Галина Тер-Микаэлян - На руинах Страница 48

Район Шаболовки показался Алексею куда более оживленным, чем Теплый Стан. Пройдя несколько шагов, он остановился в толпе пешеходов, ожидавших, пока загорится зеленый свет, и тут в мозгу его словно вспыхнуло, слилось воедино:

«У метро стоишь… Одна бабуля ее вспомнила… Они с Анваром поцеловались… Тут я ее и увидел – она провожала двоюродного брата……

Конечно же – именно Юрий Лузгин, родной отец Дианы, последним видел ее живой! Покатал по городу, они поговорили, а потом? Где он ее потом оставил? Раз не у дома, значит, девочке захотелось отправиться куда-то в другое место – наверняка туда отец ее и повез. Привез, оставил и уехал, а потом решил исчезнуть, чтобы больше не вносить сумбур в жизнь своих детей. Если б он знал о случившейся трагедии и дал показания следователю, убийцу (или убийц), возможно, давно бы разыскали.

Потрясенный этой мыслью Алексей, не сознавая, что делает, шагнул на мостовую. В тот же миг пронзительный скрип тормозов слился в его сознании с испуганным женским воплем и вспыхнувшей перед глазами яркой россыпью тысяч звезд. Потом все исчезло, и он окунулся в темноту.

Отброшенное ударом тело Алексея распласталось на мостовой, его планшетка отлетела в сторону и лежала от него шагах в десяти. Ошеломленные прохожие приходили в себя, кто-то побежал к автомату вызывать милицию и «Скорую», а мужичок с испитым лицом и сизым носом ловко прошмыгнул меж людей, схватил валявшуюся на земле планшетку с деньгами и документами и пустился бежать.

Проведя тревожную ночь, Тая с утра решила сходить на почту и дать телеграмму, как велел Алексей – ей казалось, что это должно как-то помочь ее любимому, который обещал к вечеру вернуться, но не вернулся и не позвонил, хотя номер ее телефона лежал у него в кармане рубашки. Она надела светлый летний пиджачок, положила в карман листок с адресом Самсонова и была уже в дверях, когда зазвонил телефон.

– Это из Первой Градской беспокоят, – сказал басовитый женский голос. – Вы извините, конечно, но у нас тут в травматологию мужчину без документов доставили. Его раздевали, и номер ваш в кармане нашли, может, подскажете – светловолосый такой мужчина, полноватый.

– Мужчина, – повторила Тая, прижав руку к груди, где мелко-мелко заколотилось сердце.

– «Скорая» вчера привезла – автобусом сшибло, – продолжала гудеть женщина. – Мне-то это все ни по какому пирогу, это милиции дело родных разыскивать, но мне доктор говорит: «Сейчас такое время, что милиции не до того, сама сообщи». А куды ж я сообщать должна, если документов при нем никаких, с улицы забрали?

– Забрали, – голос Таи упал почти до шепота, – адрес скажите, куда ехать, я приеду.

Повесив трубку, она заметалась по кухне – нужно было собрать Алешеньке в больницу покушать. Со времени болезни матери ей было известно, что в больницах кормят неважно, поэтому она быстро разогрела густой вчерашний борщ, налила его в большую стеклянную банку, обернула платком, чтобы не остыл, и всю дорогу бережно прижимала к груди, как ребенка.

Добравшись до травматологии Тая растерялась, потому что не знала о чем спрашивать. Наконец, толстая медсестра выслушала ее бессвязный вопрос, посмотрела на выпирающий живот и обернутую платком банку и спросила:

– Это твой муж что ли? Сразу бы и сказала, – она отвела испуганную молодую женщину к ординаторской: – Жди главврача, он сюда зашел. Я сейчас вернусь.

В ординаторской громко кричал высокий мужской голос:

– Все честные люди сейчас у Белого Дома, а я должен здесь с вами в дерьме копаться! Я за Ельцина голосовал!

– Мне на это наплевать, с утра смену сдадите, тогда хоть к черту на рога отправляйтесь, а сейчас за вас никто работать не будет. Никого не отпущу, а уйдете самовольно – под суд отдам.

– Ничего, суд расследует и скажет, кто есть кто!

Медсестра вернулась, немного послушала и, покачав головой, постучала в кабинет.

– Валентин Игоревич, тут жена того мужчины пришла, что без документов – поговорите с ней?

Тая вспыхнула от стыда – Алексей говорил, что они распишутся, но можно ли было называть ее женой? Возразить она, однако, не посмела, да и пожилого доктора со злым лицом подробности ее семейно-правового статуса явно не интересовали. Скользнув взглядом по ее округлившейся талии, он немного смягчился.

– Здравствуйте, пройдемте ко мне в кабинет.

– Я борща принесла – покормить, – решилась она сказать, идя за ним следом.

