Вадим Бабенко - Черный Пеликан Страница 5

Он направился было к двери, но вместо двери вдруг оказался у окна и, барабаня пальцами по подоконнику, стал подробно рассказывать о жарком из кролика в красном вине с местным соусом из слив, которое нам сейчас подадут. Конечно, мне нужно было отказаться со всей твердостью, но бесполезная дискуссия истощила силы, и я сказал, не желая больше спорить, что если дело за мной, то я готов идти немедля. Пиолин однако остановил меня осторожным жестом и мягко проговорил, заглядывая в глаза: – «Вот только есть у меня к вам вопросец – по поводу сходства душ, так сказать. Признайтесь-ка…» – и он опять осведомился о цели моего приезда в город М., как будто и не было предыдущего получаса и наших с ним истязающих перепалок, так что я в отчаянии опустился на кровать, где он сидел перед этим, осознавая, что меня оставляет выдержка, и я не могу бороться с этим человеком, а Пиолин с жаром стал объяснять мне, что он не хочет меня мучить и даже напротив рад сделать мне приятное, но это место нам никак не обойти, лучше уж сразу решиться и покончить – причем он даже не настаивает на полном перечне всех мотивов и подспудных причин, но ожидает хотя бы намека, хоть маленькой подсказки.

Потому что каждая подсказка по-своему верна, – говорил Пиолин, – и можно, постаравшись, отыскать компромисс, приемлемый для всех, так что никому не будет обидно. Но для этого нужно приложить усилие, да и добрая воля не помешает, сказать по правде, ведь компромисс не родится на пустом месте. И вот тут уж дело за мной: после того, как он, Пиолин, столько всего уже нарассказывал – и про город М., и про маленькие слабости его жителей – после того, как он был со мной откровенен, если не сказать доверчив, он полагает, что мне не пристало уходить в сторону и захлопывать перед ним дверь, нисколько даже не постаравшись помочь.

«Хорошо, – сказал я, – ваша взяла, Пиолин, я отвечу вам совершенно честно, без всяких намеков, не запираясь более, потому как у меня не осталось на это сил», – после чего, злобно отвернувшись к улице, проговорил кое-как, что приехал разыскать здесь определенного человека, своего знакомого, который, по слухам, живет в М. уже около полугода, и собираюсь пробыть здесь до тех пор, пока его не найду. Пиолин сделал заинтересованное лицо и спросил, как же зовут моего знакомого, если конечно я могу сказать, т.е. если у меня нет оснований не говорить. Я перебил его весьма неучтиво, выговорив имя Юлиана непослушным языком, потом прибавил все так же злобно: – «А теперь, если позволите, я хотел бы наконец поесть», – и сделал шаг от окна, но Пиолин с неожиданной прыткостью оказался около двери и протянул руки навстречу, как будто удерживая меня в комнате. Я почувствовал, что мне не уйти отсюда, пока он не добьется от меня всего, чего хочет, и он понял, что я это знаю.

«Только одну секунду придется подождать, – поспешно заговорил Пиолин. – Одну крошечную секунду, потому что тут вкралось недоразумение, которое нужно сразу же разъяснить, чтобы оно не мешало потом и не встало неодолимым препятствием между вами и всеми, с кем вам придется столкнуться в этом городе. Это недоразумение очевидно настолько, что как-то даже странно о нем говорить…» – и Пиолин действительно замолчал на мгновение, будто давая мне возможность вмешаться, но я молчал, и он продолжил тут же, разразившись длинной назидательной речью.

«В город М. не приезжают искать ‘определенных людей’, – вещал он грустно. – В городе М. нельзя найти ‘определенного человека’, т.е. того, за которым вы приехали и которого знали раньше. Просто безнадежно разыскивать тут кого-то, даже и давнего друга, даже помня его в лицо и зная все про его прошлую жизнь. Пусть вы затвердили имя, оно записано у вас где-то и лежит в укромном месте, соседствуя с фотоснимком, пусть вы в ладах со своей памятью и чувствуете себя во всеоружии – но на самом деле вы абсолютно безоружны, так как такого человека в М. нет! Вы должны понять это, – он тыкал пальцем в мою сторону, – понять и не поддаваться иллюзии. Конечно, проще обманывать себя, чем смотреть правде в глаза, но я скажу вам правду, потому что вижу: вы достойны ее. Вы не найдете тут никого, ни вашего друга, ни женщины, если вам нужна женщина, ни сострадания, если есть за что вам посочувствовать, и уедете прочь из города, не разгадав его загадок, потому что заблуждение помешает вам раскрыть глаза. Ваша цель не ясна мне, но иллюзия видна за версту. Расстаньтесь с ней, откажитесь от бесполезного, и город М. придет вам на помощь, а иначе – иначе вы останетесь чужим, и те, с кем вы столкнетесь тут, будут видеть в вас чужого и отвечать холодностью…»

Пиолин разгорячился, его пиджак топорщился, а гвоздика грустно склонилась, увядая. Даже лицо его переменилось, щеки налезали на подбородок, перерезанный морщиной или шрамом, а глаза запали и смотрели из глубоких ям, как у отшельника, который потерял счет времени. Я подивился его выспренности, столь казалось ему не идущей, и попытался встрять с возражениями, но Пиолина было не остановить, он сделался глух к чужим словам и гнул свое.

