Марина Дяченко - Утопия Страница 62

Ничего не произошло.

Дальфин нырнул снова. Проплыл прямо под Лидкой; она ощутила, как ее обдало, будто ветерком, потоком разгоняемой воды.

Она вдруг застеснялась своего тела. Бесстыдно голого, не первой молодости и свежести, незагорелого, дряблого.

– Ребята, – сказала она хрипло. – Ребята… вы…

– А-а! А-а!

Кто-то кричал на берегу. Лидка обернулась; вероятно, эта молоденькая толстушка обитала в опрокинутом катере. Теперь она кричала и приседала; на ней был свободная, до колен, тельняшка.

– А-а! Дальфи… Вовка! Во-овка-а!

От невидимого за скалами катера уже бежал, перепрыгивая с камня на камень, полуголый парень с винтовкой в руках.

Дальфины были уже в море, метрах в пятидесяти от берега. И продолжали удаляться.

Первые младенцы появились на свет весной. Окна в уцелевших домах были к тому времени не только застеклены, но и подернуты кокетливыми занавесками. Младенцы родились и родились, и было их необычайно много; на каждом рекламном щите висел привычный, несколько высокопарный плакат: «Рождение – вот все, что мы можем противопоставить Смерти». С плаката смотрела пронзительными глазами женщина с огромным животом. За ее спиной угадывались очертания Ворот, развалины и пепелища.

Вереницами стояли у подъездов старые коляски. Сходил снег с неотстроенных развалин. Детский крик придавал особый колорит густонаселенному коммунальному быту.

Дочь Тимура Яночка родила Лидке внучатого племянника. Тьфу ты, почти внука; из-за этого хилого, не вполне доношенного существа удалось отсрочить неминуемое уплотнение. Квартиру Сотовых пока оставили в покое, хотя для полной уверенности надо было завести еще двух членов семьи.

– Я скоро замуж выйду, – говорила Яночка. – Не за этого, конечно, что мне малого сделал. Тот дурак… Я хорошего парня найду, надежного. Вот увидите.

– Вот и славненько, – нарочито бодро говорил отец. – Мужа твоего пропишем, а там и еще одного хлопца родите… или девку. Успеете ведь?

– Успеем, – говорила Яночка. – Двойню.

– Давайте, – озабоченно говорил отец. – А то на Пашку надежда невелика, все на сторону бегает, паразит.

– Ничего, я скоро такую бабу приведу – не обрадуетесь, – сумрачно обещал Павел.

Лидка при этих разговорах старалась не присутствовать.

Паша редко ночевал дома, Лидкина детская комната принадлежала ей почти безраздельно. На столе, помнившем еще тетрадки лицеистки Сотовой, привычно лежала фотография Зарудного. Мама в Лидкину комнату старалась без крайней нужды не заходить.

Изо всех щелей перла свежая трава, зацвели тополя на бульваре. В один из теплых влажных дней Лидка долго сидела, глядя в окно и поглаживая портрет Зарудного под стеклом. Потом поднялась, достала из шкафа пластмассовую автомобильную аптечку и высыпала ее содержимое на диван.

Раскатились облатки и капсулы. Были среди них и такие, за которые на черном рынке можно было выручить денег на хороший магнитофон или вечернее платье, но Лидка не слушала музыку и не нуждалась в нарядах. Да срок годности у этих лекарств уже вышел, наверное, ведь покупались-то они еще в разгар рысюковской карьеры…

На коробочке с ночным транквилизатором был выбит условный срок «24». То есть двадцать четвертый год от начала цикла, в котором выпущено лекарство; начался второй год нового цикла, апокалипсис случился на двадцать первом, стало быть, транквилизатор годен и даже вполне.

Лидка улыбнулась. Сбросила остальные лекарства на пол, легла на диван, подложив руку под голову. Коробочку с транквилизатором положила на грудь.

Жизнь прекрасна. Новый цикл – новая жизнь.

Шел дождь. В парке быстро темнело, зажигались желтые фонари в обрамлении мерцающих капель. Кто-то приглушенно смеялся. Под крышей ветхого павильончика играли уличные музыканты – гитарист и скрипач. Их слушали, сбившись толпой, накрывшись глянцевыми черными зонтами. Лидка остановилась на минутку и неожиданно для себя осталась на час.

Они хорошо играли. И теплый дождь, и зонты, и подсвеченные фонарями капли были частью этой музыки. Лидка стояла, сжимая в кармане ветровки коробочку с транквилизатором, и бездумно улыбалась в темноту.

Окружавшие ее люди тоже улыбались. Почти все были возбуждены, многие – навеселе, запах вина плавал над головами вместе с запахом моря и запахом дождя. Но пьяного хохота, громких голосов и прочей сопутствующей гадости не было. Лидка сперва удивлялась, потом перестала.

