Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты. Страница 69

[(1) Любопытно, что врачей и педагогов, как сказано чуть выше, — две трети населения, а мужчины, получается, в их число не входят. Отчего бы такой дисбаланс? Наверное, из-за хорошего коньяка: по бутылке на нос для настоящих людей не много, одно баловство. — В.Д.]

Этакое нестерпимое как зуд желание вот сейчас же, немедленно устранить все недостатки. «Если меня когда-нибудь выберут в Совет, я добьюсь, чтобы эту дурацкую лабораторию убрали с Планеты…» (Штурман уже знал, что Планетой теперь принято называть Землю. Милая старушка, ты стала Планетой с большой буквы!) Или: «Если я буду в Совете, мальчишкам запретят болтаться в парках после полуночи». Или: «Когда меня выдвинут в Совет, мы предложим такой проект, что вы все ахнете!» (Это в жестоком споре об ответственности родителей.)

Или даже: «Куда смотрит Совет? Держать эти самые кафе открытыми всю ночь — просто антиобщественно!»

Кстати, о родителях. Видимо, в мире давно уже назревает проблема матери. Женщины увлечены жизнью как и мужчины, и они уже не желают тратить драгоценные годы жизни на вынашивание и выкармливание детей. Разум и общественное сознание против биологической необходимости! Очень много случаев, когда женщины отказываются от материнства. Безнравственно? Несомненно. Тем более что медицина научилась сохранять за будущей матерью отличное самочувствие и ясное сознание до последних дней беременности, обеспечивает совершенно безболезненные роды и практически обеспечивает полный уход за ребенком до годовалого возраста, а после этого мать вольна передать ребенка в ясли — дневные, недельные и какие угодно — и быть совершенно свободной. Ясли в этом мире растят ребенка в таких условиях и на таких режимах, о которых сами родители не могут и мечтать. Итак, отказ от материнства безнравственен. Светлое чувство и так далее. По- видимому, он представляется безнравственным и с общественной точки зрения — население Планеты достигло в двадцать первом веке пятнадцати миллиардов и больше не увеличивается. А нужда в рабочих руках — в головах, как теперь говорят — неудержимо растет. Уже не единичны случаи, когда в некоторых отраслях исследований и даже производства люди вынуждены работать по двенадцати часов в сутки, потому что… да все из тех же соображений: нужно скорее, скорее осуществить эту замечательную идею и посмотреть, что получится, а поскольку сменить меня некому, что ж, будем продолжать работу сами, ибо мысль о любой задержке просто нестерпима. Да, безнравственно и с точки зрения «вечной» морали, и с точки зрения социальной. Но в этом мире не принято приказывать или запрещать. Тем более отвратительно было бы приказать женщинам рожать. Это тоже антиморально и антиобщественно. Необычайное противоречие! И найдется ли из него выход?

И еще другое противоречие. Часть женщин с чрезвычайно выраженным чувством материнства не желают отдавать своих детей в ясли и интернаты. Дети их воспитываются дома, вне влияния передовой психологии и педагогики. Опыт показывает, что, войдя в сферу общения с товарищами по производству, эти «доморощенные» дети — уже взрослые — испытывают значительные трудности, притираясь к коллективу. Правда, эти трудности сравнительно быстро и умело преодолеваются, но ведь можно было бы обойтись и без них… Дети становятся жертвами материнской любви! Сумасшедший мир. И выхода тоже нет. Хотя это пройдет со временем само собой. (1)

[(1) Конечно, пройдет. Дети будут рождаться в инкубаторных баках, притираться к коллективу в яслях и с трех лет работать по двенадцать часов в сутки, сгорая от нестерпимого как зуд энтузиазма. — В. Д].

Правда, следует отдать этому миру справедливость. Первое противоречие в известной мере компенсируется тем, что люди сохраняют возможность творчески работать до полутораста- двухсот лет. Но затем они все равно умирают. Так что, в сущности, противоречие между ослабевшим материнским инстинктом и количественным ростом человечества только вуалируется. И это все понимают.

