Владимир Моисеев - Одинаково испорченные Страница 6

— Но разумно ли это?

— Никогда не смей поминать при мне это ужасное и постыдное слово — разум. Проклятые разумники спят и видят, что смогут вытащить себя из болота за собственные волосы. Будь бдителен — прекрасная распутница заманивает в свои сети и тебя. Чертовское коварство — внушить ничтожному, что он способен диктовать свои условия Богу! Но людишки так податливы на лесть! А кто в этом заинтересован? Кому это выгодно? Скажи мне, Меланхтон? Не знаешь, так получи ответ и твердо запомни его на веки вечные. Дьявольские штучки — вот что это такое!

— Возразить невозможно, мастер, но почему же тогда «серые братья» так хотят поджарить вас? Ведь и вы, и они слуги Бога?

— Не так. «Серые братья» служат дьяволу.

— Но постойте, мастер... Они люди подневольные. Святая инквизиция...

— Подневольному поддаться дьяволу легче легкого. Это льстит и внушает ложные надежды. К тому же это выгодно. Денежки, Меланхтон, денежки. Но придет время и спросится с каждого. И с Инквизиции.

— И с Инквизиции?

— И не только с них.

— Не надо. Вы кощунствуете!

— Да? Послушай. Ты веруешь в Бога?

— Верую.

— Ты чувствуешь его направляющую силу?

— Чувствую.

— Нужен твоей бессмертной душе посредник, чтобы вести разговор с Богом?

— ...

— С кем ты предпочитаешь говорить с Богом нашим или с Папой Римским? Одни заключают договор с дьяволом, чтобы больше знать, другие — чтобы править. Поверь мне, что ничто не может привести дьявола в больший восторг, чем гордыня человеческая.

— Неужели даже... продают свою душу?

— Это знают все, вспомни хотя бы об индульгенциях.

Мартин замолчал. Меланхтону стало не по себе. Была во взгляде Мартина какая-то неподвластная логике уверенность. Казалось, что он не принадлежит настоящему, и эти вонючие бочки, вопреки всем предзнаменованиям, только подчеркивали его святость.

Неожиданно Мартин засмеялся.

— Как ты думаешь, почему именно сегодня?

— Не знаю.

— Устранено последнее препятствие на пути нашего святого дела. Преодолено последнее искушение покориться дьяволу. Я просто выходил из себя, задавая один и тот же вопрос — почему в служении Богу существует проклятая иерархия, когда каждый имеет начальника, а в столь приятных дьяволу науке и искусстве таковых нет? Это было бы забавно, представь себе — начальников от науки, которые проверяли бы результаты опытов на соответствие. Или специальный сонм литераторов, руководящих деятельностью не отмеченных должностью. Чушь! Но в служении Богу такая система есть. Сколько мучений мне пришлось пережить, пока мне не открылось, что это бесстыдный вызов Богу! Дьявольские ухищрения! Наука и искусство сами по себе потакают гордыне людишек. В религии же гордыня устанавливается системой должностей. Дьявол хитер! Но и он бессилен против веры! Запомни это! Кстати, сильна ли твоя вера, Меланхтон? Встанешь ли ты рядом со мной в борьбе за Господа?

— Да. Я готов.

— Что ж, начинаем.

Меланхтон был близок к истерике.

Он смотрел на спокойного, умиротворенного Мартина и восхищался им. Так вот какая она — божья благодать! Он с удивлением и благоговением почувствовал, что защита распространяется и на него самого, слабого солдата войска Мартина. Судьба его была решена.

Ну вот, прочитал. Что сказать? Интересно, но слишком эмоционально. Впрочем, понятно, что если эту составляющую текста приглушить, все рассыплется, как карточный домик. Так что Игнатьев все сделал правильно, другое дело, что лично я не большой любитель подобных текстов. Но, естественно, к оценке творчества Игнатьева это не имеет отношения. Я и не собираюсь выставлять ему оценку. Мне было интересно, я буду читать дальше, Игнатьеву удалось не только заинтересовать, но и удивить. Это не мало. Теперь, если меня спросят, я смогу со знанием дела утверждать, что Игнатьев хороший писатель.

А вот зачем приходил Абрикосов, я так и не понял. Он хотел, чтобы я восторгнулся сочинениями Игнатьева? Ну и что дальше?

Я расстроился. Визит Абрикосова оставил у меня самое неприятное впечатление. В первую очередь потому, что я не удосужился или не успел, теперь уж какая разница, предложить ему чашку кофе. Не сомневаюсь, что в этом случае наш разговор получился бы более продуктивным. Может быть, Абрикосов прямо сказал бы мне, для чего он пришел. Но не вышло. Теперь придется пить в одиночестве. Это грустно. Для гостя я бы обязательно постарался приготовить по-настоящему вкусный напиток по всем известным мне международным правилам, а для себя я по привычке воспользуюсь упрощенной методикой. Можно, конечно, попытаться заставить себя придерживаться канона, но это так скучно.

