Сергей Шведов - Father you!!! Страница 7

— А кто со мной говорит? — насмешливо выкрикнул Огинский и вразвалочку прошёлся по крыльцу. — Пусть она выйдет вперёд и скажет мне это всё в лицо.

Электроматюгальник на некоторое время смолк. В наушниках у командирш прозвучала команда: «Приказ президентши — не стрелять, брать только живым! Ведите переговоры до тех пор, когда можно будет наверняка направить парализующий газ в преступника».

— Вот он я, барышни! — издевался Огинский. — Вооружён и очень опасен. Кровожадный женоненавистник и мужской шовинист. Стреляйте же в вашего кровного врага мужчину, который веками держал в домашнем рабстве прекрасную половину человечества. Я такой же пьяница, домашний насильник и растлитель малолетних, бездельник и недотёпа, как все на свете мужчины. Не сдерживайте праведного гнева, девочки. Отведите душу. Ваша цель перед вами. Огонь!

Неуклюжая фигура в защитном костюме сапёра для обезвреживания взрывоопасных предметов протиснулась между бронетранспортёрами и остановилась сразу за машинами.

— Привет марсианам! — крикнул Огинский. — Рыцарский доспех что надо! Рыцари перед поединком обычно открывали лицо перед противником, так что снимай свой чугунный горшок со смотровыми щелями из поликарбоната. Хотя, если ты дама, то имеешь право оставаться в головном уборе.

Бронированная живая статуя сапёрши навела на Огинского штуцер с газовым соплом в форме раструба, шланг от которого уходил к баллону за спиной.

— Огнемёт или пена нервнопаралитического действия? — крикнул Огинский. — Ну, шагай смелей, броненосная черепаха! Ты же ничем не рискуешь. У меня нет гранатомёта.

В душной машине передвижной студии телевидения ассистентки обливались потом у мониторов.

— Убрать голос преступника! — кричала телережиссёрша. — Наложить на звуковую дорожку музыку и улюлюканье разгневанной толпы. Не давать лицо террориста крупным планом, я кому сказала? Покажите толпу испуганных горожан за углом. Дать крупным планом женщину с плачущей девочкой на руках! Третья камера — выхватить из толпы старушку, хватающуюся за сердце.

Когда над местом преступления завис штурмовой вертолёт, переговоры с преступником прекратились. Шум двигателя и свист винтов заглушал любой голос из громкоговорителя. В наушниках спецгазовок в кевларовой броне с ног до головы прозвучал приказ: «Группа захвата — пять шагов вперёд вслед за сапёром!»

Бойчихи, похожие на инопланетян в своих диковинных шлемах с пуленепробиваемым тонированным стеклом, выставили вперёд автоматы, напряжённо вглядываясь в прицелы. Дурёхи, не понимали, что эта позиция атакующего натовского солдата наиболее уязвима.

Броненосная черепаха с газовым баллоном за спиной продолжала медленно приближалась к крыльцу, чтобы с близкого расстояния наверняка парализовать преступника.

— Ну, не хотите по–хорошему, так получайте, суки!

Огинский одиночными выстрелами точно под шлем уложил всю первую цепь наступающих. Никого из бойчих, разумеется, не убил, но травма горла — веский повод лечь в госпиталь с последующей комиссией на предмет возможности дальнейшего прохождения военной службы.

И тут началось! В одиночную цель на крыльце палили со всех сторон из всех видов стрелкового оружия. За грохотом пальбы спецназовки не слышали истошного вопля командирши в наушниках: «Прекратить огонь! Отставить стрельбу!»

Потная телережиссёрша орала в микрофон своим операторшам:

— Не снимать картинку с корчащимся в агонии террористом! Давайте общие планы бойчих и панорамные кадры насмерть перепуганных лиц мирных обывателей в толпе зевак.

Истерика спецназовок выдохлась только тогда, когда закончился боекомплект. Но зловещей тишины, какая всегда наступает после шквального огня по забаррикадировавшимся террористам, никто не услышал из–за рёва двигателя и свиста лопастей вертолёта.

Злющая дурища за штурвалом опустила машину так низко, что у зевак за углом снесло шляпы и взвились вихри мусора с мостовой. Штурмовой вертолёт повихлял из стороны в сторону рулевым винтом, прицеливаясь, затем грохнул короткий залп из шестиствольного скорострельного авиационного пулемёта.

На крыльце взметнулся фонтан мясного фарша и дроблёных костей.

* * *

— Операторши, не снимать окровавленные стены! Давать только общие планы чистой стороны фасада, — орала в микрофон охрипшая телережиссёрша. — Где освобождённые и перепуганные дети?

— Детей пока не нашли.