«Конечно, все может случиться, – говорил он с напором, – и вы столкнетесь с тем, кого ищете, на улице нос к носу и узнаете его по фотографии в бумажнике, и будете уверены, что вот он перед вами, ошибка невозможна. Тогда есть шанс, что он откликнется на имя, которое вы помните, и вообще согласится, что он – это тот, которого вы так бесцеремонно разыскиваете, может быть вопреки его воле. И вы будете думать, что достигли своей цели, но это – навряд ли, ведь шанс так ничтожен, что даже и говорить о нем не стоит, потому что город М. не так мал, как может показаться с первого взгляда. Он конечно не чета столице, но есть многое в городе М., что не открывается так сразу, и его не окинуть одним взглядом, надеясь выхватить нужное лицо. Если вы глянете в карту – и я принесу вам карту – то станет ясно, как он запутан, какие фигуры можно вычертить, следя карандашом за одной единственной улицей, а улица тут не одна – сотни. И людей здесь немало, и все они разнятся – можно прожить всю жизнь и не понять, кто есть кто, так и случается с большинством, а не все из них глупы, далеко не все. Здесь многие ищут многих, иные из них были когда-то на виду, а сейчас поди узнай про них что-нибудь – ничего не слышно».

«Пусть ваш знакомый и есть что-то выдающееся, – продолжал Пиолин, успокаиваясь понемногу, – но ведь бывают и другие не хуже, бесполезно у всех спрашивать, где тут этот имярек, который из себя то-то и то-то. В лучшем случае вас просто выслушают, да и пойдут своей дорогой, а могут ведь и усмехнуться за спиной, а то и в лицо. И недомолвки не помогут, пусть каждый намек имеет свою цену, но цена невелика, а белые нитки не спрячешь… Конечно, не хотите говорить – не надо, – вздохнул он, – мое дело предупредить – из дружеских чувств, да и по долгу службы, потому что, как знать, сколько вы здесь пробудете. Может и недолго совсем, вы вон и сами не имеете понятия, а время лучше бы потратить с пользой – с вашей же пользой, не с моей. Бывает, бывает обидно, когда с лучшими намерениями, но – натыкаешься, и намерения впустую… Лучше б вы уж не хитрили, – покачал он головой, увлекая меня к двери и пропуская вперед, – лучше б вы уж сказали сразу, что отвечать не хотите, хотя, впрочем, дело ваше…»

Мы шли по гостиничному коридору, и мне теперь было неловко, я позабыл свое раздражение и думал, что Пиолин обиделся на меня вовсе ни за что, но его лицо не выражало никаких эмоций. Он выглядел теперь точно так же, как в самом начале нашего знакомства, и даже гвоздика в петлице посвежела и приобрела первоначально опрятный вид. Учтиво показывая мне путь к лифту, Пиолин обращал внимание на вычурные люстры в коридоре и новую ковровую дорожку как признаки гостиничного благополучия. Он поблагодарил меня от имени всего персонала за то, что я решил остановиться именно здесь, и заверил, что сервис отличный, служащие вышколены, а горничные тихи и скромны, причем среди них попадаются прехорошенькие. Затем он посетовал, что сейчас на океане ветрено, из-за чего большинство номеров пустует, и сообщил, что в отпускное время комнату здесь не снять. «Все занято, молодой человек, вы не поверите, все занято», – проговорил он и стал несколько рассеян, нажал не на ту кнопку лифта, отвернулся и замурлыкал какой-то мотив.

Внезапно он вновь повернулся ко мне и самым официальным тоном поблагодарил за понимание, с которым я отнесся к его вопросу, являющему собой формальную процедуру, каковой он обязан следовать. Он ценит мое соучастие в вышеупомянутой процедуре, которое выразилось в том, что я, в полном соответствии с правилами для приезжих, отказался на его вопрос отвечать, причем выразил это в ясной и понятной форме. Это приятно, потому что не со всеми так бывает, некоторые норовят хитрить и увиливать, что приводит к обоюдному утомлению и даже недовольству друг другом. Так что нельзя не порадоваться, когда все дело проходит быстро и гладко, потому что ведь в действительности оно не стоит выеденного яйца.