Дэвид Митчелл - Простые смертные Страница 6

Затем однажды самая противная девчонка в нашей школе – ее все считали очень одаренной – Сьюзен Хиллэдж подстерегла меня, когда я возвращалась из школы домой. Отца Сьюзен отправили с отрядом в Белфаст, и она, зная, что моя мама – ирландка, ткнула меня носом в землю, встала коленями мне на спину и не отпускала, пока я не скажу, что мы держим уголь в ванне и любим ИРА. Но я ни за что не соглашалась так говорить, и тогда она зашвырнула мой портфель на дерево, а потом заявила, что все равно заставит меня расплатиться за товарищей ее отца, которых убили в Белфасте, а если я кому-нибудь пожалуюсь, то ее отец прикажет своему отряду открыть огонь по нашему пабу, и там начнется пожар, и вся моя семья поджарится в огне, и во всем этом буду виновата только я. К слабакам меня даже тогда причислить было трудно, но в политике я все-таки еще мало что понимала, а Сьюзен Хиллэдж нажала на все самые болезненные точки. Я, правда, не сказала ни слова ни маме, ни папе, но идти утром в школу боялась – меня просто тошнило при мысли о том, что может случиться, если эта противная Сьюзен пожалуется своему отцу. И вот ночью, когда я, проснувшись, лежала в теплом кармашке своей постели, я услышала голос мисс Константен; но на этот раз я не просто услышала ее голос – она сама, лично, сидела в кресле у моей кровати, тихонько приговаривая: «Просыпайся, соня, просыпайся!» Она была молодая, с очень светлыми, почти белыми, волосами с золотистым отливом и ярко-красными, как пунцовые розы, губами, которые в лунном свете казались чернильно-фиолетовыми; и на ней было очень красивое вечернее платье. Вообще она вся была как картинка. Наконец я сподобилась спросить, не снится ли она мне, и она сказала: «Нет, я решила сама тебя навестить, потому что ты, моя блестящая, уникальная детка, сегодня чувствуешь себя совершенно несчастной, вот я и хочу узнать, в чем дело». И я, естественно, рассказала ей, как Сьюзен Хиллэдж мне угрожала. Мисс Константен молча меня выслушала, а потом сказала, что всегда презирала таких задир, которые запугивают других людей, и спросила, не хочу ли я, чтобы она как-то исправила сложившуюся ситуацию. Я сказала, да, пожалуйста, но прежде чем я успела спросить, как она это сделает, в коридоре послышались отцовские шаги, и папа приоткрыл дверь в мою комнату. Я тут же зажмурилась, потому что меня на мгновение ослепил свет лампы, горевшей на лестничной площадке, и с ужасом подумала: как же мне объяснить папе, откуда у меня в комнате среди ночи взялась мисс Константен. Но папа почему-то повел себя так, словно никакой мисс Константен в комнате нет. Он спросил, все ли у меня в порядке, и сказал, что ему почудилось, будто из моей комнаты доносятся голоса. Конечно, к этому времени мисс Константен успела исчезнуть, и он никого у меня в спальне увидеть не смог, а я сказала, что мне, должно быть, что-то приснилось, вот я и говорила во сне.

Я и сама потом поверила, что мне все это приснилось. Слышать какие-то голоса – это одно, но совсем другое – когда ты ночью видишь рядом с собой женщину в вечернем платье! На следующее утро я, как обычно, пошла в школу и, к счастью, не встретила по дороге никакой Сьюзен Хиллэдж. Впрочем, ее и в школе не было. А потом вдруг посреди урока примчалась наша директриса – она даже на утреннее построение опоздала! – и объявила: Сьюзен Хиллэдж сбил грузовик, когда она на велосипеде ехала в школу, и она серьезно пострадала, так что теперь мы должны молиться за ее выздоровление. Я так и застыла, услышав это; казалось, вся кровь разом бросилась мне в голову, а потом школьные стены словно вдруг сомкнулись надо мной, и больше я ничего не помню. Не помню даже, как грохнулась в обмороке на пол, сильно ударившись головой.

Вода в Темзе сегодня была какая-то особенно грязная, вся зеленая от тины, а я все шла и шла, уходя от Грейвзенда в сторону Кентских болот. Не успела я оглянуться, как оказалось, что уже половина двенадцатого, а Грейвзенд остался далеко позади и теперь стал похож на какой-то игрушечный макет города. Ветер раздувал клубы дыма над трубами цементного завода компании «Блу Сёркл», и они тянулись друг за другом, точно бесконечная связка носовых платков из кармана у фокусника. Справа от меня ревела автомобильная дорога А-2, уходившая вдаль, за болота. Наш завсегдатай старый мистер Шарки говорил, что эту дорогу проложили прямо поверх старой, построенной еще римлянами в период их владычества; именно по этой дороге до сих пор нужно ехать, чтобы добраться до Дувра и сесть на корабль, отплывающий в одну из стран Континента, как, собственно, поступали и древние римляне. Опоры шоссейных развязок уходили вдаль двойной цепью, а я думала о том, что сейчас там, в «Капитане Марло», папа вовсю хлопочет в баре, если только не пристроил к этому делу Шэрон, которая не прочь будет заработать мои законные три фунта. Теплое и душное утро почему-то тянулось удивительно долго, как три урока математики подряд, и глаза у меня уже болели от яркого солнца, а темные очки я забыла у Винни на кухне – положила на сушилку, когда мыла посуду, да там и оставила. А они, между прочим, стоили целых 14 фунтов 99 центов! Мы их вместе со Стеллой покупали; она еще тогда сказала, что видела точно такие же в одном модном магазине на Карнаби-стрит, только там они были в три раза дороже, и я, конечно, решила, что мне здорово повезло. Я вдруг представила себе, что стискиваю шею Стеллы руками, и от этого у меня руки и плечи сразу как-то онемели. Такое ощущение, словно я и впрямь пыталась ее придушить.

