Юрий Никитин - Alouette, little Alouette… Страница 5

Она запротестовала:

– Отец! Когда это я кого дожимала?

– Просто не приходилось, – сказал он понимающе, – все и так тебя добивались. Но сейчас можешь проявить наш фирестоунский характер! Мы никогда не сдаемся и никогда не отступаем.

– Отец, – переспросила она в недоумении, – ты серьезно?

Он хмыкнул.

– Еще как, моя светская львица. Не знала, что, если не помогает львиная шкура, нужно надевать лисью? Или не сумеешь?

Она проговорила медленно:

– Даже не знаю…

– Эх ты, – сказал он, – большинства побед женщины добились как раз в лисьей шкуре! А еще немало в шкурке зайчиков, ха-ха, брошенных щеночков под дождем… Еще не поняла? Нет победы и нет вызова в том, что выберешь кого-то из стада, добивающихся твоего тела или моих, они же и твои, денег. А чаще того и другого. Победа – это когда получаешь то, что сама возжелала сильно и страстно!

Она повторила:

– Сильно и страстно… Ну, не знаю. Очень уж необычно.

Он сказал медленно и раздельно:

– Ты знаешь, чего хотят твои поклонники и все эти… плейбои. А чего хочешь ты?

Экран погас, только его крупное лицо некоторое время висело в воздухе, то ли в самом деле, то ли отпечаталось в ее глазу. Но еще дольше оно осталось в памяти, умное и насмешливое. Когда-то давным-давно он спохватился, что она уже взрослая, у нее свой мир и свои друзья, авторитет которых намного выше родительского, и не стал бороться, что-то доказывать, а просто отошел в сторону и сказал, что она навсегда остается его любимой маленькой дочерью, а если ей станет плохо, он всегда даст ей поплакаться в его жилетку.

Тогда она посмеялась, как же, станет плакаться, когда перед нею не только распахивают все двери, но и красные ковровые дорожки раскатывают к ногам, а вот сейчас, конечно, еще не плачется, но что-то такое неудобное и непонятное начинает грызть изнутри.

– Чего хочу я, – пробормотала она. – Чего хочу я… Пока что хочу этого заносчивого доктора наук.

Она бросилась лицом вниз на постель, мысли как-то не шли дальше того, что он будет рядом. Даже бурный секс с ним отошел в прошлое, словно это было давным-давно, в детстве, да и что в нем такого, у нее и с другими получалось не хуже, что-то в этом нейрохирурге задело совсем другое, но никак не удается это ухватить, понять, вычленить.

Снова и снова вспоминала, вертела так и эдак, наконец со странным чувством начала не столько понимать, как чувствовать, что дело вовсе не в сексе.

Почему-то в его руках в самом деле ощутила себя щеночком в больших и теплых ладонях, полных заботы и ласки. В тот момент показалось даже оскорбительно, она не щеночек, а львица, покорившая вершины гламура. О ней пишут и говорят, ее фото на обложках журналов, корреспонденты наперебой помещают ее фотки и ролики в самые престижные издания, на нее равняются, а стоит ей сменить серьги, как тут же миллионы женщины по всему миру делают то же самое.

Но теперь вдруг захотелось оказаться в его руках уже не львицей, а именно бестолковым щенком… Не пойму, как это отец все знал? Как он мог предвидеть? Конечно, он финансовый гений, но это же только финансовый…

Она гнала от себя это чувство, но оно только крепло, и вскоре с обреченностью поняла, что да, просто хочет быть с ним. Не ради секса, то мелочь, а ради… непонятно даже, для чего и зачем, но уже не просто хочет, а жаждет.

Наверное, жаждала еще тогда, когда прилетела в этот городок, только еще не разобралась, не было времени, а наплыв страстей был совсем другой, некая смесь обиды, злости, тщеславия, высокомерия, дикого непонимания…

День в лаборатории выдался трудный, операция на предфронтальной коре взрослых мышей выявила странный эффект перехода нейронов в состояние, которое было у них же в юном возрасте, и хотя этого эффекта ожидали, но он оказался слишком заметным, выходящим за рамки ожидаемого.

Максим просмотрел записи, чем же новым воздействовали в последнее время, почему такой скачок и такой охват, когда омолодились почти все типы нейронов, а не только некоторые…

Пришлось задержаться на часок, потом еще на два, а когда вышел из лаборатории, потирая кулаками усталые от долгого глядения в окуляр микроскопа глаза, небо на западе уже окрасилось в багровые цвета.

По темнеющему своду пролегли исполинские полосы, похожие на свернутые в тугие рулоны ковры бухарской работы.

