Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1 Страница 54

«Да, чудаки… чудаки… кто вы?., и где? Отзовитесь громче», – подумал он, подходя к дверям здания.

Через десять минут Андрей уже спокойным голосом доносил для студентов неочевидные вещи, пытаясь натолкнуть на размышления:

– Возьмите просто день. Каждый прожитый день – нечто придуманное, искусственное, некий спектакль, абсурд. Это явление, несколько в ином смысле, хорошо описал Довлатов. Разве можно назвать наши поступки осмысленными? Вдумайтесь, для чего человеку алкоголь, футбол, кандидатская степень?

– Для того же, что и героин, Рубенс или директорское кресло, – уверенно парировал кто-то сверху.

– Отличный ответ. Это наши предпочтения. Созданный нами некий суррогат удовольствия. Ими заполняется свободное время… которого не должно быть, – и, улыбнувшись, добавил: – Если время будет наполнять естественная радость.

– А когда она будет наполнять?

– Надо найти такое состояние или отыскать обстоятельства, в которых оно существует как «непременность».

– Утопия. Так не бывает! – раздались выкрики.

– А куда денутся неприятности, огорчения? – спросила девушка в синей блузе.

Кто-то тут же нашелся:

– Вован, ты не грусти по проваленному зачету, создавай обстоятельства! И ныряй в удовольствия!

– Только не захлебнись!

Студенты рассмеялись.

Андрей поднял руку.

– Опять верно – создавай. Но вы не подозреваете, что такое состояние в природе есть, уже создано. Более того – оно ее часть, без которой самой природы не существует. И есть… живут среди нас люди в таком завидном обществе. А вот всё остальное – неприятности, огорчения, – он кивнул девушке, – искажения природы, среды нашего обитания – которые создаем сами. Как и суррогаты удовольствий – алкоголь, футбол и ученые степени. Ну и власть! Они – ответ на первое вмешательство. Своего рода месть лесов, полей и гор. И трудимся тысячелетия.

– Действительно, Андрей Андреевич, для чего вам кандидатская? – раздалось сверху. – Надо бросить, наконец…

Кто-то прыснул смехом. Все заулыбались.

– Верно… отклонился. Для чего, для чего, – миролюбивый тон отвечал требованию минуты, – для престижа – этакий особый суррогат успеха, который, в свою очередь, есть суррогат цели. Этот лежит в основе любого отклонения. Любого! «Перекос» в разумности наступает при подмене цели, а на одной из производных, начинает называться нормальным мышлением. Ну, а мне-то, конечно, для более высокой должности, – видя «недоходчивость» своих аргументов, подытожил он.

– А прежней недостаточно?.. – «недоходчивость» тут же проявилась.

– Выходит… нет. Почему? Денег не хватает. Ясно. Значит для денег. А зачем, спросите? Есть статусы повыше. Слава, известность. И снова в бой! Разве не абсурд?

– Не абсурд, – прервал тот же голос, – все так живут… или стремятся. К деньгам и успеху – это нормально.

– Прекрасно! Но пробуем размышлять, исходя из противного. Итак, считаем поступок абсурдным. Но он не очевидно абсурден. В каждом дне такие сплошным потоком. А есть очевидные. Вот один мой знакомый поэт, варит пельмени в сковороде… с высокими краями. Не задумываясь, что это за посуда. Удивляется, когда его спрашивают. Значит, у некоторых степень абсурдности начинает переходить грань неочевидности. Вообще, убежден, если варишь в сковороде, делаешь шаг вперед. Приближаешься к пониманию жизни. Той, которая существует вне абсурда. Которая в достаточности малого. Ну, понимаете – можно и жарить, и варить. Чуть-чуть приближаешься, совсем чуть-чуть. Но путь верен. Настоящий поэт!

Лектор вдруг замолк, скользя рассеянным взглядом по аудитории. Прошло минуты три. Студенты начали переглядываться.

– Ну что? Абсурдно мое поведение? – неожиданно улыбнувшись, озадачил он слушателей.

Зал одобрительно загудел:

– Нет! Мы думали, вы с мыслями собираетесь!

– Вот вам простой пример рождения сомнения в адекватности. Как мало надо и как легко подступает сомнение. Но! – Андрей обратил ладонь к залу. Всё стихло. – Есть люди… кто постиг. Постиг! – повторил мужчина. – Наткнулся. А кому-то помогли, другим досталось… по причинам неясным, в необъяснимых ситуациях. Это может произойти когда угодно, к примеру, в молодости, поверьте, я это знаю. Я многое сейчас знаю… однажды… довелось… коснуться.

Девушки, занимающие, как и во всех аудиториях, первые ряды, подняли брови. Им, почитательницам и, чего греха таить, спонсорам кредиток астрологов, гадалок и прочих ловкачей, слова казались близки.

