Александр Житинский - Плывун Страница 6

Собственно, вот что тебе нужно: ощущать тепло кого-то маленького и беззащитного, подумал он.

– А на самом деле, Николаич, это все сентиментальная чушь, – прошептал он котенку. – Просто у меня больное сердце и ноги, мне много лет и жить осталось всего ничего. А за спиной ошметки чего-то, что казалось важным и нужным, но почему-то не состоялось. Не состоялось, Николаич! Потому что надо бить в одну точку. Долбить камень по капле. Если ты, допустим, посвятишь себя борьбе с мышами или даже с крысами – не сворачивай с этого пути. Тебя будут звать на кошачий подиум, на выставки котов, морда у тебя изумительная. Не поддавайся, Николаич! Лови мышей, профессионально лови мышей! Я не ловил мышей. То есть ловил, но так, по мелочам…

Котенок Николаич внимательно слушал Пирошникова, должно быть, поражаясь внутреннему раздраю, в котором пребывал его спаситель от бродячих собак. Он впервые сталкивался с довольно пожилым человеком, который беседовал с ним как с равным и даже в чем-то признавал первенство.

– Тебе еще жить и жить, – горячо продолжал Пирошников. – Сейчас мы плывем в этой каюте под землей, но мы выплывем. У нас хватит сил. Ты мне поможешь…

Пирошников погладил котенка, и Николаич снова благодарно лизнул его руку.

А Пирошников, закончив эту маленькую медитацию на приблудном котенке, наконец провалился в сон.

Снилось ему, будто он летает над землей – плавно и не очень высоко, на уровне малых птах, а в небе над ним проплывают узкими острыми клиньями какие-то белые птицы – может быть, журавли или лебеди, – бесшумно скользя по голубому своду небес.

Глава 4. Хлопоты

Разбудил его настойчивый стук в дверь.

– Поднимайтесь, сосед! Уже одиннадцатый час, – раздался за дверью голос Деметры.

Пирошников открыл глаза и увидел ровно то же самое, что и ночью: кромешную темноту и фосфоресцирующий прямоугольник поддельного окна. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять – где он находится и почему. И вместе с ощущением дежавю тридцатипятилетней давности неожиданно возникло странное чувство, что он дома, в родном месте, каким бы оно ни было, но где началась его судьба и где она, наверное, закончится.

Радости ему это не доставило, впрочем, и огорчения тоже. Это было правильно, нормально, как любил говорить Пирошников. Ему нравилось ощущение нормы во всем как некоей жизненной основы, заданной свыше, о которой не нужно долго рассуждать. Всякие же отступления от нормы принимались им, если были вызваны достаточно глубокими причинами, а не просто желанием во что бы то ни стало уклониться от нормы.

Нормой человеческой жизни был круг и возвращение к исходной точке. Другое дело, что следовать норме становилось все труднее с годами, так что норма сделалась скорее исключением из повседневной практики жизни, не переставая оставаться нормой.

Однако если само возвращение на круги своя было чем-то закономерным, сами обстоятельства этого возвращения следовало признать абсолютно случайными. И конечно, создающими массу хлопот для одинокого пожилого человека, обремененного болезнями.

Потому Пирошников, добравшись до окна и включив свет на полную мощность, с тоской обозрел пустые стены и поковылял открывать дверь соседке. Лишь котенок Николаич, важно разгуливающий по пустой комнате, радовал глаз, все остальное порождало кучу вопросов и проблем.

Как переезжать? Что следует взять с собой? Во сколько встанет этот переезд, включая перевозку всех товарных запасов лавки и ее оборудования? Станет ли работать здесь его неизменная помощница Софья Михайловна – преданная ему и делу, но неизменно выступавшая в роли оппозиции?

Наконец, стоит ли вся эта овчинка выделки? Не следует ли, пока не поздно, отказаться от этого не бесплатного, но весьма дешевого сыра?

Он открыл дверь. На пороге стояла Деметра в простеньком, но элегантном домашнем костюме и с подносом в руках.

На подносе располагался завтрак для соседей: плошка молока для Николаича и сосиски с пюре и кофе для Пирошникова.

– Ну что вы! Мне, право, неловко… – смутился Пирошников.

– Неловко штаны через голову надевать, – парировала соседка. – Садитесь, ешьте.

Пирошников послушно уселся на тахту, поднос положил к себе на колени и принялся есть. Деметра поставила плошку с молоком на пол и поднесла к ней котенка. Николаич столь же послушно принялся лакать молоко. Они с Пирошниковым были подходящей парой.

– Как его зовут? – поинтересовалась соседка, присев на корточки и поглаживая котенка.

– Николаич, – сообщил Пирошников, отхлебывая кофе.

– Вот как! – удивилась она. – Выходит, вы с ним братья? Это же отчество. А как же имя?

