Георгий Шах - Нет повести печальнее на свете… Страница 47

— Глупости. — Она передернула плечами. — Просто хочу знать.

— Думаю, нет, хотя не уверен. Какое это имеет значение? Не станут же они охотиться за нами теперь, когда мы поженились.

— Тогда к чему предосторожности?

— Сам не знаю. По-моему, Сторти все преувеличивает.

И словно эхом отозвалось имя наставника на экране телекома. «Сегодня в Вероне, — сообщил диктор, — по обвинению в нарушении этики и общественного порядка арестован бывший наставник агрофакультета Франческо Сторти. Его дело будет рассмотрено цензором местной общины агров, а затем передано в провинциальный суд».

Ром вскочил.

— Я еду, Ула.

— Мы едем, Ром, — твердо возразила она.

— Прошу тебя, там может быть опасно…

— Тем более. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одного!

Неизвестно еще, подумал Ром, что хуже: брать ее с собой или оставить здесь, куда могут опять нагрянуть деревенские агрошовинисты.

— Ладно, собирайся.

Он дал инструкции роботу, велев подбросить овса лошадям, а затем забаррикадировать двери, вооружиться своим шлангом и не высовывать носа до возвращения хозяев.

Опять они тронулись в путь. Долго ехали молча, и Ром подумал, что Ула дремлет, но она вдруг сказала:

— Наша любовь родила ненависть.

Сказала так, как говорят, не ожидая ответа, просто констатируя факт. Слова эти больно задели Рома. Он и сам так думал поначалу, но теперь знал, что в них нет правды, по крайней мере — всей правды. Он стал припоминать все, что с ними случилось, с первой их встречи на морском берегу. Прошло с полчаса, когда Ром, наконец, выразил вслух итог своих раздумий.

— Нет, Ула, наша любовь родила не ненависть, а борьбу против нее.

5

Препровожденный в камеру предварительного заключения в подвалах веронской префектуры, Сторти растянулся на скамье и предался размышлениям.

Положение его куда как плачевно. В течение всего лишь одной недели он превратился из достаточно респектабельного члена общества в отверженного парию. Работы он лишился, сбережения, и без того мизерные, улетучились вовсе, имя его ославлено на весь Гермес. В довершение всего ему грозит суд и, более чем вероятно, тюремное заключение. Но не в наших обычаях унывать. Что остается, как не плюнуть на все невзгоды и вооружиться философским взглядом на мир. Теперь, кажется, подумал Сторти, я начинаю понимать, почему каждому агру полезно быть немного филом. Надо будет при случае разъяснить Мету смысл идеи, которая родилась у него по наитию.

В чем же причина такого фантасмагорического переплета событий? Все началось с искры, пробежавшей между Ромом и Улой там, на берегу. Рассуждая логично, следовало бы признать, что именно это увлечение, неуместное с точки зрения господствующих нравов и обычаев, послужило семенем, из которого выросли ядовитые грибы ненависти. Но почему невинное чувство двух молодых людей должно было привести к столь непредсказуемым последствиям? И вообще, разве любовь способна порождать ненависть? Сама эта мысль кажется нелепой. Впрочем, когда мы расставались с синьорой Сторти, то ненавидели друг друга, как кошка с собакой. Конечно, здесь повинна не любовь, а ее исчезновение. Но, чтобы исчезнуть, она когда-то должна возникнуть, следовательно, корень все-таки в ней.

Положим, после того как мы взаимно охладели, можно было разойтись чинно и благородно, без скандала и истерик. Будь у моей бывшей женушки больше благоразумия, между нами могло даже установиться дружеское расположение. Есть же люди, расстающиеся без камня за пазухой. Существует даже такое выражение «расстаться полюбовно». Как корабли, которые шли одним курсом, а потом показали друг другу корму — и кто куда, каждый в свою гавань. Я поступил вполне по-джентльменски, оставив ей неплохой дом со всей утварью и приличный счет в банке. Взял только свой никудышный экомобиль, который к тому же спалила эта бестия Линда. Казалось, чего больше? Так нет, обязательно надо испепелить своего бывшего попутчика. Справедливости ради следует сказать, что женщина переживает такие вещи тяжелее. Если брак терпит крушение, она начинает сетовать на свою несчастную судьбу и обвинять вас в том, что вы украли лучшие годы ее жизни. Будто я не могу сказать то же самое! Будто пресловутые лучшие годы ценны не сами по себе, а в качестве капитала, с которого непременно надо получить высокие проценты.

