Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1 Страница 64

– Вы что ж, хотите сказать, люди плясали от счастья в Союзе?!

– Что плясали – не видел. Хотя нет… видел. А вот нормальных встречал каждый день. А сейчас – раз в год. Но пляшущих не заметно. «Упивающихся» положением, угаром веселья ночных притонов, политической борьбой – да. Еще вижу потерю памяти и навязывание такой потери.

– Вы о чем?

– Любой отбор человека по признакам, неважно каким, преследует одну цель. Единственную! Наша память стонет от подобных примеров. Еще до появления слова «партия» существовало разделение по родовитости, по крови, которая всегда оказывалась у одних лучше. Затем последовало разделение по цвету кожи, расам, далее по принадлежности к определенным классам. Апофеозом пляски стал национальный признак деления и отбора. Чудовищного отбора. Однажды вроде схоронили. Ан нет – жив и сегодня. Именно на его молодые побеги, обманывая людей «некоторым» отличием и «особой» ролью, местом среди соседей, и надеются все национальные движения, как бы они в действительности не назывались.

– Вы как-то упустили Украину, – мягко поправил собеседник.

– Великим Бисмарка сделала фраза: «Не надейтесь, что, единожды воспользовавшись слабостью России, вы будете получать дивиденды вечно. Русские всегда приходят за своими деньгами».

– Вы о плате за аренду Черноморским флотом Севастополя?

– Я о статусе Крыма.

– Надежды на несбыточное похоронили немало политиков… – Анатолий Борисович снова улыбнулся.

– Я не из них. Однако некто, назовем его господин «N», считает, что продешевили и уже.

– Кто?

– Получатели дивидендов. К тому же, напомню, что за месяц до развала Советского Союза никто даже в кошмарном сне не допускал такого. А история любит посмеяться дважды… а то и трижды.

– Вы о Донбассе?

– Об Украине. Сами же просили.

– Возврат?! Крутизна глиссады ваших мыслей впечатляет!

– Лучше бы впечатляли успехи национальных движений. Кое-кто в Европе пришел бы в себя и понял, что нельзя давлением и силой авианосных группировок делить страны на «цивилизованные» и «не очень» – читай тех, кто имеет право получать блага и тех, кто должен смириться с долей их поставлять. Что формы и методы поддержки «бесчеловечности» множатся. Сейчас и на глазах… Вот это – впечатляет! Анатолий Борисович, неужели не замечаете?.. – Борис Семенович с досадой смахнул мнимую пыль со стола. – Некий Сергей Савельев, доктор биологии – уже из наших, рвется к патенту на «Церебральный сортинг» – отсев по признакам гениальности, причем, в детстве! И грозит объединить всё достигнутое на этом пути под одним «новым»!., крылом, полагаю, только лозунг позаимствуют: «Каждому своё»! Целое движение в перспективе. Партия! Уже была одна с патентом… на свободу своих членов от такого досадного понятия как совесть!

– Обычное дело. Хотя и гадкое, согласен, – собеседник, морщась, кивнул. – Многообразие подходов свойственно миру.

Другой «доктор» озаботиться уже низкой рождаемостью русских. Но как только человека увлекли подобные вопросы и касательно именно титульной нации – его смело можно причислять к националистам. А «здорового» национализма не бывает. Так же как и нравственного патриотизма, успешного политика, достойного соперника. Даже великого спортсмена. Ну а уж гениального художника и подавно. Бывает «оголтелый» патриотизм, всегда «несчастный» политик, непримиримый соперник и обманчивая гениальность – этакая ползучая «фрау». Шипя, навязывая и жаля. Вот причины гибели таланта, обесчеловечивания лица!

Метелица отодвинул и придвинул ручку на столе.

– Но! Все одинаково непреклонны в своих целях. А потому одинакова и кровь, в финале любого.

– Пожалуй, с натяжкой, но соглашусь и здесь. Однако и повторюсь – многообразие свойственно миру.

– Искаженному человеком миру. А не тому, в который пустили нас… А здесь проще – фора недобиткам прошлого. Не насилием и призывами, а «наукой»!., как в первом случае, заставят одних мириться, других ликовать, третьих – ненавидеть! Вполне интерактивный подход! И внешность-то у профессора благообразная! – палец Метелицы почему-то уперся в хозяина кабинета.

Дверь тихо приоткрылась и вопросительный взгляд секретаря заставил обоих на секунду отвлечься.

Анатолий Борисович отрицательно покачал головой, женщина исчезла.

– «Всё идет по плану», как говаривал один мой знакомый, – уже спокойнее продолжил Метелица. – Но цель-то одна и ее не скрыть… Одно не получается у них – ни сильным мира, ни его отверженным не удается совершить немыслимое – убить в человеке «начало». Не выходит!

