Эрнст Юнгер - Гелиополь Страница 58

Тем временем Будур Пери быстро набиралась сил. Донна Эмилия ухаживала за ней наилучшим образом. Луций почти не видел ее. Днем она проводила время на лоджии, закрытой высоким бортом и вьющимися растениями. Луций обеспечил ее книгами, а также принес ей аэроионизатор и установил экран. Ее пребывание поблизости от него было ему приятно, словно заполнился какой-то пробел в его жизни. И донна Эмилия тоже была довольна, она хлопотала больше обычного.

Благоприятное действие возымело и то, что дом Антонио хотя и был разграблен, но не был сожжен. Как все богатые парсы, лучшее из своего домашнего скарба он спрятал в надежном тайнике — в подполе, который был настолько хорошо замаскирован, что наметанный глаз мародеров не смог его обнаружить.

Луций попросил Будур описать его местонахождение и отправил Марио и Костара ночью с машиной в Верхний город. Они вскрыли подпол и нашли добро нетронутым. За несколько ездок они перевезли его в безопасное место. Это явилось поводом для Луция, и он впервые переступил порог комнаты, где жила Будур. Она была занята тем, что размещала спасенные вещи в каморке для седел и сбруи. Донна Эмилия подавала ей из тюков и сундуков один предмет за другим. Вид изысканных, ручной работы тканей, серебряных и золотых сосудов, богатой одежды напоминал невестино приданое, которое в день свадьбы, утром, приносят в дом жениха. Антонио Пери спрятал там также лучшие из переплетенных им книг и рукописей. Но больше всего его племянница, казалось, обрадовалась, увидев сундучок, в котором лежали белье и ее платья. Она ведь пришла в дом в том, что было на ней. За исключением узенького кошти, она следовала моде Гелиополя со всеми ее изменениями и капризами.

Один из ящиков был полон пилюль и эссенций — вещей, имевших малый вес и большую ценность в делах торговли. Луций узнал плоские, зашитые в белый войлок флаконы с розовым маслом из Киссанлика, опиумные жмыхи цвета ржавчины и различные по форме. Одни из них были обернуты в маковые листья, другие посыпаны семенами щавеля, а третьи, похожие на плоские кирпичики, были завернуты в рыжеватую бумагу. Их терпкий дурманящий запах смешивался с ароматом розового масла. Луций поднял один из таких караваев и взвесил его на руке.

— Вы, значит, держите у себя грезы столичного города — опасный товар. Я частенько беседовал на эту тему с вашим дядей, у меня сложилось впечатление, что он большой знаток ядовитого зелья и чудодейственных трав.

Будур Пери села на большой сундук и погладила уютно мурлыкавшего Аламута, быстро привыкшего к ней.

— Мой дядя собирал и это, как все то, про что можно сказать:

Ноша не тяжела,А цена велика.

Он говорил, что на всех островах и во всех портах это такое же верное богатство, как и золото, — и даже еще больше, потому что человеку необязательно бывает нужно золото, а вот отказаться от мира своих грез он не сможет, если хоть раз вкусил их власть над собой.

Она показала при этом на трубку для курения опиума, вырезанную из светло-зеленого камня. Луций бережно вынул ее из футляра.

— Прелестная вещица. Головка, похоже, вырезана в форме лотоса. Бы правы — ради своих грез люди жертвуют куском хлеба и глотком вина. И даже скупердяй, что копит золото и в одиночестве упивается им, зарывшись в него руками, тоже может быть причислен к наркоманам, потому что он привязан не столько к золоту как таковому, сколько к его скрытой и магической силе. В его блеске и звоне чудятся ему роскошные товары и наслаждения, сокрытая власть, к тому же свободная от всех усилий и разочарований, связанных с осуществлением этих мечтаний. Пожалуй, я могу это понять.

— Вы знали моего дядю, — сказала Будур Пери, — только как искусного переплетчика, казалось, полностью отдававшегося этому искусству. Но у него была еще и оборотная сторона, весьма отличная от той.

— Однако мне кажется, я порой что-то подозревал. Старинные ткани, блеклые тона, давно исчезнувшие книги, зеленые зеркала — все это говорило о духе, который любит иные, дальние просторы.

Тень пробежала по ее лицу при нахлынувших воспоминаниях.

— Да, ужасно подумать, что его обитель разорена. Антонио было там так хорошо. Я боюсь, он не выдержит заключения.

— Положитесь на нас — мы не бросим его на произвол судьбы. Я еще раз схожу навестить этого ужасного доктора Беккера в его норе. Расскажите мне еще про Антонио, вы разожгли мое любопытство.

