Саймон Кларк - Чужак Страница 63

Тони и Зак, используя тактику конных рыцарей, врезались в толпу. Они стреляли, не целясь, от бедра, и три или четыре ублюдка уже скребли ногтями асфальт. Из развороченных пулями мерзких физиономий струилась кровь.

Я дал задний ход, давя тех, кто оказался у нас на пути. Какая-то старушка с визгом исчезла под колесами.

— Грег, динамит! — крикнула Микаэла.

Я оглянулся. Из леса на дорогу высыпала еще десятка два или три шершней. Вооруженные палками и металлическими штырями, они набросились на джип. Несколько ударов пришлись по ящикам со взрывчаткой. Полетели щепки. Я дал газу, и машина рванулась вперед. Кто-то огрел меня дубинкой по плечу, но уже в следующую секунду мы взяли под защиту Бена, кружа вокруг него на «харлеях» и отстреливаясь от наседающих шершней. Получив передышку, Бен поднял упавший мотоцикл. Слава Богу, двигатель продолжал работать, из выхлопной трубы вылетали клубы сизого дыма. Шершни пытались пробиться к Бену, но ребята носились вокруг него, не переставая палить из обрезов. В конце концов, Бен забрался на мотоцикл и с ревом выскочил из кольца. Тони и Зак последовали за ним. Один из шершней едва не сбил Зака, но наш ковбой выстрелил в упор, и лицо парня стало похожим на раздавленную клубнику.

— Черт, вот это схватка, — сказал я, переключая скорость, и, не услышав ответа, посмотрел на Микаэлу. Ее голова болталась, глаза были закрыты. Из раны на затылке стекала настоящая река крови. Не ручеек, поток крови. Кровь заливала глаза, щеки, шею и уже добралась до тенниски.

— Микаэла? — Я схватил ее за плечо, продолжал держать руль одной рукой. — Микаэла, ты меня слышишь? Микаэла!

Я кричал, звал ее, ругался. Но красное пятно на груди Микаэлы становилось все больше, и вскоре мой голос замер.

48

— Она умерла? Зак… она умерла?

— Мне надо посмотреть. Отойди.

На всем пути до запрятанных в горах домиков Микаэла не проявляла никаких признаков жизни. Ее кожа, там, где не было крови, казалась белой, как молоко, мертвенно бледной, и от этой неживой бледности меня пробирал холод. Я отнес ее в домик и положил на кровать. Вокруг тут же столпились все остальные. Кто-то даже вскрикнул, увидев страшную рану у нее на затылке. Малыш сел у стены, подтянув к груди колени, и молча, онемело, наблюдал за общей суетой. Кто-то нес бинты, кто-то посуду с водой. Я примостился на корточках у кровати, с тревогой следя за тем, как Зак осторожно раздвигал длинные волосы, чтобы осмотреть рану.

Меня мучил только один вопрос.

— Зак? Она умерла?

— Бен, передай мне зеркало.

Бен подал ему маленькое зеркальце с туалетного столика, и Зак поднес его к лицу Микаэлы. Прошла вечность, прежде чем я увидел, как стекло помутнело.

— Слава Богу, — облегченно выдохнул Зак. — Дышит, правда, дыхание неглубокое, но…

— Что теперь?

— Среди нас никого нет с медицинской подготовкой. Все, что мы можем сделать, — это перевязать рану и ждать.

— Боже.

Зак бережно убрал волосы.

— Посмотри на рану. Большая… и крови много.

Я отвернулся.

— Грег, поверь, это хороший признак.

— Хороший? По-твоему, хороший? Тот ублюдок чуть не снес ей голову.

— Удар получился скользящий. Череп не проломлен, просто содрана кожа. — Зак наклонился, разглядывая рану. Она напоминала треугольный порыв, который получается, когда цепляешься одеждой за гвоздь. Под лужей крови проступал розовый изгиб черепа. Зак опустился на колени и вытянул руки. Пальцы, перепачканные красным, едва заметно дрожали.

— Все будет хорошо. Все будет хорошо. Я знаю, что смогу. Смогу. Смогу. — Он стиснул зубы и на мгновение закрыл глаза. — Тони, найти «аптечку». Не домашнюю, а ту, большую, из «скорой».

— Что ты собираешься делать?

— Мне не нравится эта рваная рана. Она слишком большая. Я хочу ее зашить.

— Делал это раньше?

— Нет, но думаю, что справлюсь. — Зак неотрывно смотрел на рану. — Я знаю, что у меня получится. Да, вот что. — Он огляделся. — Выйдите из комнаты. Мне нужно сосредоточиться.

Пока Зак занимался Микаэлой, мы с Тони занялись динамитом. Погода начала портиться, половину неба закрыла громадная, похожая на фиолетовый синяк туча. Взрывчатку решили сложить в одном из пустующих домиков на отшибе. Конечно, можно было бы оставить ее и в джипе, но мне не хотелось рисковать. Некоторое время мы работали молча, и только когда я поставил машину в гараж, Тони обмотал руку тряпкой и достал из-под заднего сидения металлический штырь толщиной в большой палец и длиной около двух футов.