Борис Семенович медленным движением вытянул руки на столе и, шлепнув ладонью по нему, заключил:

– К чему я всё это? В такой «свободе» всерьез опасаюсь за жизнь моих детей… Знаете, в довоенной Германии тоже находились отцы, думающие как я. Однако услышали почему-то «Савельевых». Выяснилось, что таких «докторов» и тогда учили не тому и воспитывали не так. Но у меня-то с памятью всё в порядке! Хоть вы прекратите помогать им, Анатолий Борисович…

Хозяин кабинета, слывущий, не без оснований, человеком умным, откинулся на спинку кресла:

– Вы что же? Отрицаете гениальность?

– Гении просто люди. И гениальность ничего не искупает, но и простить за нее ничего нельзя. Наоборот! Гениальность, как и власть, обязывает. Становится оковами! Вы на руки-то свои посмотрите. Лучше быть простым и нужным кому-то. Просто жить. Не дай нам бог, гениальности-то! Не расплатишься.

Собеседник Метелицы внимательно и шутливо осмотрел ладони:

– Полагаю, ваши опасения напрасны. И потом, я все-таки говорю прежде всего об обществе. Ведь именно оно образует государство, а государство, как известно, есть форма развития личности.

– Но, но! – прервал гость. – Осторожнее с такими утверждениями. Иначе приведу слова другого классика: «Чье государство? Нерона или Чингисхана». А от себя добавлю: а может, которое называлось «Третий Рейх»?

И, усмехнувшись, добавил:

– Или Украина образца четырнадцатого?

Собеседник недовольно потянул щеку, прищурил глаз, но тут же продемонстрировал, что зависть способности аргументировать вызывает у оппонентов не зря:

– Да назовите хотя бы один наш шаг, который вел бы от свободы? Про которую говорите. Свободы общества, людей. Люди-то – попечение ваше – стали зарабатывать в России несравненно большие деньги. Жить лучше. Остановите любого, не богача, а рядового горожанина да спросите – было лучше? Посмотрите сколько на улицах «авто»? Они получили возможность отдыхать за границей, не спрашивая никого! Ни о чем подобном в Союзе и мечтать не могли! Их интересует именно такая свобода! О чем мы ведем речь?!

– Вот в «несравненно» больших деньгах и есть ваша свобода. На них и заканчивается. Узко. Нетерпимо узко! И преступно перед человеком. Нет. Ценить «такую» свободу заставили их вы. Навязали. Конечно, надо было открыть границы. Кто хотел – уехали бы, а вы лишились бы решительного аргумента в споре. Но призрачного! Что касается «рядовых», довольных своим положением, тогда их было гораздо больше. А вот недовольны они были в той же степени. Недовольство – постоянная величина. Но первых точно было больше! Я, простите, жил тогда.

– Да как вы не поймете! Ускорились бы процессы гибели старого. Вот и всё.

– Нет. Возможно, еще и сохранились бы отношения. Людские отношения. Они дороже всякой «гибели». А их сейчас нет. Есть и такая правда… и тоже оболганная.

– Стройте их… отношения. Кто мешает? Мне кажется, каждый сам определяет, быть ли ему человеком, – хозяин испытующе посмотрел на гостя. – На западе – построили.

– Ложь. Не удалось им. Вывороченный, искореженный какой-то получился у них человек. «Черным» африканца называет в угоду политкорректности и – улыбаясь. Но про которую сразу забывает, бомбя их города, убивая во стократ больше, чем обвиняет властителей этих стран.

Метелица отвернулся, борясь с отчаянием.

– А нам… кто мешает нам строить людские отношения?!

– Да как же «кто мешает»? Вы лукавите. Деньги! Заковали людей в оковы пострашней железных в древнем Риме. Там раб хоть стремился освободиться, мечтал! А от ваших оков – хрустящих, звенящих, сверкающих – никто и не думает освобождаться! Наоборот – руки тянут! Лес рук! Взывают… заковать-то!.. – с сожалением добавил гость. – Ни за что не поверю, что вы разделяете идею правления мира золотом. Ни за что! – Борис Семенович легко ударил ребром ладони по столу и окинул взглядом кабинет. – Иначе… мы не поймем, друг друга… – Глаза вернулись, он вздохнул: – Э-э-х! И лес рук-то этих, к вам тянется, Анатолий Борисович… к вам милейший. Вы – инструмент порабощения духа человека… Подмены звона колокольного, монетным! Вот только чей инструмент? Не задумывались?

Было видно, что он расстроен разговором.

– Надо помнить, вызубрить, рабство существует только в одном месте – в рамках собственного представления о нём, и в одном измерении – в себе. Находить, искоренять рабство в других может только сущность, подпавшая полностью под его влияние сама. Опасный для общества неврастеник. В простонародии – маньяк. Они ведь тоже, между прочим – «освобождают». Землю – от «недостойных», себя – от комплексов, общество – от забот. Вы, простите, Анатолий Борисович, от забот? Или от недостойных?