От грустных мыслей меня отвлекла внезапно раздавшаяся в комнате битловская песня «Дай мне денег, мне очень надо» — это было прямое указание на то, что мне позвонил Пермяков из издательства «Пятое измерение». У него все дела, дела, дела. В последнее время он звонил мне все чаще и чаще. Кофе из-за него нет времени попить.

— Слушаю.

— Иван? Нам необходимо срочно встретиться. Приезжайте прямо сейчас в издательство.

— Ремонт у вас уже закончился?

— Ремонт? Какой ремонт? А, ремонт. Да, закончился. Приезжайте, есть дело.

— Это касается моего рассказа?

— Какого рассказа? — удивился Пермяков, он не любил, когда его прерывают бессмысленными вопросами.

— Вы у меня вытребовали «Нуль-каюк». Забыли уже? Мне пришлось съездить за ним на дачу. Я рассчитывал, что вы его напечатаете в каком-нибудь сборнике.

— А, вы про этот рассказ. Да, конечно, это вещи связанные. Удивляюсь я вам, Иван, как это вы все помните — и про ремонт, и про рассказ. Замечательная у вас память, просто конкретный повод для зависти.

— Каждый человек помнит все, что касается его самого. Память здесь не при чем.

— Вот-вот. Приезжайте. Дело касается вас самого.

Связь прервалась. Иногда Пермяков говорит загадками. И, надо сказать, не он один. Вот и Абрикосов отличился на этом поприще. Тайны, тайны, кругом одни тайны. Ну, вот, придется ехать в издательство. Может быть, при личной встрече мне удастся лучше понять Пермякова.

Я выпил чашку кофе и попытался вспомнить, чем занимался до прихода Абрикосова. Не сразу, но мне это удалось, — я пытался придумать, как отыскать начальников. Конечно, самый простой и проверенный способ найти что-либо тайное — посмотреть в поисковике. Все дело в том, чтобы правильно сформулировать требование к поиску! Гротавич — вот что следовало гуглить.

Это же так просто. Гротавич — та самая таинственная субстанция (предмет или что-то иное, даже это пока точно неизвестно), потребность начальников в которой можно считать установленной. Заметьте, единственная известная потребность. Это слово однажды произнес Гольфстримов, а потом, кажется, и Пермяков. Почему бы не предположить, что именно там, где обнаружится гротавич, легче всего будет встретить начальников. Общеизвестно, что они существа практичные.

Я бросился к компьютеру. Есть! Сработало! Я тотчас получил ссылку! К сожалению, только одну. Оказалось, что слово гротавич использовалось в книжке Е. Солодовича «Окаянная заросль».

Прошелся по интернет-магазинам. Но, как и следовало ожидать — книжки в наличии не оказалось. Удивительно, но не нашлось текста и у пиратов. Не пользуется спросом, надо полагать.

Я был разочарован самым жестоким образом — теперь придется идти в библиотеку, а то, что это не самое лучшее времяпрепровождение, известно каждому. Получение допуска представлялось чудовищным испытанием. Но делать нечего, назвался груздем — полезай в кузов. Отказываться от своей затеи я не собирался. Меня охватил охотничий азарт, как выученную гончую, почуявшую запах дикого зверя. Если бы не настойчивое желание Пермякова видеть меня, я бы немедленно занялся получением допуска в библиотеку. Но человек меня ждал, так что пришлось отправиться в издательство, выбора у меня не было. Но я дал себе твердое слово, что, разобравшись с делами, я немедленно отправлюсь на поиски книги Солодовича.

Глава 3

1

Меня бесит, когда предмет вдруг лишается присущих ему атрибутов. Можно ли представить себе зиму без снега? Легче считать, что зима так и не наступила. Город мечтал о снеге, прекрасно понимая, что это единственная защита от неминуемо надвигающего холода. Декабрьские морозы в этом году, а температура воздуха давно уже ушла в отрицательную область, сопровождались на удивление чистым голубым небом и полным отсутствием ветра. Признаюсь, я всем сердцем люблю это, к великому сожалению, не слишком долгое, но завораживающе прекрасное время года. Город стал еще восхитительней, словно приготовившись к грандиозной вселенской фотосессии, с помощью которой намеревался раз и навсегда покорить своих недоброжелателей. Строгие и четкие городские пейзажи под неярким зимним солнцем кажутся еще строже, вот, если бы еще можно было щедро добавить белой краски свежего снега.