Хорошо, мелькнула мысль, летом дни долгие. Зимой вышел бы в глухую ночь. Надо соорудить что-то типа постели в комнатке за лабораторией, там только ящики сдвинуть…

Усталость навалилась так мощно, что мелькнула мысль вызвать такси, хотя до квартиры не так уж далеко, всегда пешком, а в минуты бодрости вообще проносился, как дурной олень, совмещая приятное с полезной, как говорят, пробежкой.

Он заметил, как к тротуару подкатил роскошнейший по деловитости и строгости дизайна лимузин, но даже не повернул голову. Лимузин некоторое время двигался наравне, затем чуть опередил, остановился у бордюра.

Водитель в униформе выскочил, улыбнулся и широко распахнул заднюю дверцу.

– Прошу вас, господин Максим, – сказал он. – Садитесь.

Максим дернулся: что за день такой выдался; даже сдвинулся, не сбавляя шага, на ту сторону асфальтовой дорожки.

– Простите, но я… не вызывал.

Шофер чуточку улыбнулся.

– Нас может вызвать только Господь Бог. Садитесь, вас ждут.

Максим покачал головой.

– И не подумаю.

Лимузин продолжал двигаться с прежней скоростью, синхронизировав ее со скоростью Максима, автопилот свою работу знает, задняя дверца по-прежнему открыта.

Шофер шел между автомобилем и Максимом, улыбка до ушей, что-то его сильно забавляет, наконец сказал проникновенно:

– Вам ничего не грозит. В худшем случае вас подкинут до подъезда вашего дома.

Максим наклонился, стараясь разглядеть сквозь пускающее в глаза зайчики стекло лицо пассажира. На миг показалось, что там Аллуэтта, и он уже собирался отпрянуть, но вовремя рассмотрел крупного полнеющего мужчину средних лет, хорошо и достаточно консервативно одетого, что откинулся на спинку сиденья и рассматривает его с нескрываемым любопытством.

– Хороший день, – сказал мужчина доброжелательно, – правда?.. Я Сильвестер Фирестоун, если вы еще не догадались.

Максим охнул.

– С чего бы мне догадаться… Господи, она еще и отца своего натравила!

Фирестоун сдержанно улыбнулся.

– Меня натравить трудно, к тому же моя дочь не подозревает, что я здесь. Иначе бы она мне устроила настоящий ад…

– У вас что, – спросил Максим настороженно, – ко мне какие-то претензии?

– У меня нет…

– У нее?.. Я полагал, люди вашего уровня общаются только через адвокатов.

Фирестоун сказал мирно:

– Сейчас не тот случай. Может быть, сядете в машину? Здесь такой тихой район, в нашу сторону уже смотрят.

– А мне плевать, – ответил Максим – Да и вас это не волнует. Говорите, из-за чего вы здесь? Я спешу.

– Я глава строительной компании, – сказал Фирестоун. – А также владелец банка, пары фондов, сети супермаркетов и много еще чего, что газетчики зовут империей, потому что все это оценивается примерно в семьсот миллиардов долларов…

Он посмотрел на Максима, но на лице молодого ученого отразилось настолько четко отвращение, что Фирестоун добавил тут же:

– Это не хвастовство, как вы подумали. Это пояснение, что я могу и хочу вложить несколько миллионов долларов… даже несколько десятков миллионов в ваши разработки.

Максим поинтересовался враждебно:

– С какой стати?

Фирестоун ответил мирно:

– Во-первых, я ими воспользуюсь, если у вас получится быстрее, чем у ваших конкурентов.

– В науке нет конкурентов, – отрезал Максим – Мы постоянно обмениваемся результатами опытов. Простите, мне пора.

Он отступил на шаг и, вернувшись на тротуар, пошел быстрыми шагами, продолжая кипеть от непонятного даже самому себе негодования.

Лимузин продолжал неслышно скользить рядом с бордюром. Фирестоун сказал через открытое окно успокаивающим тоном:

– Хорошо-хорошо, я не то брякнул.

– Это уж точно, – буркнул Максим.

– Прошу прощения, – произнес Фирестоун с явным раскаянием в голосе. – Вы правы, я привык общаться с другим типом людей.

– Я тоже, – отрезал Максим – И не намерен менять свои привычки.

Фирестоун сказал из машины:

– Но суть вы поняли? Думаю, деньги никогда не бывают лишними, какими бы люди ни были разными.

– Дело не в деньгах, – сказал Максим непримиримо. – Когда нам выделяют гранты ученые покрупнее нас, они ждут научных результатов. Если выделите вы, то вам захочется, к примеру, чтобы мы танцевали стриптиз у вас в летнем дворце. Извините, научные круги не случайно избегают иметь с вами хоть какие-то контакты.

– Со мной?

– Я не имею в виду лично вас, – отрезал Максим. – Я говорю вообще о воротилах, для которых важнее всего прибыль.

Лимузин все так же катил почти рядом, впереди замаячила надпись «Кафе «Зайчик», а воротила строительного и прочего бизнеса сказал мирно: