Орсон Кард - Гробница песен Страница 5

   Я просто чувствовал глубокую печаль. Ощущал огромную трагическую потерю, словно Элен умерла, хотя я мог бы ее спасти, как сказочный принц. Один символический поцелуй - и принцесса проснется и будет жить долго и счастливо. А я ее не поцеловал.

   Когда мы кончили, я заплакал.

   - Ах, бедняжка, - очень сочувственно проговорила Белинда. - Что с тобой такое? Да нет, можешь не говорить.

   Она обняла меня, и я наконец уснул, прижавшись головой к ее груди. Она думала, что нужна мне. Пожалуй, в тот момент так оно и было.

   Я не поехал к Элен в воскресенье, как хотел сделать сначала.

   Я весь день собирался отправиться к ней, но вместо этого сидел и смотрел немыслимый набор отвратительных утренних воскресных передач. А когда все-таки вышел, полный решимости немедленно отправляться в лечебницу проведать Элен, то погрузил вещи в багажник, поехал в свой трейлер и там опять сидел и смотрел телевизор.

   Почему я не мог к ней поехать?

   «Ты должен удержать меня здесь», - сказала она.

   «Удержи меня как угодно, как хочешь», - так она сказала.

   И мне казалось, что я знаю - как. В том-то и была проблема. Где-то в глубине души я понимал, что все это слишком реально, а волшебные сказки - огромное заблуждение. Принц разбудил принцессу вовсе не поцелуем. Он разбудил ее обещанием, что в его объятиях она всегда будет счастлива. И она проснулась, чтобы жить долго и счастливо. Если бы она не была уверена, что он говорит правду, она предпочла бы вечный сон.

   О чем просила меня Элен?

   И почему я боялся?

   Я опасался не из-за работы. Настоящий профессионал не должен вступать с пациентом в личные отношения. Но, с другой стороны, когда это я был настоящим профессионалом?

   В конце концов я лег спать, сожалея, что со мной нет Белинды, потому что мне необходимо было любое, даже самое слабое утешение. Почему бы всем женщинам не быть такими, как Белинда: мягкими, любящими и нетребовательными?

   Но, засыпая, я думал о Элен. О ее лице, об ужасном обрубке тела, полном немого укора. Во сне она не оставляла меня всю ночь.

   Она не оставляла меня и тогда, когда я проснулся. Миновал обычный понедельник, и вторник, наступила среда, а я все еще боялся ехать в лечебницу Миллард-Каунти. И не поехал туда с утра. Уже близился вечер, и дождь лил по-прежнему, поля превратились в озера, бурные потоки переполняли не готовые к такому буйству стихии городские стоки.

   - Поздновато вы, - сказал дежурный.

   - Все из-за дождя, - ответил я.

   Он кивнул, но у него был встревоженный вид.

   - Мы думали, как хорошо было бы, если бы вы приехали вчера, но нигде не могли вас застать. С Элен проблемы.

   И я понял, что мое опоздание сослужило свою проклятую службу, в точности как я и ждал.

   - Она с понедельника не просыпается. Просто лежит и все время поет. Ей сделали внутривенную инъекцию, и она спит.

   Она и в самом деле спала. Я попросил всех выйти из комнаты.

   - Элен, - позвал я. Молчание.

   Я снова и снова ее звал. Я прикасался к ней и поворачивал туда-сюда ее голову. Она не шевелилась и все пела и пела. Ее голос звучал то высоко, то низко, то звенел, как струна, то скрипел металлом. Я прикрыл ей рот рукой, и все равно она продолжала петь, как будто ее ничего больше не беспокоило.

   Я сдернул с нее одеяло и всадил ей в живот булавку, потом еще раз - в мягкую кожу у ключицы. Никакой реакции. Я ударил ее по лицу. Ничего. Она уже не здесь. И я снова мысленно увидел ее частью межзвездного корабля, но на сей раз воспринял это совсем по-другому. Нужного размера оказалось вовсе не ее тело, а ее разум. Именно разум тянулся к Анансе, двигаясь по невесомой паутинке песни туда, где ему обещали тело.

   Обещали работу.

   Может, нужна шоковая терапия? Я представил, как и без того бесформенное тело подпрыгивает и изгибается из-за проходящего через него электрического тока. Единственным результатом такой процедуры станет еще одна мука лишенной сознания плоти. Сильнодействующие уколы?

   Я не знал, что еще можно сделать, чтобы вернуть ее оттуда, куда она ушла. Отчасти я, кажется, даже поверил в существование Анансы. Я стал говорить.

   - Ананса, отпусти ее. Пусть она вернется ко мне, прошу тебя, пожалуйста, она нужна мне.