В кабинете главврач усадил ее напротив себя, открыл историю болезни.

– Что я могу вам сказать – привезли вчера после дорожно-транспортного происшествия. Перелом правой руки, черепно-мозговая травма, предположительно ушиб мозга, до сих пор окончательно не пришел в сознание.

– Жить он будет?

– Надеюсь. Состояние тяжелое, но травм, несовместимых с жизнью нет, сегодня будем делать пункцию.

– Что делать? – в широко открытых глазах Таи мелькнул ужас.

Он слегка улыбнулся и пояснил:

– Не пугайтесь, это просто обследование, оно показывает, насколько тяжело травмирован мозг человека. Думаю, завтра переведем его в общую палату. Я могу выписать вам пропуск – его и помыть, и покормить надо будет. Персонал у нас здесь, конечно, есть, но… всегда лучше, когда свой человек ухаживает. Если хотите, конечно.

– Хочу. А что мне нужно делать?

– Приходите завтра с утра, приносите чистый халат и тапочки. Не волнуйтесь, сегодня мы его еще обследуем, и тогда все будет известно. А теперь скажите, как его фамилия и имя-отчество, а то надо карту заполнить. И адрес тоже, пожалуйста.

Он сказал это таким строгим тоном, что Тая вдруг испугалась – не за себя, а за Алешеньку, ведь он предупреждал, что его могут забрать, если найдут. Куда заберут и почему, ей было неясно, но ради своего ненаглядного она впервые в жизни сознательно сказала неправду – назвала не его фамилию, а свою. И адрес тоже свой сказала.

Бредя по Ленинскому проспекту с остывшей уже банкой борща, Тая думала о том, что назавтра Алешеньке нужно будет наготовить котлет – не с обжаренной коркой, а паровых, диетических. С гречкой. И супчику овощного отварить. Взгляд ее упал на вывеску «Почта-телеграф» на противоположной стороне дороги, и вновь припомнился последний наказ любимого – в случае чего отправить телеграмму. Перейдя дорогу, она зашла в почтовое отделение, взяла бланк и аккуратно переписала с листка адрес Самсонова. Потом долго думала, потому что все услышанное сегодня смешалось и перепуталось в ее бедной головке, и, наконец, вывела своим красивым каллиграфическим почерком:

«Алексея Тихомирова забрали. Расследуют».

Глава пятнадцатая

С раннего детства Тина Валевская всегда просыпалась в половине седьмого утра по московскому времени – когда бы ей не довелось накануне лечь спать, и в каком бы часовом поясе она ни находилась – и сразу же вставала. Если учесть, что время в Варшаве отстает от московского, то можно понять крайнее недовольство ее бывшего мужа Вацека Валевского. Пытаясь повлиять на жену, он постоянно приносил домой брошюры и журналы со статьями ученых, окончательно и бесповоротно доказавших, что лучшее время для занятий сексом – с шести до восьми утра.

Тина пару раз пробовала поваляться час-другой в постели, как делают многие, но потом весь день тело казалось расслабленным, язык распухшим, а голова набитой соломой, даже секс не помогал. Такое состояние было совершенно недопустимо при ее работе репортера, требующей предельной концентрации сил, а для секса есть ночь – именно так она, в конце концов, стала отвечать на все аргументы мужа.

До их встречи Вацек не пропускал ни одной юбки, но после свадьбы достаточно долго оставался преданным мужем. Однако принципиальная позиция Тины, служившая причиной постоянных раздоров, и жесткий режим, установленный женой для занятий любовью, заставил его вернуться к прежней жизни и искать утешения у других женщин. Не желая прощать постоянных измен, она подала на развод.

Они познакомились и сошлись в восемьдесят шестом, когда Тина после окончания университета проходила стажировку в Варшаве. Она забеременела по его неосторожности – порвался презерватив. Когда обнаружились последствия, Вацек, как верующий католик, пришел в ужас при мысли об аборте. Саму Тину религиозные соображения волновали мало, к Вацеку она особых чувств не испытывала, но, как ни смешно, чашу весов перевесило то, что он называл и считал себя прямым потомком Александра Валевского – сына Наполеона и прекрасной Марии. К тому же, «Тина Валевская» звучало гораздо поэтичнее, чем «Тина Авдиенко». Хотя, если честно, то, глядя на своего долговязого и худющего мужа, она сильно сомневалась, что в нем сохранились гены великого императора – тот, как известно, был невысоким и достаточно плотного телосложения. Вацек шутил, что гораздо больше походит на Бонапарта их с Тиной дочь – очаровательная толстушка Маня. Он до безумия любил малышку, и Тина не возражала, чтобы после развода девочка осталась на попечении отца. При этом у нее в голове вертелась злорадная мысль: