Кандидат - Владислав Март Страница 5

другое. Это последний момент, когда ещё можно будет соскочить. У меня была жесть. Дело чёрных риелторов. Читали в интернете? Шестеро женщин и мужик расчленяли старушек и продавали их квартиры. Не только расчленяли, травили там, убивали по-разному. Нам показали фотографии. Вот такое было дело. Один наш взял самоотвод. Так и сказал, я не могу участвовать потому что считаю, что такое нельзя прощать, что они убийцы и должны сидеть в тюрьме. Его сразу и попросили уйти. Типа, спасибо, что пришли».

Ещё двое человек сидящих вне нарождающихся минигрупп быстро придвинулись к пенсионеру и стали частью нашей суборганизации. У нас оказался козырь, что сразу сделал нашу часть аудитории главной. Впрочем, двое, это громко сказано, они пришли внутри одного плаща, так что, возможно, это был один человек только с двумя головами (водитель электробуса, пятьдесят лет). Тем не менее, у рассказчика стало на четыре преданных уха больше.

— А другой сказал, что не может смотреть на эти фото, ему плохо и его тоже отпустили. Запомните, может рецепт пригодится. Потом…

— Зачем вы всё это пересказываете, — неожиданно обратился к нашему кружку лейтенант, — не слушайте его. Во-первых, это нехорошо пересказывать, а во-вторых. Во-вторых, вам же будет потом неинтересно. Такое редко бывает, вы приехали, это приключение, это интересно же, когда такое будет ещё в жизни? Где ещё таких уродов увидите?

— Расскажите, что дальше было, вы участвовали? — новенькая нашей группы, медсестра двадцати семи лет, подперев голову третьей рукой, поставленной на вторую, поставленную на колено, смотрела прямо в глаза обернувшемуся пенсионеру.

— А дальше, оказалось, что не привезли одного из расчленителей и всё отменилось. Нас отпустили.

— Бывает так, происходит так, что отпускают. Надеюсь в этот раз нет. Вас не отпустят, — лейтенант показал на лице-подушке государственную улыбку, — они были из разных СИЗО, не произошла координация доставки. Нарушения, без одного нельзя с другими работать. Но всё же. Перестаньте рассказывать. Испортите всё впечатление.

Пенсионер перестал и даже вернул голову на привычное неразвёрнутое место. Все молчали и только пирожок в целлофановом пакете грушевидной тёти громко рыгнул. Я подумал, что это он ел тётю, а не она его. Почём такая тётя в буфете?

Больше и больше цифр звучало, отражаясь от асбеста. Больше и больше людей меняли свои «тренер», «ресторатор», «сурдолог» на «служащий», «повар» и «врач». Никто не повторил подвиг генерального директора, он остался тем уникальным, кто назвал возраст и суть своей жизни, не сходя со стула.

Слаженно с окончанием переклички у лейтенанта зазвонил телефон.

Звонок номер четыре: «Слушаю. Мы готовы. Выдаю номера? Понял. Лучше я выдам сейчас, чтобы потом не спешить. Ничего, посидим. Всегда рады вас увидеть, спускайтесь».

Отложив телефон, лейтенант обратился к нам. Речь его была с большими паузами между предложениями. Будто он совершал жевательные движения с каждым новым предложением, переворачивая его несколько раз с помощью языка и челюстей в нужное положение. Формировал словесно-пищевой комок. Речь поменялась по сравнению с первыми монологами. В нём происходил какой-то процесс, метаболизм, он работал с предложениями. Возможно из недр чрева его поступал фермент, сок или газ, для придания фразам особого смысла. Я не улавливал изменения смыслов, но чётко слышал, звучал лейтенант по-новому. Постоянные паузы заставляли напрягаться, концентрировать всё внимание на ожидании новых слов, свежей пережёванной фразы.

— Итак, на основании зарегистрированных возрастов и профессий из вас отберут основной состав — восемь человек и запасных — до двадцати. Все принесут присягу и будут обязаны являться уже не по приглашению, а по повестке.

Лейтенант побелел после такого количества слов. Для него начинался новый этап работы.

— Уважаемые, послушайте меня с тихим вниманием. Сейчас я раздам вам бейджи. На них будут написаны номера. Не ищите логики в том, почему у вас такой номер, а не другой. Алфавитный порядок или кто за кем пришёл тут значения не имеют. Система случайным образом присвоила вам номера. Очень важно. Внимание. Государственными бейджами меняться нельзя. С этого момента и до самого конца того зачем вы сюда явились, меняться категорически нельзя. Вы можете сбить всю государственную нумерологию. Я стану называть фамилии, подходите за бейджем. Бессмыслёный.

Далее перекличка продолжилась. Вторым был пирожок с женщиной, десятым я. На самом простом пластиковом бейдже у меня было написано «кандидат № 5». Я сел и показал свой бейдж косящемуся на него щурящемуся деду с синей слюной, ещё не вызванному к столу. На секунду мне показалось, что мой прямоугольный бейдж с булавкой на обратной стороне покрыт тонкой слизью. Вернее, чем-то вроде росы. Я вытер его носовым платком, опасаясь, что эта жидкость имеет отношение к лейтенанту. Платок не намок и остался сухим. Мне просто показалось. Пластик не был влажным. Он был государственно сух.

Ко мне вдруг подсела женщина с длинными цепочками на дужках очков. Она не церемонясь наклонилась ко мне, как классная к давно знакомому ученику.

— Уступите мне этот номер, пожалуйста, эта цифра приносит мне счастье, — она тихо выдавала речь мне в висок.

— Извините, — шепотом отвечал я, — нам нельзя меняться.

— Никто не узнает, положите на стул рядом с моим, я возьму ваш, а вы мой, — и она положила между нашими бёдрами свой бейдж «кандидат № 1».

— Я не буду меняться.

— Будете, — необычно строго сказала она. Её цепочки очков почти достигали пола и начала покачиваться. А затем вдруг зацепились за мою ногу, как плющ или виноград за сарай. Она подалась вперёд, ещё ближе, к моему лицу, готовясь что-то сказать. Вторая цепочка обвила мою щиколотку.

— Я не могу быть номер один, мой номер — это пять. Её голос стал шипящим как у змеи.

Нас прервал голос за спиной, где сидел генеральный директор. Он отвечал лейтенанту на просьбу подойти и забрать номерок: «А вы бросьте мне бейдж сюда. Пожалуйста, зачем мне подходить?».

Все посмотрели на лейтенанта и на генерального. Между ними было метров восемь, кстати, сидел между ними и я, с цепочками от очков на обеих щиколотках. Лейтенант, уже не такой вулканоопасный как в начале, мешкоподобно обвисая вокруг стула и стола, не стал бросать бейдж. Он только что-то записал и пробубнел, мол, когда генеральному директору будет необходимо идти в зал заседаний, он пройдёт мимо стола и возьмёт свой номер. Нежелающего вставать государственный рандомизатор назвал номером двадцать один. «А зачем вставать, правильно же?», — генеральный повторял сидевшим рядом, оправдывая свою позицию. Наш кружок молчал. Цепочечница успокоилась и пересела от меня, попав точно на стул с синей кляксой. Она пристала к деду с просьбой обменяться бейджами. Очевидно, номер