Гитарист и скрипач сделали паузу – толпа зашевелилась. Лидка отошла в сторону и села на мокрую скамейку.

В отдалении возвышался памятник героям-подводникам – две мужественных фигуры с бронзовыми масками, сдвинутыми на бронзовые лбы. Один держал в опущенной руке акваланг, другой – гарпун. Весь город знал, что если посмотреть с определенного ракурса, гарпун можно принять за невиданных размеров мужское достоинство. Наверное, потому Апрельский парк и обрел свою странную сезонную особенность.

Высокая голенастая девица, совсем молоденькая, видно, из младшей группы, нервно курила под облезлым парковым грибком. Два парня остановились неподалеку, о чем-то коротко посовещались, один украдкой извлек нечто из кармана, другой вытащил это нечто у него из рук. Лидка готова была поклясться, что парни тянут жребий с помощью двух обыкновенных спичек.

Парни переглянулись. Опять же украдкой пожали друг другу руки; тот, что вытащил короткую спичку (так подумалось Лидке), пошел вперед, как бы прогуливаясь. Прошел мимо нервной девушки, остановился, вернулся, будто что-то забыв.

– У вас закурить не найдется?

Дурацкий вопрос, особенно если учесть, что девушка дымила вовсю.

Некоторое время парень и незнакомка смотрели друг на друга. Потом девушка что-то тихо сказала и погасила сигарету. Парень ответил, в руках у него появился опять-таки заготовленный заранее паспорт.

«Интересно, а справок о здоровье здесь не требуют?» – подумала Лидка.

Девушка глянула на развернутый парнем документ. Перевела взгляд на его лицо, закусила губу. Полезла в сумочку, долго там рылась, парень терпеливо ждал. Наконец девушка извлекла свой завернутый в полиэтилен паспорт. Показала парню. Тот прочитал, шевеля губами.

– …Какое красивое имя!

Девушка бледно улыбнулась. Парень галантно предложил свою руку, девушка взялась за нее двумя пальцами, будто боясь обжечься. И так, вдвоем, они зашагали по аллее – трогательно, будто влюбленные с вечеринки… Нерест.

Лидка прикрыла глаза. За три часа, проведенные ею в вечернем парке, она насмотрелась этих сцен во всем их разнообразии. В основном здесь гуляла молодежь из последнего поколения, но попадались и люди постарше, мужчины Лидкиного возраста и даже совсем седые старички. Один такой старичок вздумал нежно поухаживать за Лидкой; она прогнала его, заслужив ядовитое замечание, что, мол, солидной даме-недотроге хорошо бы дышать воздухом в каком-нибудь другом месте… Старичок был прав.

Дам Лидкиного возраста здесь было мало. Пришла парочка разукрашенных, молодящихся, пьяненьких особ – и сразу же удалилась в компании четверых подвыпивших юношей. Вообще же, говорят, профессиональных проституток отсюда гоняют, за этим следят специальные сотрудники ГО в штатском…

По аллее прошелся холодный ветер, Лидка поежилась. Еле слышно пересыпались таблетки в картонной коробочке. Хотя нет, они не могли пересыпаться, Лидке почудился этот звук…

Сперва она хотела посидеть у моря, но разыгравшийся шторм и плохая погода сыграли с ней злую шутку. Она решила посмотреть на так называемый праздник жизни. И вот наблюдает уже четвертый час.

– У вас закурить не найдется?

Она окинула взглядом крепкого мужчину лет сорока. Мотнула головой. Поднялась и зашагала к выходу из парка.

Представления о том, что искусственное оплодотворение вредно для здоровья, есть не что иное, как грубое суеверие. А распространенный миф о том, что искусственно зачатые дети якобы не способны пережить апокалипсис, возмутителен и вреден. Пропаганда искусственного оплодотворения как альтернативы случайным связям должна занимать главнейшее место во всей пропагандистской работе медицинских учреждений.

Ночью она лежала, слушая рев маленького Тимура. Тимура-второго, маленького сына Яны-второй. Вот путаница…

Интересно, а Лидкиным именем здесь кого-нибудь когда-нибудь назовут? Если вдруг будет две девочки подряд, если откроется вакансия для имени?

И еще она думала, чем занимается сейчас Максимов. В первые месяцы после его отъезда это была почти болезнь – она не могла отвлечься от мыслей о нем. Где живет? Где работает? С кем спит?!

Несколько его писем хранились в ящике стола. Как ни странно, именно письма помогли Лидке освободиться от Максимова. Читая их одно за другим, Лидка кожей ощущала, как он отдаляется все дальше и дальше. В последних письмах участились нарекания на почту: вот, мол, как плохо ходит, если ты подолгу не будешь получать весточки, знай, это проклятая почта…