Господи, как же хочется пить! Теперь мама уже наверняка изложила отцу собственную версию того, почему Холли сбежала из дома и вела себя как неуправляемый мальчишка-подросток; я готова была спорить хоть на миллион фунтов, что она, рассказывая об этом, весь наш последний разговор так перекрутила, что отец тут же начал шутить: «Выше грудь, девушки!», а завсегдатаи паба – ПиДжей, Ниппер-японец и Большой Декс – согласно кивали и пьяно ухмылялись. А ПиДжей, сделав вид, будто зачитывает статью из газеты «Сан», провозгласил: «Вот тут сказано, что астрономы из университета Говношира только что обнаружили новые свидетельства того, что тинейджеры действительно являются центром Вселенной!» И все пьянчуги дружно захихикали, даже старина Дэйв Сайкс, всехний любимец, присоединился к ним, покатываясь со смеху: ой-ты-такой-остроумный-что-я-чуть-не-описался-ей-богу! Ладно, посмотрим, как они будут смеяться через несколько дней, когда я так дома и не появлюсь!

Я заметила, что впереди несколько человек удят рыбу, хотя до них было еще довольно далеко.

«Холли Сайкс и Сверхъестественное Дерьмо», глава третья.

Когда после обморока меня подняли и понесли в школьный медицинский кабинет, в ушах у меня вновь зазвучали знакомые голоса, и я поняла, что мои «радиолюди» вернулись. На этот раз их было как-то особенно много, сотни, и все они разом что-то нашептывали, так что в итоге у меня просто голова пошла кругом. Но куда сильней, чем возвращение «радиолюдей», меня потрясла мысль, что Сьюзен Хиллэдж погибла из-за меня. В общем, я не выдержала и рассказала нашей старенькой медсестре о «радиолюдях» и о мисс Константен, и эта милая старушка, естественно, решила, что у меня как минимум сотрясение мозга, а может, я и вовсе спятила, и тут же позвонила маме. Мама позвонила нашему семейному врачу, и меня в тот же день показали «ушнику» из «Грейвзенд дженерал хоспитал», но тот не нашел никаких отклонений и предложил проконсультироваться у одного его знакомого, специалиста по детской психиатрии из лондонского «Грейт Ормонд-стрит хоспитал». По его словам, этот врач как раз занимался такими случаями, как у меня. Мама тут же принялась твердить как попугай: «У моей дочери с головой все в порядке!», но доктор припугнул ее словом «опухоль», и она сдалась. После этого я пережила самую ужасную ночь в жизни; я умоляла Господа избавить меня от мисс Константен; я даже Библию под подушку положила; но «радиолюди» непрерывно что-то бормотали у меня в ушах, и я из-за этого всю ночь глаз сомкнуть не могла. А наутро нам позвонил тот ушник и сказал, что его друг, тот самый лондонский специалист, уже через час будет в Грейвзенде и хорошо бы моя мама немедленно подняла меня и привезла к нему.

Доктор Маринус был первым настоящим китайцем, с которым я познакомилась, если не считать тех, не совсем настоящих, китайцев из ресторана «Тысяча осеней», куда нас с Бренданом иногда посылали за едой навынос, если мама слишком уставала и не в силах была сама готовить ужин. Доктор Маринус превосходно, прямо-таки безупречно говорил по-английски, хотя и так тихо, что приходилось вслушиваться в каждое его слово. Он был маленького роста, щуплый, но, тем не менее, как бы заполнял собой всю комнату. Сперва он расспросил меня о школе, о семье и вообще поговорил со мной о всякой всячине и только потом перешел к «радиолюдям». Мама упорно продолжала твердить: «Моя дочь не спятила, если вы это мне доказать хотите! У нее просто сотрясение мозга». На что доктор Маринус сказал, что совершенно с нею согласен и я, разумеется, отнюдь не сумасшедшая. Просто мой мозг, сказал он, как бы немножко сбился с пути и утратил присущую ему способность логически мыслить, и, чтобы исключить возможность наличия какой бы то ни было опухоли, ему нужно задать мне кое-какие вопросы, и мама очень поможет ему, если позволит мне самостоятельно на эти вопросы ответить. Мама притихла, и я стала рассказывать доктору о «радиолюдях», о Сьюзен Хиллэдж и о мисс Константен. Мама, слушая это, снова задергалась, но доктор Маринус заверил ее, что слуховые галлюцинации – их еще называют «сны наяву» – случаются у девочек моего возраста весьма часто. А мне он сказал, что несчастный случай со Сьюзен Хиллэдж – это просто ужасное совпадение, и такие совпадения, даже куда более невероятные, случаются с людьми повсюду, во всех странах мира и чуть ли не каждую минуту; просто пришел мой черед, только и всего. Мама спросила, есть ли какое-нибудь лекарство от этих снов наяву, и тут, помню, доктор Маринус сказал, что «не хотел бы сразу ступать на этот опасный путь», то есть применять сильнодействующие средства, и предпочел бы воспользоваться неким довольно простым, но весьма действенным способом, издавна известным на его «древней родине». Это похоже на иглоукалывание, сказал он, только иглами при этом не пользуются. Затем доктор велел маме сжать кончик моего среднего пальца – он пометил там нужную точку, – а сам коснулся своим большим пальцем какого-то места прямо посредине моего лба и слегка его потер – словно художник, растирающий краску пальцем. И глаза мои сами собой закрылись…