— С удовольствием, если вам не скучно со мной. Вы ведь так много сделали для меня. Антонио на первый взгляд мало отличался от других мастеров, которых можно встретить занимающимися своим промыслом и торговлей не только на улице Митры, но и по всему Гелиополю. Однако под этой внешней оболочкой скрывался еще и другой человек — любитель эйфории. Он ловил ее, ловил грезы, как другие ловят сачками бабочек. По воскресным и праздничным дням он не ездил на острова и не сидел в тавернах на Пагосе. Он запирался в своем кабинете, чтобы совершить путешествие-полет в мир грез.

Он говорил, что видит тогда неизвестные острова и страны. Пилюли облегчали ему доступ ко всем тайнам и красотам того мира. За долгие годы он накопил большие знания, а кроме того, он вел дневник своих дальних путешествий. В его кабинете была еще маленькая библиотечка, состоявшая частично из книг о свойствах трав и по медицине, а частично из произведений поэтов и магов. Антонио обычно читал эти книги, когда входил в состояние опьянения. К сожалению, теперь все это пропало.

Луций слушал с большим вниманием.

— Надо будет посмотреть, может, хотя бы уцелел дневник. Марио сказал, что пол усыпан обрывками разодранных тканей и разорванных рукописей и книг. Вино Антонио тоже пил?

— Он пил вино тоже, но не ради одного удовольствия. Им двигало главным образом смешанное чувство — авантюризм и жажда познания. Он путешествовал не для того, чтобы побывать в незнакомом месте, а как истинный ученый-географ. Вино было одним из тех многих ключей, открывавших ворота неизведанного лабиринта.

— Авантюрист-романтик. Когда слушаешь вас, так и испытываешь желание последовать его примеру. Это еще один из способов, как можно прожить жизнь, своего рода уединенным отшельником в хрупком мире грез.

— Конечно, только я всегда беспокоилась за него. Возможно, все дело было лишь в методике контроля, избавлявшего его от грозящих катастроф и горячечного бреда. Он частенько был близок к этому. У каждой пилюли есть своя формула, считал он, открывающая доступ к определенным загадкам мира. И он верил, что можно постичь субординацию этих формул. «Je, n’ai pas encore trouve ma formule»[65] — вот одно из его изречений. Самые высшие из этих формул должны были, подобно философскому камню, раскрывать тайну универсума.

— Он искал главный ключ, — сказал Луций. — Но не должна ли чудодейственная трава высшей формулы оказаться в таком случае непременно смертельной? И тогда придется решиться на то, чтобы оставить свое тело как дань, если хочешь преступить высшую черту.

Будур Пери кивнула.

— В этом, по-видимому, смысл вашей тайной вечери. Антонио, однако, всегда оставался в разуме, его фантазии не уводили его в абсолютное пространство. Он придерживался своего дневника, другими словами, таких полетов, которые можно описать. Для него существовали запретные врата, он опасался их. Он знал, какова максимальная доза, и всегда придерживался ее в своих экспериментах, действуя наверняка.

Она спустила с колен Аламута, встала и быстро убрала все бутылочки и жмыхи.

— Вот один такой ключ, воспользоваться которым Антонио не решался. Он очень радовался этой находке.

Она подала Луцию зеленый футляр, скорее всего сделанный самим Антонио. Венок из листьев конопли и лавра обвивал арабское слово «эликсир» — прекрасно выполненное тиснение на коже. Луций с осторожностью открыл запор. Он увидел крошечную колбочку и маленький свиток, исписанный мелким почерком. Он принес из своей комнаты лупу, чтобы для начала рассмотреть свиток, вверху которого он увидел начертанные, очевидно, старческой рукой формулы и знаки. Затем шли записи, сделанные рукой Антонио.

«Эликсир. Приобрел из надежного источника через алхимика по имени Фортунио. Утверждают, что этот в высшей степени эффективный экстракт был известен еще эвмолпидам, древним потомственным жрецам Элевсина. Доказано, что он способствует чудесам мангового дерева, используемого и по сей день на моей родине. Действие заключается в том, что потребление его в одинаковой степени усиливает как интуитивные, так и суггестивные силы, а значит, ведет в мир образов только через силу духа. Маг, у которого цветет и плодоносит манговое дерево, пребывает в эпицентре ауры, рождающей мистерии. Даже находясь в состоянии покоя и оцепенения, маг вызывает появление образов, те, множась, сменяют друг друга.