Анна Семироль - Игрушки дома Баллантайн Страница 44

Она отстраняется, смотрит словно сквозь него.

«Твой дом в городе, папа».

Раттлер глядит на дочь с беспокойством. Проходит в комнату. Помещение производит впечатление нежилого. Гладко застеленная кровать, на столе и комоде никаких вещей, лишь слой пыли. Только небрежно брошен в кресле у окна теплый плед.

— У тебя холодно здесь. Почему ты не спускаешься к остальным, малышка? Что случилось?

Долорес прикрывает дверь, идет к окну. Накрахмаленное кружево подола шелестит по ковру, как палая листва.

«Я вам больше не нужна».

— Ло, ты ошибаешься. Да, мамы нет, но я-то жив. Я приезжаю, как только получается выбраться. Ты мой любимый ребенок, как ты можешь быть мне не нужной?

Она выдвигает ящик комода, достает гребень, расчесывает волосы, не глядя в зеркало. Собирает аккуратный пучок на макушке, подкалывает его шпильками. Раттлер смотрит на дочь и не узнает ее.

«Она была такой сразу после перерождения. Пустой», — думает он с тоской.

— Малышка, Коппер о тебе беспокоится. Почему ты его избегаешь?

«У Коппера насыщенная личная жизнь. То Пенни Лейн, то Хлоя. Зачем ему еще и я?»

— Ло, при чем тут его личная жизнь? Он наш друг, он тебя с пеленок знает!

«Я лишняя, папа. Больше нет тех, с кем я могу быть рядом, не мешая. Я сейчас всем помеха. Даже тебе».

Пустой, ничего не выражающий взгляд. Прямая линия сомкнутых губ. Пыльное, пропахшее сердечными каплями материнское платье.

«Оставь меня одну, папа».

И он говорит, пытаясь схватиться за единственную соломинку:

— Я приехал с Брендоном. Помнишь его? Спустись хотя бы поздороваться. Ему сейчас очень нужна поддержка.

Под дугами опущенных ресниц мелькает что-то отличное от равнодушия. Долорес беззвучно шевелит губами, генералу приходится угадывать.

«Я приду».

Сэр Уильям целует дочь в бледную щеку, просит поторопиться и спешит в комнату Коппера. Не обнаружив подполковника там, Раттлер спускается в подвал, переоборудованный под мастерскую.

Коппер сидит на хромоногом табурете спиной к входной двери и увлеченно играет в шахматы с Часовщиком. Увидев вошедшего генерала, девушка поднимается на ноги и напряженно следит за ним сквозь прутья решетки.

— Здравствуй, Пенни, — кивает Раттлер. — Ну и кто кого?

Часовщик не удостаивает его ответом. Отходит вглубь клетки, садится по-турецки на деревянный топчан, кладет на колени руки и закрывает глаза. Раттлер берет с доски черную фигуру: это вставший на дыбы медведь с оскаленной пастью.

— Откуда в шахматах медведь? — спрашивает генерал Коппера.

«Это ферзь. Пенни попросила вырезать его в виде медведя».

Сэр Уильям приглядывается к другим фигурам. Ладью изображают часы с Броктайм-сквер, коня — тонконогий цирковой скакун, украшенный плюмажем. Слон стоит на шаре, хоботом обвивая огромное яблоко. Пешки безлики, словно отряд ликвидаторов в зеркальных масках. У черного короля изысканный старомодный фрак и длинные гладкие волосы, а белый король — женщина с высокой прической и в юбке до пола, открывающей спереди ноги до середины бедер.

— Интересно. А почему короли разного пола?

«Борьба противоположностей. Инь и Ян», — поясняет Коппер и тянется к фляжке на столе.

Механические пальцы откручивают пробку, Коппер подносит флягу к губам, долго катает жидкость во рту, промокает губы тряпицей.

«Хороший коньяк. Угощайся, Уилл».

— Благодарю, не сейчас. Странные фантазии, Коппер. Я про Инь-Ян. — Прищурившись, Раттлер рассматривает фигурку белого короля.

«Это не моя история. Я только воплотил то, о чем попросили. Ты говорил с Долорес?»

— Говорил. Она закрылась. Полностью. И я ничем не могу ей помочь.

«В замкнутом пространстве люди быстро сходят с ума, Уилл. Твоей девочке нужны впечатления, отношения, общение. То, чем она жила. А тут этого нет».

— Общения нет?

Коппер аккуратно расставляет фигуры на доске, поглядывает в сторону Часовщика.

«С Хлоей они общего языка не нашли. Она возится со Стефаном, пытается даже меня опекать. Стефан, видя, что твоя Ло высокомерно игнорирует его нянюшку, обходит ее стороной. Моего общества она избегает по непонятной мне причине. А к Пенни иногда спускается».

— Чего у них может быть общего? — удивляется Раттлер.

«Клетка», — просто отвечает Коппер.

— Да, собственно, зачем я тебя искал. Не вздумай выпустить Часовщика, пока в доме находится Элизабет Баллантайн.

Коппер качает головой, беззвучно смеется и крутит пальцем у виска.

«Кто из нас дурак, Уилл? Или нет: кто вбил тебе в голову, что Пенни способна причинить вред кому-то, кроме ее личных врагов?»

Генерал оборачивается к застывшей в позе лотоса кукле. Вспоминает ее жуткий танец на снегу, изуродованные трупы ликвидаторов. Мелкие механические детали в зашитых ртах.

— Я видел ее в действии. Этого достаточно.

Коппер поворачивается спиной к клетке — так, чтобы девушка не видела, что он говорит, и быстро жестикулирует:

«Четыре пули, Уилл. Ты всадил в нее четыре пули, одна из которых раздробила ей позвоночник. Я ставил ее на ноги месяц. На первую прогулку до ворот и обратно мы потратили два часа. То, как она сейчас сидит, причиняет ей сильнейшую боль. Это ее протест… или искупление, я не знаю. Стоит тебе выйти — она рухнет на топчан, как подрубленная. И то, какой она будет еще несколько часов после, — вот что тебе действительно стоит видеть. Да, это самое красивое оружие, которое я встречал за всю жизнь. Только оно сломано, Уилл».

— А вот черт ее знает… — недоверчиво тянет генерал.

«Ладно, стоп. Скажи лучше, Хлоя в порядке?»

Раттлер вертит в руках фигурку белого короля, ставит на место. Смотрит на стол, заваленный инструментами и механическим мусором, поднимает с каменного пола моток медной проволоки.

— Я оставил ее с дочерью и Брендоном. Думаю, им надо поговорить без меня. Хотел и мальца к тебе увести, но он, похоже, им не мешает. Сидит с книжками, тихий, как мышь.

Подполковник забирает со стола ключ от клетки, крутит его на пальце, слушает, как звенит металл о металл. Хочет засунуть ключ в карман брюк, но вспоминает, что на нем до сих пор кальсоны, и возвращает его на стол.

«Да, надо бы переодеться и вернуться в общество. Мне чертовски интересно, как механический ангелок сенатора уцелел в нью-кройдонской бойне. По рассказам Хлои, этот юнец должен был убить ее старшую дочь, не так ли? Тогда какого ж черта он у нее в телохранителях?»

Раттлер морщится, отмахивается от него:

— Слушай, параноик старый, разбирайся сам! Есть проблема посерьезнее. Его Императорское Величество намерен сделать из девчонки второго Байрона.

«Пусть делает, черт бы с ней! Его Императорскому армия нужна», — говорит Коппер и осекается, наткнувшись на взгляд сэра Уильяма.

— Я хочу, чтобы ты это повторил в присутствии Хлои, ее дочери и Брендона. И препятствовать их последующим действиям я не стану.

Ночью генерал не может уснуть. Ему мерещатся то отсветы автомобильных фар за окном, то шаги в коридоре. Он накидывает теплый домашний халат, берет со стола керосиновую лампу и выходит из спальни. «Проверю, надежно ли заперты двери», — думает он. Видит свет за углом, направляется туда.

На пороге комнаты, в которой разместились Элизабет и Брендон, стоит Хлоя со светильником в руках. Услышав шаги, она оборачивается, и генерал понимает, что женщина плачет без слез.

— Что с тобой, Хлоя? — шепчет Раттлер.

Она ставит лампу на пол, делает шаг навстречу сэру Уильяму, утыкается лицом ему в плечо.

— Тихо, тихо! Вот не надо истерик. Пойдем поговорим.

Хлоя послушно кивает, прикусив губу. Забирает керосиновую лампу и бредет в сторону гостиной. Раттлер прикрывает дверь, краем глаза заглядывая в комнату. В мягком свете ночника Элизабет Баллантайн выглядит совсем ребенком. Брендон спит, обнимая ее одной рукой. Механическая ладонь в белой перчатке покоится на животе Элизабет.

«Она — самое дорогое, что есть у меня», — вспоминает сэр Уильям сказанное Брендоном полгода назад.

— Да, парень. И ничего не изменилось, — качает головой генерал и идет догонять Хлою.

Женщина уже немного успокоилась. Сидит за столом в гостиной, тасует колоду карт.

— Таро? — спрашивает генерал.

Хлоя кивает.

— Хочешь разложить на Элизабет?

«Да».

Раттлер подвигает стул, садится рядом.

— Не надо. Знакомая цыганка говорила, что родным гадать не стоит.

Хлоя кладет колоду рубашкой вверх. Поднимает на Раттлера тоскливый взгляд синих глаз.

— Я тебя понимаю. Моя дочь тоже решила свою судьбу, не посоветовавшись с нами. Но, Хлоя, если не можешь ничего изменить — смирись и прими случившееся как факт.

О том, чем обернулся для семьи Раттлеров пресловутый факт, генерал предпочитает умолчать.