Святослав Логинов - Свет в окошке Страница 46

По американским меркам дом у Лилианы был более чем скромен: две не слишком большие комнаты, в одной из которых располагалась столовая (она же гостиная), во второй — спальня, где и проходила большая часть свиданий. Спартанская простота убранства говорила о том, что Лилиана тоже не слишком богата. Так или иначе на поддержание в порядке всякой вещи приходится выделять деньги. Это в реальной жизни с безделушки достаточно временами стирать пыль и она будет храниться вечно. Тут не потратишь полагающейся лямишки — сама вещица пылью развеется. В кварталах Отработки тому масса примеров.

Какие-то безделушки были и у Лилианы. Человек, живущий благодаря чужой памяти, не может не ценить собственные воспоминания и просто обязан хранить сувениры и сувенирчики. Исчезновение дорогих сердцу вещичек предшествует гибели самого человека. Потому и стоят на комодах и в сервантах декоративные чашки, самодельные подсвечники, лежат в шкатулках брошки и колечки, которые никогда не надеваются в качестве украшения, но берегутся пуще зеницы ока. Какие именно воспоминания связаны у Лилианы с румяной пастушкой саксонского фарфора и что за фотографии скрываются в семейном альбоме, Илья Ильич не знал, а сама Лилиана рассказывать не посчитала нужным. Разговаривали они на какие-то странные темы, Лилиана рассказывала о своём парикмахере, о пасторе методистской церкви, о какой-то Элизе, чья глупость не знает границ. О себе — ни полслова. «Мой дом — моя крепость» — поговорка английская, но и американцы частенько ей следуют. Илья Ильич даже не узнал, была ли замужем его подруга, есть ли у неё дети и вообще кто присылает мнемоны почившим в бозе гражданкам Соединённых Штатов.

Соответственно и сам Илья Ильич не особо распространялся о бывшей жизни. Кое-что, конечно, рассказывал, даже имена называл, так что Лилиана обогатилась ещё одним заблуждением, полагая, что Людмила и Любаша — разные формы одного имени. Илья Ильич чуть было не ляпнул, что и Лилиану следовало бы добавить в этот список — до кучи, но вовремя прикусил язык.

Чтение, прогулки и еженедельные (а то и дважды в неделю) секс-рандеву — вот и всё, чем наполнял Илья Ильич посмертное существование, в которое он прежде не верил, которого не просил, но привык к нему чрезвычайно быстро. Прогулки были непременно пешими, то бишь безо всякого срезания углов. Всё равно торопиться некуда. Зато в одиночестве или под руку с Лилианой Илья Ильич побывал на всех карнавалах, маскарадах и праздничных шествиях, что бывали организованы для развлечения скучающих горожан. Ещё одним достоинством Лилианы было то, что, оказавшись под маской и не рискуя быть узнанной, она немедленно сбрасывала всю свою чопорность и выплясывала такое, что каблуки дымились.

В каждом секторе раза два в год случались праздники, выбивавшие жизнь из привычной колеи. Районы, прежде тихие, наполнялись гуляющим людом, гремела музыка, полыхали фейерверки, и каждая пядь свободного пространства покрывалась лотками, откуда расхваливали свой товар всевозможные офени. В обычные дни мелкие торговцы, а заодно и мошенники всех сортов, предлагающие прохожим спустить неведомо на что всю свою наличность, на улицах не показывались. И дело здесь не в запретах, просто арендная плата, от которой невозможно уклониться, оказывалась так высока, что торговать с рук было просто невыгодно. А в праздник все поборы такого рода отменялись, и мелкий частник торопился урвать свою лямишку. Не раз и не два, проходя по праздничным улицам, Илья Ильич вспоминал гимнаста Серёгу. Это ж сколько деньжищ он спустил, выставляя в будний день свой спортивный зал возле самых стен Цитадели?

Опять же, нищенство и назойливая реклама… В дни больших праздников они считались как бы частью антуража и отличались особой специфичностью для каждого городского сектора. А в будний день человек, которою достала бесцеремонная реклама, запросто мог слупить с рекламщика пару лямишек. И поскольку реклама и попрошайки надоели всем ещё в той жизни, то промысел этот оказался жутко убыточным и процветал лишь в дни торжеств.

Особенно много туристов из других секторов привлекала русская Масленица. В эти дни на улицах и площадях русского сектора появлялся снег, оплаченный гильдией торговцев, снег ложился и на загородном спидвее, проложенном специально для любителей быстрой езды. Но в эти дни по шоссе мчались не автомобили, а аэросани и гремящие бубенцами тройки. Устроители жгли чучело зимы, возводили нетающие ледяные скульптуры и торговали блинами, окупая все свои немалые расходы.

