова сливались с ветром и шумом моря. – Это его голос! Хирон зовет! – Глаза его сияли, как звезды, а юное лицо светилось радостью. – Идем, отец, с тобой… – Он на секунду остановился, заметив устремленные на него из-за фигуры отца глаза ирландца. – Или с тобой! – добавил он, смеясь. – Пойдем!

Великан выпрямился и на шаг отступил от перил. Из его груди выкатился низкий звук, будто гром отдавался меж холмами. Медленно, с нажимом, звук разбился на фрагменты, ставшие словами, произнесенными с большим трудом, но непререкаемо, отчего они прозвучали как приказ.

– Нет, – услышал О’Мэлли, – ты – первый. И донеси весть, что мы – на пути! – Глядя вперед, на море и небо, он гулко закончил: – Ты – первый. Мы – за тобой!..

Причем говорил он, казалось, всем телом, а не одними губами. Море и воздух соединяли звук в слоги. Так могла бы говорить сама Ночь.

Хирон! Это слово, объяснявшее всё, пламенем взревело вокруг. Значит, именно к такому роду космических существ его попутчики и он вместе с ними постепенно приближались?

В то же мгновение, не успел О’Мэлли двинуть пальцем, мальчик одним движением, быстрым и в то же время необычно растянутым, перемахнул через перила в море. Пока он падал, казалось, что встречный поток воздуха