Лектор же, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Кого-то осенило на восходе, или… помните, на кресте… как разбойника… в Писании… за мгновение до смерти… на закате. Таких людей совсем мало. И если они продолжают жить, то их жизнь для всех необычна, странна. Поступки немотивированны – ведь мотивы-то поступков людям знакомы. Алгоритм искажен давно и усвоен. И ненормальными считают уже тех, странных, с непонятным нам поведением. Безгневных, беззавистливых, всегда подставляющих другую щеку.

Все закивали.

– Корзина «ненормальных», а для кого-то «идиотских», простите, поступков полнится всё больше. Помните, когда женщины Европы начали считать оскорблением предложение поднести чемодан? Они возмущенно бросили в нее, «корзину», такую поведенческую установку. Потом «естественными» стали однополые браки. Сегодня и педофилию объявили нормальной, а возмутительным – ее запрет. Вы молоды и доживете до поведенческого надлома, когда начнут преследовать традиционные браки, традиционное рождение – детей будут раздавать на аукционах. Да, да.

Зал снова зашумел.

– И покатится, покатится. Но на самом первом уроке именно родители вкладывают камень в их душу: «Поступай так, потому что это принесет тебе то-то…» – говорят они. На самом деле уча «аукционам», как те свахи. С этого камня начинается новая церковь. Всё. Дальше работают другие силы, которые и задумали ее. Для вас. Исказителей. Всё идет по плану.

Андрей прошел к окну, чуть постоял и повернулся к студентам:

– И все-таки странные люди встречаются… Особенно интересен момент перехода их в нормальное состояние. Художник Николай Ге порвал с передвижниками. Царь Соломон написал книгу. Гоголь пожег «Мертвые души». Толстой стал христианином. Карнеги… – он вспомнил молодость, – человеком. Я… я тоже… – лектор осекся и, смутившись, опустил голову направляясь к столу. – Встреча, хотел сказать… с ними – почти всегда событие. Удивительно – они могут быть и нищими, и богатыми. Симпатичными и не очень. Не следить за одеждой, забывать бриться и даже пьянствовать. Более того – они могут быть книгой, картиной. Мы можем считать их талантливыми или бездарными. Им всё равно. Общее отношение к оценкам объединяет. Однако съеживаются от грубости. Не терпят хамства… да, да… книги! Разве не замечали? Одни хамят, другие – съеживаются. Неспособны подшутить над кем-то. Даже плачут… чаще других, – Андрей поднял глаза. – Сковородка – первый шаг. Но это не городские сумасшедшие или несчастные на помойках. Те удивления не вызывают. А оно – непременное впечатление от прикосновения к явлению… Вот вы много встречали необычных, кому удивлялись? Или держали в руках? Их содержанию, взглядам? Не понимали? Но тянуло, не хотелось расставаться? То-то.

– Ну ваши-то, кусают! Андрей Андреевич! – верх был самым активным.

– Ты необычных вспоминай, ботало!

– Да пожалуйста! Вон, Шкроптак, с параллельного потока, не вылазит из читалки, зубрит. Даже явление назвали – «шкроптачит»!

– Так он же кровный немец!

– Та нехай! Все удивляются! Не понимают! А странность вообще легко организовать, – тот, кто возражал, указал направо. – Леха с двести восемнадцатой, собирался на дипломную практику, так ему в чемодан сунули пять томов «философской энциклопедии». Минут десять, по приезду, был странным – вспоминал, для чего их брал!

Зал покатился от хохота. Преподавателю ничего не оставалось, как сделать то же.

– И все-таки, если тебе не удалось и не повезло… а посчастливилось встретиться, увидеть и замереть, – продолжая улыбаться, Андрей вернулся к столу, – твоя жизнь начинает также меняться. Настолько, что окружение часто перестает ее понимать. Не сразу. Сначала стараются… Списывают на трудности, обстоятельства. И только потом начинают подозревать… Иные плюют, смиряются. Другие пытаются поправить, наставить на путь. Третьи возмущаются… просят избавить… То есть продолжают заниматься абсурдом. Ничем. Стоять на месте. Смотреть «Новости», «Вести» программу «Время». Не чувствовать, что это «Время» набегает на них, а не сами движутся вперед. Что с другим «Временем» ушел тот – причина их беспокойства и возмущения. Получил другие «вести».

Взгляд лектора снова странно заскользил над верхними рядами. Казалось, он думал о чем-то близком только ему, переживая такую близость.

– А он, причина беспокойства, – просто начал жить вне абсурда. Люди провожают «Время» взглядом и думают о будущем… которого у них нет… потому что, повторю… – стоят. Стоят, получая еще одно образование, еще один дом, степень, должность или награду. Еще миллион. Наконец, большее признание…. Издают ту самую, «Новую философскую энциклопедию», не понимая, что ни философии, ни системы взглядов – не существует. Есть только вера… в Единосущного. И безверие – в философии.