— Тогда давайте крупным планом их несчастную мать, жертву мужа–террориста.

Жена Огинского с перекошенным лицом появилась на экране монитора перед телережиссёршей.

— Что это она у вас на смерть похожа? Немедленно гримеров к ней! Не жалейте румян на щёки и помады на губы. Цвет? Ярко–красный или даже алый. Переоденьте эту чумичку в платье с рукавами–фонариками и отложным белым воротничком. И домашний фартук подберите понарядней. Лучше с рюшами.

Минуты через три ассистентки снова вытолкнули жену Огинского перед камерой.

— Так пойдёт. Что у ней с волосами? Дыбом встали? Натяните на неё парик покудрявистей. Сделайте из неё матрешку. Хорош–ш–шо… Только что это она у вас все кривится как среда на пятницу?

— Нервный тик.

— Вколите ей что–нибудь потяжелее, чтобы улыбалась в камеру, как блаженная дурочка. И трясущиеся руки пусть спрячет под фартуком.

Улыбающаяся домохозяйка с глупо вытаращенными глазами раскрывала рот, как вытащенная из воды рыба, и одним горлом булькала: «Мы-а… мы-а».

— Она не может членораздельно говорить, а несёт всякий бред.

— И не надо ей говорить. Твой репортаж пойдёт по каналам ведущих мировых агентств теленовостей. Сунь ей под нос микрофон, но не включай звук. У меня есть синтезированная фонограмма речи несчастной жертвы благополучно обезвреженного мужа–террориста.

— Пять, четыре, три, два, один! Эфир пошёл.

На экранах телевизоров во всех домах страны и половины мира глупо улыбающаяся идиотка щебетала писклявым голоском:

— Я счастлива, что мир может вздохнуть с облегчением — уничтожен изверг рода человеческого, мой бывший муж. Нет ни одного тяжкого и даже смертного греха, в который бы не вляпался этот монстр. Он буквально извергал из себя зло, как дракон пламя из зубастой пасти. Теперь я могу жить без страха за судьбу моих детей, которых бы непременно совратил бы этот вечно пьяный педофил. Женщины, сёстры и подруги! Мы с вами обретём свободу лишь тогда, когда наши извечные угнетатели и поработители будут загнаны в клетку, посажены на цепь или на каждого из них наденут прочный намордник.

Телережиссёрша вздохнула с облегчением и отёрла лицо занавеской с окошка телевизионного автобуса.

— Хорошо, выбрасывайте эту придурошную из кадра навсегда, она своё отработала. Где её дети?

— Как сквозь землю провалились! — сообщили телережиссёрше динамики.

— Ладно, нет, так и не надо. Быстренько подберите двух девчонок покудрявей и поголубоглазей. Нарядите их куклами и поставьте перед камерой. И обязательно повяжите им пышные бантики.

— Какого цвета?

— Только белые.

— А что им говорить? У нас не заготовлен текст.

— Говорить им ничего не надо. Вколите им чего–нибудь, что полегче, дети всё–таки. Пусть улыбаются, хлопают ресницами перед камерой и лепечут бессвязную чушь. Микрофоны не включать — я пущу свой текст.

Телережиссёрша обернулась к ассистенткам за мониторами:

— Где эта ненормальная пародистка?

— В туалет отпросилась.

— Вытащите её из кабинки в любом виде. Дайте ей в руки текст. Пусть выдаст по нему звуковую дорожку синхронно с движением губ этих маленьких дурочек. Главное, чтобы девки невпопад губами не шлёпали.

Две куколки в длинных баварских платьицах и белых гольфах с кутасиками на шнурочках крутились перед камерой. Талантливая актриса–пародистка блестяще проговорила за них текст:

— Наконец–то исполнится наша заветная мечта!

— Тётеньки врачи сделают нам операцию и мы превратимся в настоящих девочек.

— Мы не хотим вырасти вонючими и волосатыми мужиками.

— Пусть добрые тётеньки–военные поубивают всех мужчин–террористов.

— Отец — теперь для нас навсегда бранное слово.

* * *

— Дуры! Дуры! Дуры набитые! Ничего нельзя поручить — любое дело испортят.

Президентша выключила экран, на котором она наблюдала весь ход операции, подошла к бару, налила себе в бокал коньяка (она терпеть не могла вонючую молочную водку) и выцедила его до капли медленными глотками. И всё никак не могла успокоиться:

— Ай, какие дуры! Загубили мне такого производителя.

В динамиках прозвенел голосок секретарки:

— Госпожа президентша, на связи главкомша спецназа.

— Скажи этой мужикоподобной громиле, что мне противно с ней разговаривать после сегодняшнего. Я следила за операцией от первой до последней минуты, от первой до последней ошибки оперативного командования.