Однако так я не доберусь до истины. Мои делишки тут ни при чем. Это — обыденная история, а случай с Ромом и Улой необычный, потому и пошла от него такая катавасия. Кому они помешали своим романом, на что посягнули? На наши нравы? Значит, эти нравы ни к черту не годятся, их надо срочно менять. А как их изменишь, не затрагивая устоев профессионального кланизма? Дезар мне втолковывал, что и система кланов должна быть выброшена на свалку. Но, во-первых, кому это под силу, а во-вторых, так ведь можно ненароком резануть и по самому профессионализму, на котором, что ни говори, держится общественное благосостояние. Мантуанец — явный смутьян, а его теории небезопасны. Философствовать следует в меру. А вообще, все это бредни, главное — выращивать хлеб, и единственная стоящая наука — агрономия.

Придя к такому выводу, Сторти вновь обрел несокрушимую духовную устойчивость и почувствовал, что для полного счастья ему недостает хорошего ужина. Можно представить, ужаснулся он, какой бурдой здесь кормят. Наставник наскреб по карманам несколько сестерций и нажал кнопку звонка, вмонтированную у изголовья его ложа. На зов явился тюремщик-робот.

— Послушай, старина, ты не мог бы раздобыть мне порцию сосисок и банку приличной ячменки?

— Но вам нет нужды тратиться, синьор. Заключенные находятся на коште казны.

— Это мне ведомо. Казна, однако, не слишком щедра к нашему брату.

Сторти испытал даже гордость тем, что вправе рассуждать теперь как заправский преступник. Приятная щекотка нервов.

— К сожалению, нам запрещается оказывать арестантам услуги такого рода.

— Заработаешь пару монет, — посулил наставник.

— Зачем они мне?

А действительно, зачем роботу деньги? Вот они, издержки технического прогресса: эти проклятые механизмы не берут взяток.

— Ну, сделай за так. Как говорится, не по службе, а по дружбе.

— Не могу, синьор. В полицейских роботах установлен специальный блок стойкости. Если я вздумаю нарушить инструкцию — питание электронного мозга автоматически отключится.

Все предусмотрели эти паразиты техи!

— Ладно, неси свою тюремную похлебку.

— Придется потерпеть. Она только варится.

Сторти чертыхнулся. Не было худшего средства испортить ему настроение, чем оттяжка с едой, когда у него разыгрался аппетит.

— Тогда проваливай, что ты мозолишь мне глаза!

— Прежде чем я провалюсь, синьор, хотел бы узнать, готовы вы принять посетителя?

— Какой еще посетитель?

— Адвокат, которого вы заказали.

— Я? — Спохватившись, Сторти сообразил, что таким путем к нему хочет проникнуть какой-то доброжелатель. Сам он, разумеется, не просил ни о каком адвокате — это было ему не по карману. — Ах да, конечно, ты вконец расстроил меня своей неподкупностью. Веди его сюда.

Тюремщик ушел и вскоре вернулся с плотным, широкоплечим мужчиной в ритуальном наряде юров — мантии, ромбовидной шапке и с объемистым портфелем в руках. Сторти чуть не вскрикнул, узнав своего приятеля Ферфакса.

— Оставьте нас с заключенным наедине, — повелительно бросил Ферфакс.

— Слушаюсь, синьор. Напоминаю, по регламенту на свидание полагается не более получаса. — Робот удалился.

— Каким образом ты оказался в моей темнице? — спросил Сторти после рукопожатия.

— Легат дал знать о твоем аресте Дезару.

Ферфакс походил на друга во всем, кроме одного: он отличался немногословием.

— Значит, до землянина дошел мой намек. Они там, как видно, не дураки.

— Да уж, наверное, не глупее нас с тобой. Вечно ты влипаешь во всякие истории и меня впутываешь.

— Ты должен быть за это только благодарен. Иначе давно бы помер от пьянства или безделья.

— Что до тебя, так ты кончишь на электрическом стуле.

Сторти собирался отпарировать удар, но Ферфакс не дал ему заговорить.

— Заткнись, мне некогда с тобой пикироваться. Одевайся.

Он раскрыл портфель и кинул наставнику какие-то тряпки.

— Что это?

— Разумеется, платье синьоры Петры.

— Ах, ты, оказывается, знаком с этой очаровательной особой?

— Мне о ней рассказывал Дезар. Он сказал, что более гнусной бабы в жизни не встречал.

— Как мы выберемся отсюда?

— В подвальной части префектуры много людей: обслуга, посетители. Главное — проскользнуть через кордегардию.

— А тюремщик?

— Сейчас увидишь.

Когда тюремщик явился по звонку проводить адвоката, тот протянул к нему руку с листком, как бы желая что-то показать, и прикоснулся к металлическому панцирю. Робот замер, глаза его погасли, он стал походить на рыцарские доспехи, напяленные на чучело. Ферфакс подмигнул Сторти, и они двинулись не спеша по коридору.