И если глянуть внимательно, то каждый день хотя бы в одном из секторов великого города мёртвых шумел особый, только этому сектору свойственный праздник.

Так прошло лет… двенадцать, кажется, или тринадцать? Илья Ильич начал сбиваться со счёта. В Городе снег выпадает по расписанию, и весна, которую ждёшь как начало новой жизни, приходит только после того, как её оплатили добрые дяди. Новый год здесь, конечно, празднуют, шумно и со вкусом, но он быстро забывается, так что сбиться со счёту немудрено. По-настоящему о времени напоминает лишь похудание кошелька.

Неожиданные деньги, полученные от бывших сослуживцев, позволили решить одну из неприятных проблем — старость. В своё время Илья Ильич омолодился до сорокалетнего возраста, и теперь он выглядел как пятидесятилетний. Лилиана уже дважды напоминала ему, что пора бы омолодиться. Для старожилов это дело привычное, да и не слишком дорогое. Поддерживать вещь в порядке куда дешевле, чем мастерить заново, — эта немудрящая истина справедлива и для такой вещи, как собственное тело. За пяток мнемонов Илья Ильич вернул себе сорокалетний возраст, а заодно и сексуальные способности, которые так ценила требовательная подруга. В охладевших было отношениях разгорелся новый огонь, «…и частенько составляли они животное о двух спинах и весело тёрлись друг о друга своими телесами», — всё-таки мудрый французский монах знал всё о человеческой природе.

Однако даже вечный огонь не может гореть вечно. Для него требуется пища более серьёзная, нежели добродетельный разврат Лилианы Браун. Находиться рядом становилось просто неинтересно, и к тому времени, когда пришла пора омолаживаться в третий раз, отношения сошли на нет. Илья Ильич подумал и, махнув рукой, не стал омолаживаться — сэкономил горстку денежек.

Удивительным образом во время последней встречи между ними проскользнуло что-то напоминающее человеческие чувства. Оба знали, что это последняя встреча, Лилиана была не так воспитана, чтобы оставить какую-то недоговорённость, и потому прямо сказала, что новых свиданий не будет.

— Психоаналитики утверждают, что полового партнёра следует менять раз в семь лет, а мы вместе уже в три раза дольше. Так что не огорчайся, Илия. Ты мужчина заметный, хоть и русский, так что легко найдёшь себе подходящую пару.

— Была без радости любовь, разлука будет без печали, — процитировал Илья Ильич.

— Иногда ты выражаешься удивительно поэтично, — заметила Лилиан, неспешно одеваясь, — тебе следовало бы стать поэтом.

«Тогда и мнемонов, глядишь, было бы больше», — кисло подумал Илья Ильич, стихи нежно любивший, но сам не умеющий сложить и пары строчек.

А Лилиана вдруг, неожиданно и некстати произнесла:

— Дочка у меня скончалась. На той неделе.

— Сколько прожила? — участливо поинтересовался Илья Ильич.

— Семьдесят девять… Хорошая была девочка…

Илья Ильич кивнул. Семьдесят девять — даже для Америки неплохой возраст, хотя умирать, если к жизни ещё остался интерес, обидно в любом самом преклонном возрасте. К тому же слышалась во фразе какая-то недоговорённость. «Хорошая девочка, но…» Может быть, осталась старой девой и род пресёкся, некому стало разглядывать выцветшие фотографии, интересоваться: «А это кто? Прабабушка? А как её звали?». А быть может, просто не слишком часто хорошая девочка вспоминала свою маму, усадивши родительницу на голодный паёк. Чужая душа — потёмки, особенно если это американская душа, которую русскому въедливому взгляду порой не разглядеть и за двадцать лет совместного секса.

Казалось бы, и впрямь разлука должна быть без печали, однако последняя встреча оставила по себе каплю горечи. Разлука ты, разлука, чужая сторона, американский сектор Города, тихий, по большей части двухэтажный. Когда нечего стало рекламировать и нечем кичиться, оказалось, что американцы любят тишину и спокойствие маленьких городков, а развлекаться предпочитают в соседних секторах.

Больше Илья Ильич в этом секторе не бывал. На карте Города появилось ещё одно чёрное пятно — место знакомое, но куда не хочется заходить.

Как обычно, развеяться Илья Ильич отправился к уйгуру. Неунывающий и не задумывающийся о смысле жизни сыщик, сам того не подозревая, служил для Ильи Ильича прекрасным психотерапевтом. У него не было никаких проблем, кроме разрешимых, а подобное отношение к жизни тонизирующее действует на прочих людей. К тому же у Афони была работа, доступная, казалось бы, любому, однако требующая особого сыщицкого таланта. Некоторые завидуют чужому таланту, а Илья Ильич, напротив, радовался, когда Афанасию шёл фарт.