– Найдён, – мгновенно придумал Пирошников. – Найден Николаевич. Он болгарин. Но его так никто не зовет. Зовут по-русски – Николаич.

– Значит, вы тоже болгарин? – не унималась соседка.

– Значит, болгарин, – Пирошников поник головой. Кем только не приходилось быть ему в этой жизни.

– Врете вы все, – сказала Деметра, поднимаясь на ноги. – Когда обустраиваться будете? Зовите, если что. Мы тут друг другу помогаем. Не то что наверху.

– Мы – это домочадцы? – догадался Пирошников.

– Как вы сказали? Почему домочадцы? Соседи.

– Ну у вас же тут кафе – «Приют домочадца». Значит, вы и есть домочадцы.

Деметра рассмеялась.

– Домочадцы! Надо же… – Ей понравилось это забытое слово. – Расскажу соседям. Домочадцы… Вы придумщик, Владимир Николаевич.

И она ушла, забрав поднос с посудой.

– Да, я большой придумщик, Николаич, – обратился Пирошников к котенку. – Такую жизнь себе придумал. Забавную.

Он кряхтя поднялся на ноги. По утрам, пока не разработается, очень болел тазобедренный сустав слева. Это был артроз, уже запущенный, но еще позволявший с грехом пополам ходить. Однако переносить тяжести уже было невозможно. Боль становилась слишком сильной.

Пирошников еще раз оглядел пустую комнату, словно окончательно решаясь ринуться в опасное предприятие, и погрузился в изучение бумаг. Ничего сложного в них не было – бланки заявления на предоставление площади в аренду, договоры аренды и анкеты для регистрации по месту жительства для физических лиц (домочадцев). Документов было много, он проглядывал их по диагонали и завершил изучение недочитав.

Пирошников терпеть не мог заполнять официальные бумаги. В «Гелиосе» это всегда делала за него Софья Михайловна, она, наоборот, любила это занятие и относилась к нему трепетно.

Вот и сейчас он решил свалить это дело на нее, кроме двух заявлений на аренду, которые он и заполнил в бухгалтерии бизнес-центра, оставив Николаича в комнате и обещав ему вернуться как можно скорее.

В будочке сидел уже незнакомый вахтер, который, однако, знал о появлении нового арендатора от Ларисы Павловны и направил его куда следует.

В бухгалтерии Пирошников застолбил места двумя заявлениями и пообещал сдать остальные бумаги сегодня же.

Выйдя на улицу, он перешел на другую сторону, чтобы окинуть дом взглядом при дневном свете.

Дом и вправду чем-то напоминал многопалубный теплоход с ровными рядами окон из стеклопакетов, окаймленных к тому же лепными бордюрами с закругленными углами, что придавало окнам отдаленное сходство с иллюминаторами. Крыша с коваными перилами имела надстройку в центре, видимую отсюда лишь своею верхней частью, но несомненно, напоминающую капитанскую рубку корабля. Над нею хотелось видеть флаг – но какой? – подумалось Пирошникову. Впрочем, размышлять на эту тему времени не было, и Владимир Николаевич пошел обратно в свою книжную лавку тем же путем, что шел ночью сюда.

По дороге он успокоился, обдумывая все плюсы и минусы предстоящего переезда.

Минусы были очевидны: всякий переезд требует времени, денег и траты сил. Запас всего этого у Пирошникова был весьма ограничен. Кроме того, не совсем удобно было доставлять книги в магазин, но Пирошников брал у издательств на реализацию такие малые партии, которые легко перевозились в сумке.

Ну а минус в лице круглосуточного вахтера и турникетов, как надеялся Пирошников, легко преодолевался постоянными пропусками и договоренностью с охраной.

Но имелись и плюсы. Близость жилья и работы, это раз, наличие рядом в коридоре достаточно просторного кафе, где можно было бы устраивать презентации книг, это два, да и вообще постоянный контингент читателей в виде домочадцев и многочисленного офисного персонала, работающего в бизнес-центре.

«Здесь можно сделать клуб, – мечтательно подумал Пирошников. – Надо привлечь стихоплетов».

Стихоплетами он называл участников литературного объединения «Стихия», что расшифровывалось как «Стихи и Я». В основном там были довольно молодые и талантливые люди, обладавшие к тому же завидной способностью просовывать свои стихи в любые щели и находить аудиторию в самых неожиданных местах.

Известна, и даже скандально известна в связи с приводами в милицию, была их стиховая акция «Стоп-кранты», состоявшая в том, что группа стихоплетов останавливала с помощью стоп-крана поезд метро в тоннеле посредине между станциями и устраивала поэтические чтения. Пассажирам не оставалось ничего другого, как слушать стихи. Зато на следующей станции поэтов уже поджидал наряд милиции.