А какие противоречия есть еще? И есть ли? Есть. Древнее, как мир. Противоречие неравенства. Раньше оно отступало на задний план, когда шли схватки между мирами и когда люди дрались за еду и крышу. А теперь оно обнажено. И иногда мешает жить. Это противоречие в неравенстве способностей. Два мальчика учатся в одном классе. Один учится легко, схватывает все на лету. Другой — тяжелодум, посредственник. В школе это не страшно. В школе эти мальчики даже дружат. Но потом они начинают работать. Часто в одной и той же области, или в смежных. И вот бывший отличник очень быстро становится человеком выдающимся, творцом, а его друг — рядовым работником. То есть они оба подготовлены еще в школе к творческой работе, но один выполняет то, что блестящей вспышкой таланта задумывает другой. Это тяжело, это портит жизнь, порождает эгоизм и чувство превосходства и собственной ущербности. Когда-то это не замечалось, а теперь всплыло на поверхность. Неравенство в способностях! Сам штурман никогда не считал себя особенно одаренным человеком, и он лично не мечтает поразить новое человечество вспышкой своего таланта. Но вот те, кто выросли в этом мире…

 Выход? Есть выход. Наиболее прогрессивные работники в области психологии утверждают — на основе вековых наблюдений, — что нет человека со средними способностями вообще. Есть человек со средними способностями в данном деле.(1)

И всегда найдется дело, в котором [Далее текст отсутствует.]

[(1) «Свое дело для каждого, и каждый для своего дела». Это, правда, совсем другая… «мечта». (А. Бестер, «Феномен исчезновения».) Противоположности сходятся. — В. Д.]

Превращать роман в футурологическую статью Стругацкие не захотели и просто выпустили Кондратьева походить по городу, посмотреть его глазами на мир будущего. Они пишут второй вариант этой новеллы, уже более близкий к опубликованному. От него в архиве сохранилось шесть страниц (со второй по шестую и шестнадцатая).

.. от этого не легче. Они стали такими хорошими, что не способны понять, как это кому-нибудь может быть плохо. Такие вещи у них могут понять только специалисты-психологи. Например, врач Протос. Да, врач Протос.

Мимо Кондратьева, дробно стуча каблуками по ступенькам, сбежали две молоденькие девушки. Последняя — маленькая, в белой блузе и ярко-синей юбке, заглянула ему в лицо. У нее было, круглое загорелое лицо, нос в веснушках и отчаянные веселые глаза светло-серого цвета. Что-то в лице Кондратьева поразило ее — глаза ее широко раскрылись, улыбка пропала.

На несколько мгновений она остановилась, и тело ее по инерции медленно наклонилось вперед. Затем она догнала подругу, что-то шепнула ей, они приостановились, быстро обе оглянулись на него и снова пустились бегом.

Кондратьев глядел им вслед, пока они не скрылись за спиной какого-то толстого мужчины в сером комбинезоне. Да, и все они необычайно здоровые, веселые и переполнены энергии. И не стараются скрыть этого. А я почему-то стараюсь. Хотя я тоже — спасибо Протосу — вполне здоров. Уже неделю, как совершенно здоров. Странно и приятно ощущать себя совершенно здоровым. Не бояться больше сумасшедшей боли в спине и затылке. Иметь возможность, как любой другой человек, вставать, прыгать, ворочать головой, даже выжимать стойку на руках. Но я не могу быть веселым. В этом, наверное, все дело.

Я могу сколько угодно быть здоровым, но у меня нет ни радости, ни энергии. А это самое главное здесь. И потому я всегда останусь здесь белой вороной.

 Неделю назад, когда он выписывался из больницы, к нему пришли сразу несколько человек. Никольс, член Совета Космогации, потом работник Большой Диспетчерской, Лурье со своей Шейлой, Директор больницы и, конечно, врач Протос.

Все собрались в палате Кондратьева, откуда уже была убрана постель. На столе стояли бутылки с вином и вазы с яблоками и виноградом. Все выпили за здоровье штурмана Кондратьева, затем член СК Никольс сказал: 

— Да, мы все время считали, что «Альберт Эйнштейн» погиб. В Калуге на площади Рабочих есть даже памятник экипажу «Альберта Эйнштейна».

— Очень неплохой памятник, по-моему, — заметил Женя Лурье. — Просто прекрасный памятник, по-моему.

— Надо будет посмотреть, — сказал штурман, усмехаясь.— Не всякому удается посмотреть на памятник самому себе.

Он сидел, усмехался и барабанил пальцами по колену. Все еще трудно было поверить, что раздавленная кукла опять превратилась в превосходный и отчетливо работающий механизм.

Кондратьеву все время хотелось двигаться. Когда на него смотрели Никольс, оператор, Шейла и другие, двигаться было не уместно, поэтому Кондратьев мог позволить себе только барабанить пальцами по колену. Но даже от этого он испытывал наслаждение власти над собственным телом. Кондратьев раз за разом выстукивал на колене Первую фразу из старинного — теперь — «Марша планетолетчиков»: «Огненных молний крутой зигзаг, черного вихря взлет…»