   Почему я плакал тогда, в объятиях Белинды? Ах, да. Потому что узрел принцессу, но не решился ее разбудить, ведь счастливое будущее показалось мне тогда чертовски недостижимым.

   И в лихорадочном порыве первого мрачного озарения и осознания своей потери я этого все же не сделал. Не поддался ни порыву страсти, ни приступу страха и горя. Я долгие часы просидел у ее постели, глядя на слабое и беспомощное тело, теперь лишенное души. Как мне хотелось, чтобы она открыла глаза, проснулась и сказала:

   - Эй, представляешь, какой сон мне приснился?

   Чтобы сказала:

   - Как ловко я обвела тебя вокруг пальца! Булавки, конечно, нелегко было вытерпеть, но я все равно тебя провела!

   Но она меня не провела.

   И, в конце концов, движимый не страстью, а отчаяньем, я встал, наклонился к ней, уперся руками о кровать по обе стороны от ее тела, прижался щекой к ее щеке и стал шептать ей на ухо. Я обещал все, что только мог придумать. Я обещал, что больше никогда не будет дождя. Я обещал деревья, цветы, холмы, и птиц, и ветер, когда она захочет. Я обещал, что заберу ее из лечебницы, обещал, что отвезу в те места, о которых она могла лишь мечтать.

   И потом, когда я совсем охрип, а ее волосы стали мокрыми от моих слез, я пообещал ей единственное, что могло ее вернуть. Я пообещал ей себя. Любовь до гроба, любовь, которая сильнее любых песен Анансы.

   И тогда чудовищное пение смолкло. Она еще не проснулась, но перестала петь и пошевелилась. Она повернула голову и, похоже, просто уснула, теперь это была уже не кома.

   Я просидел у ее постели всю ночь. Я уснул в кресле, и медсестра укрыла меня. Я все еще сидел в кресле, когда меня разбудил голос Элен.

   - Какой же ты лгун! Дождь все еще идет!

   Сознание того, что мне удалось вернуть человека из пределов более далеких, нежели сама смерть, заставило меня испытать никогда прежде не испытанное чувство могущества. Жизнь Элен была полна горечи, но клятва верности, которую я ей принес, по-видимому, смогла примирить ее даже с такой жизнью. Во всяком случае, именно так я расценил то, что случилось. И это переполнило меня восторгом, делая слепым и глухим к тому, что же на самом деле произошло.

   Радовался не я один. Медсестры суетились вокруг Элен, а администратор собрался писать победоносный отчет.

   - Я опубликую эти данные, - заявил он.

   - Но это слишком личное, - заметил я.

   Однако в глубине души я уже сам соображал, как бы придать дело огласке, чтобы оно сыграло на руку моей карьере. Мне самому было стыдно, что искренний, идущий от сердца порыв я собираюсь использовать для удовлетворения своих карьерных амбиций, но я не мог закрыть глаза на то, с каким уважением ко мне вдруг стали относиться люди, еще несколько часов назад считавшие меня серой посредственностью.

   - Это слишком личное, - твердо повторил я. - У меня нет никакого желания придавать делу огласку.

   Но, к своему отвращению, я понял, что уважение, с каким администратор отнесся к моему решению, радует меня. Мое самомнение все росло и росло - по крайней мере, пока я находился среди тех, кто жаждал меня поблагодарить. Но, будучи мудрым психологом, я отправился к единственному человеку, который питал ко мне истинную благодарность, а не мимолетное восхищение. Заслуженную благодарность, как я тогда полагал. Я отправился к Элен.

   - Привет, - сказала она. - А я-то думала, куда ты пропал.

   - Да просто вышел на минутку, - ответил я, - чтобы забежать в Нобелевский комитет.

   - Тебя хотят наградить за то, что ты меня вернул?

   - Вовсе нет. Меня хотели наградить за то, что я впервые вступил в контакт с настоящим инопланетным существом из далекого космоса. А я плюнул им в лицо и вместо этого вернул назад тебя. И вот теперь они расстраиваются.

   Она была явно взволнована. Это совсем на нее не походило - иметь такой взволнованный вид. Обычно она никогда за словом в карман не лезла.

   - И что теперь с тобой сделают?

   - Не знаю. Может, бросят в кипящее масло. Самое обычное дело. Хотя, возможно, теперь придумали, как зажарить человека живьем в потоке солнечной энергии. Дешевле обойдется.

   Не самая остроумная шутка. Но она не поняла, что я шучу.

   - Все не так, как она говорила. Она говорила, что… Она…

   Я сделал попытку справиться с холодным страхом, вдруг шевельнувшимся в груди.

   «Думай, - говорил я себе. - „Она“ может означать кого угодно».

   - Кто - она? - спросил я.

   Элен молчала. Я протянул руку и коснулся ее лба. Он покрылся испариной.