Панург и его бараны - Максим Сергеевич Евсеев Страница 6

Странное чувство охватывает, если идёшь по абсолютно пустой улице в перенаселенном городе. Начинает казаться, что на город напали инопланетяне, или его поразила неведомая эпидемия, унесшая всех жителей. В такие моменты одиночество становится острее и безысходнее, а вслед за одиночеством приходит надежда, что ещё не поздно начать все заново, с чистого листа: нет больше никого, кто мог бы напомнить тебе об ошибках, нет тех, кто попрекнёт прошлым, никто не занял твоего места, не с кем состязаться и нет смысла кому бы то ни было что-то доказывать. Есть только ты – делай что хочешь. Никто не сможет тебе помешать. «А чего я хочу?» – подумалось мне. И тут же ответ загорелся неоновой вывеской: « Бар "Панург и его бараны"».

«Что же, – решил я – Мне это вполне подходит. Это наверняка про меня». – И я направился к питейному заведению, которое раньше никогда не попадалось мне на глаза.

– Эй, есть кто-нибудь? – в баре было пусто, как и перед ним, как не было ни одного человека на улице, по которой я шёл.

Я присел на высокий барный стул и стал смотреть по сторонам: это было типичное питейное заведение, такое, каким оно должно быть – разумное и удобное. Оно напоминало бары из американских фильмов, с длинной стойкой, грязноватым большим окном, через которое в полумрак бара проникал красноватый свет неоновой вывески. Множество бутылок с разноцветными этикетками стояли на полках над тем местом, где должен был находиться бармен. Но бармена не было, как не было и посетителей.

«Оно конечно романтично и загадочно», – решил я.– «Но в абсолютно пустом городе, должен быть бармен. Иначе кто мне нальёт хитрый коктейль? Кто побеседует со мной?»

– Хотите, что-нибудь выпить? – из помещения, прикрытого занавеской, которого я раньше не замечал, вышел человек. В руках у него было полотенце, он протирал им высокий стакан.

От неожиданности я слегка вздрогнул.

– А я зову, зову… Пусто у вас в баре.

– Почему же пусто? Я есть, вы пришли. Говоря, что у меня пусто, вы либо желаете мне этого, либо пытаетесь оспорить очевидное. И мимоходом, сами того не замечая, называете себя пустым местом. Зачем же вы так? – он был красноречив, склонен философствовать, и немного отстранён, как и любой бармен. – Так что вам налить? – и вежливо мне улыбнулся. – Или вы зашли просто погреться?

Я не был уверен, в том, чего я хочу, но …

– Пожалуй, всё-таки выпить, – вырвалось у меня.

– Прекрасный выбор, – покачал он одобрительно головой, глядя на меня с уважением. – Хотя, если бы вы ответили погреться, я бы принял и этот ответ. Впрочем, я любой ответ счёл бы правильным, даже: "Не знаю". Он, кстати, является самым распространённым и самым верным. Это ведь не просто признание, это честное и искреннее обозначение своего статуса. Даже, если вы знаете, чего хотите, но отвечаете, что не знаете, это лишь означает, что вы готовы принять и чужую точку зрения. Что вы согласны выслушать и другое мнение. Это характеризует вас как человека, который ещё способен учиться, а не закостенел в догматах, которые вдолбили ему в школе. Говоря, что вы чего-то не знаете, вы оставляете для себя открытыми все двери разом. В выборе напитков стоит придерживаться той же точки зрения.

Нет, я не имею ничего против клиента, который решительно направляется к стойке бара, требует виски Jameson и заказывает его вновь и вновь, пока не свалится со стула или пока супруга не вытащит его из заведения – это значит, что он уже сделал свой выбор и не в силах его изменить. Я говорю о напитке, а не о его жене, хотя она – тоже его выбор. Я не имею ничего против трезвенников, пусть живут они долго и счастливо. Они заказывают чай и кока-колу, безалкогольный мохито и даже, прошу извинить, молочные коктейли – всё это также приносит мне доход. Я не могу им уже ничем помочь, но могу поскорбеть вместе с ними, или вместо них. Но те, кто так поступает, обессмысливают мою профессию. Им не нужен бармен, им нужен священник. А разве мой бар похож на церковь? Разве я надеваю на работу рясу или подрясник? Кто-нибудь видел, чтобы священник обсуждал с прихожанами, что именно он будет читать на службе: Тору или Коран, Новый завет или Бхагавад-гиту? Ни в коем случае! Если он позволит себе подобное вольнодумство, паства поколотит его. Собственные прихожане побьют его камнями. Я не одобряю подобные методы, но не вижу, как бы они могли поступить ещё. Конечно, клиенты иногда рассказывают мне истории из своей жизни, и это напоминает исповедь. Тайны я умею хранить не хуже Папы римского. Но разве я отпускаю им грехи? Наоборот, я подталкиваю их к новым. Одной только похоти этот бар видел не меньше, чем апартаменты Борджиа в Ватикане. Но всё же главная моя задача смешивать напитки. Кстати, мы заболтались, а вы так и не сказали, что будете пить.

Я, конечно, мог бы ему ответить, что заболтались не мы, а он, и что если бы я даже сделал свой выбор, то все равно не смог бы вставить ни звука, поскольку он не делал пауз между словами, куда можно было бы поместить название напитка. С другой стороны, я так заслушался, что напрочь забыл о том, что мне надо выбирать. Видимо моя растерянность отразилась на моём лице, потому что бармен тут же продолжил говорить:

– Замечательно! – воскликнул он, расплывшись в улыбке умиления, и даже всплеснув от избытка чувств. – У меня сегодня, поистине, хороший день! Я впервые, за долгие годы, встречаю такого вдумчивого посетителя. В вас виден недюжинный ум и склонность к анализу, вы неторопливы и рассудительны, как все великие люди. Скажите, вы любите одновременно есть, читать, смотреть телевизор и размышлять?

– Ну… Когда у меня был телевизор…

– Именно! Я был в этом уверен. Вы не рубите сплеча, а тщательно обдумываете каждое слово. Если вы умеете и любите делать несколько дел одновременно, то вам стоит заказать Лонг-Айленд.

Я не успел поразиться такому нетривиальному и глубоко осмысленному подходу к выбору напитка, как высокий бокал с оранжевой жидкостью, уже стоял передо мной, а к моим губам тянулись сразу четыре коктейльные трубочки.

– Я могу включить телевизор, лёгкую музыку, принести что-нибудь закусить, и мы сможем нормально поговорить, – предложил бармен. Я задумался.

– Нет? – ещё