— Оружие шершней, — сказал он. — Малоприятная штука. А?

Я кивнул.

— Думаешь, Микаэлу именно этим…

— Может быть. Но крови нет. — Тони покачала головой и скривился. — Кто-то швырнул эту железяку, когда вы проезжали. Или выронил, когда они колотили по ящикам. — Он присмотрелся к штырю. — Дело в другом. Эти ублюдки мажут оружие собственным дерьмом. То ли у них такой чертов ритуал, то ли для заражения ран… Не знаю.

Я невольно оглянулся на домик, где лежала Микаэла.

— Так что ты хочешь сказать, Тони?

— Я хочу сказать, что ей нужно вколоть какие-то антибиотики, сделать инъекцию от столбняка.

— Ты имеешь в виду, что она может умереть от заражения крови?

— Такое уже случалось. Люди часто умирали от пустячных ран.

— Но у нас же есть аптечка, верно?

— Аптечка есть, а вот антибиотиков нет. И шприцев нет. Они давно кончились.

— Черт. — Я потер подбородок. — Ладно, мне известно, где есть и лекарства, и все прочее.

— В бункере?

— Да. — Завтра утром пойдем туда. Надо взять все, что нам потребуется на первое время.

— Но ты же сам сказал, что этот бункер похож на крепость. Как же мы…

— Да, он похож на крепость. Но нам надо научиться совершать невозможное. Это должно стать нашей привычкой, иначе мы не выживем.

— Грег… Грег!

Я повернулся — через лужайку к нам бежал Малыш. Глаза у него были большие, как сваренные яйца, и белки блестели как-то странно. По спине у меня пробежал холодок.

— Грег… Тони! Зак сказал, чтобы вы вернулись в домик!

Микаэла лежала в темной спальне. Зак опустил жалюзи и уменьшил до предела свет в керосиновой лампе, так что в стеклянной трубке дрожало лишь пятнышко огня.

Она лежала на спине. Черные волосы рассыпались по подушке. Лицо было неестественно бледное. Зак кивком пригласил меня подойти ближе. Едва я опустился на корточки у кровати, как Микаэла открыла глаза. На секунду взгляд ее задержался на потолке, потом скользнул по стенам и переместился на меня.

— Микаэла, — прошептал я. — Это я, Грег. Все будет хорошо.

Губы беззвучно шевельнулись, потом она выдохнула:

— Извини, Грег… Это я виновата… мне нужно было быть внимательней… внимательней… ммм.

Я взял ее за руку.

— Не вини себя… перестань.

— Так глупо… расслабилась и вот…

— Успокойся. Ты ни в чем не виновата.

— Виновата, Грег. Мне нужно было следить за лесом. Стоит чуть зазеваться и все… крышка… ох…

— Шшш… тише… отдохни.

Она с натугой сглотнула, как будто что-то застряло у нее в горле, и, сжав пальцы в кулаки, принялась с силой растирать виски.

— В чем дело? Что с тобой?

Микаэла вздохнула.

— Болит… черт…

Зак со злостью ударил себя по лбу — невозможность сделать для нее что-то сводила его с ума.

— По-моему, мозг не пострадал. Рану я зашил вроде бы неплохо, а боль… Придется потерпеть, пока заживет.

— Мы можем дать что-то?

— У нас ничего нет, кроме экседрина.

— Тут нужно кое-что посильнее… что-нибудь обезболивающее.

— Знаю, Грег. Боже, как бы я хотел сделать для нее хоть что-то. Бедняжка, она это не заслужила. Черт, это благодаря ей мы и держимся все вместе. Она вытаскивала нас из такого дерьма… — Зак покачал головой. — Нет, черт возьми, это несправедливо.

— Да, несправедливо. Да, Микаэла не заслужила это. Я скрипнул зубами, глядя, как она вздрагивает и сжимается от боли, как стискивает голову руками, как кусает губы.

Есть такая старая поговорка: жизнь — дерьмо, а потом ты умираешь.

Эти слова звенели и звенели у меня в голове, пока я сидел у кровати. Держа ее за руку. Потом их вытеснили другие слова, прозвучавшие набатным боем. БУДЬ ВИКИНГОМ, сказал я себе. ТВОРИ ЧУДЕСА. СОВЕРШАЙ НЕВОЗМОЖНОЕ.

Я повторял их, вбивая их себе в голову, не отводя глаз от искаженного болью лица любимой женщины.

49

Я наблюдал за Малышом в бинокль. Одетый в лохмотья, в одном рваном ботинке, с рюкзачком за плечами, сползавшим почти до колен, он, прихрамывая, ковылял вокруг домика с нарисованными окнами. Вся его понурая фигура свидетельствовала об усталости.

— Парнишка, настоящий артист.

— Микаэла для него почти как сестра, — заметил сидевший рядом Тони. — Чтобы помочь ей, он готов на все.