Геннадий Прашкевич - Румын сделал открытие Страница 7

– А теперь он умер, он умер!

К счастью, Ботаник не собирался умирать.

У твоего родственника («…будущего»), сообщил Роальд, когда я до него дозвонился, куча приятелей в местном ФСБ. Никуда он не денется. Его со вчерашнего дня ведут, и сейчас он потягивает пиво в «реанимации». Когда пересажаем всех преступников, всех хорошо проявивших стариков повезем на Гавайи. Пусть отдохнут в тропиках. Ты так и скажи теще («…будущей»). А покончишь с Хорем и Калинычем, тащи старика домой и накрепко прикуй наручниками к батарее.

Я положил трубку.

Но теперь задергался мобильник.

Белые руки Натальи Николаевны снова взметнулись над головой: «Он умер! Он умер!» Но звонила Инесса. Хотела напомнить, дурочка, что у Архиповны каменное сердце. Она ведь не знает, что на левой груди Архиповны есть крошечное тату – лиловый нежный цветочек…

В «реанимации» все кипело.

Циолковский, правда, отсутствовал.

Зато обступили Архипа Борисовича какие-то суетливые типы.

Один тянул, как мантру: «Четыре человека! Сечешь? В одночасье. Без перерыва. Сперва привезли отца семейства. При смерти. Потом старшего сына. При смерти. Врач спрашивает: вы что такое пьете? Старший сын успел ответить: мы типа абстиненты. А на вопрос: много ли вас таких? – уже не успел ответить. Зато третьего привезли. Этот, прежде чем ласты отбросить, все молол про какие-то башмаки. Будто совсем новые, ненадеванные. Пришлось выезжать на предполагаемое место происшествия. Там на кухне милиция нашла трехлитровую бутыль технического спирта, разведенного на прошлогодней клюкве. Поставили следственный эксперимент, но сержант только одурел немного. А в кладовой обнаружили двадцатилитровую флягу с брагой. По этому вещдоку у сержанта с капитаном вышел спор. Сержант утверждал, что брага совсем не должна фигурировать в следственном деле, очень уж высокого качества, а капитан утверждал, что такой опасный продукт следует перевезти в линейное отделение».

– Архип Борисович!

– Цум ва нумити?– обернулся Ботаник.

Я обалдел. Никак не ожидал такого ответа.

– Архип Борисович, домой нам не пора?

– Сот иэ? – он явно не понимал.

Зато подавальщица признала меня.

«Ты смотри, явился! А вчера еле вылез из крапивы».

И расписку на семь сорок приняла. «Подмешиваешь чего-нибудь?»

– Да нет, просто активный образ жизни.

Она поняла. Кивнула. Хорь с Калинычем подошел к столику.

Я затосковал. Лето, жара. Нормальные люди отдыхают если не в Австралии, то хотя бы на Обском на море. Какое мне дело до Хоря и Калиныча? Видно же, что пустышка, алкаш, играет на нездоровых интересах. И нет в нем ни грана правды, врет все, как гусь. Почему все перекосилось после отъезда Архиповны? Я так скрипнул зубами, что Хорь и Калиныч отшатнулся. Почему, черт возьми, я должен сосать пиво с каким-то прокуренным насквозь придурком? Ведь сколько раз собирался сесть за роман. За настоящий роман. Страниц на девятьсот, не меньше. Крепко замахнуться! Чтобы там Север был. Чтобы героям досаждали белые медведи. Чтобы Архиповна в меховой парке гоняла на собачках в полярной ночи.

– А меня кашель замучил.

– Хочешь об этом поговорить?

– Ты чего? – уставился он на меня. – Я говорю: кашель меня замучил.

– Спасибо, пожалуйста. Ты стакан слабительного хватани.

– Ты чего такой злой, Шурка Воткин?

Хорь и Калиныч сдул пену с мутных краев кружки.

– Набрался вчера? Говорят, обчистили?

– Кто это такое говорит?

– Народ.

– А ты какое отношение имеешь к народу?

Хорь и Калиныч страшно задергал длинной головой:

– Я и есть народ, блин! Ты-то кто?

Он еще страшнее задергал головой, и выложил на столик знакомый мятый конверт.

«Шурке Воткину».

– Принесешь фотку?

– А когда? – сломался я.

– В субботу. В эту субботу.

– Благодарю сердечно. Я не могу.

– А ты постарайся. Ты постарайся, Шурка, бабки-то любишь?

От важности происходящего Хорь и Калиныч надулся и переступил сразу всеми своими многочисленными хромыми ножками. Видно было, что я ему нравлюсь. Давно он не встречал таких дураков.

И Роальд удивился: «Клюнул?»

«Еще как!»

«Хорь и Калиныч?»

Роальд не верил.

Он держал меня на туфте.

Он знал, что Хорь и Калиныч не может представлять серьезных людей.

«Ты, наверное, пил, Кручинин?»

«Спасибо, пожалуйста».

«А конверт у тебя?»

«В кармане».

«Что в нем?»

«Не знаю. На ощупь – фотография».

«Почему ты так странно говоришь?»

«Потому что я – Шурка Воткин, спивающийся интеллигент».

«Это ничего. Врач тебе мозги вправит. Давай быстро в контору».

Быстро не получилось. Синий «жигуленок» с визгом вынесло на бетонный бордюр.

– Ты, блин, с ума спрыгнула!

– Ой, я чуть вас не задавила.

Из «жигуленка» смотрела на меня натуральная блондинка.

Сперва она меня чуть не задавила, а теперь уткнула побледневшее лицо в ладони. Правда, такие вот натуральные стильные блондинки мне по душе. Динамика жестов, умоляющие взгляды, противоречивая улыбка. Такую обнять, Архиповна сразу очнется даже в Австралии.

– Поможете мне?

– Вызвать гаишников?

– Нет, что вы! Подняться на девятый этаж.

– Это в каком смысле? Вы меня приглашаете?

Она улыбнулась нежно, голубые глаза расцвели:

– Я бы и сама поднялась, да ноги не несут, так испугалась.

– Вы про этот дом? – кивнул я в сторону элитного дома, торчавшего за деревьями. – Там лифт не работает? – Разговор как-то подозрительно быстро ушел от наезда. – Ну, поднимусь на девятый этаж…

– …позвоните в шестьдесят вторую квартиру…

– …а звонок не работает…

– … ну что вы…

– …может, вместе поднимемся?

– …вместе нельзя, – доверительно улыбнулась блондинка. Наверное, она меня боялась. – Я в машине вас подожду.

Для пущей убедительности она постучала ладошкой по оплетенному белым шнуром рулю:

– …откроет красивый мужчина…

– …ваш брат…

– …не родной…

– …это я понимаю…

– …он скажет…

– …извините сердечно…

…да нет, – рассердилась блондинка, – что вы меня путаете?

И выпалила:

– Она здесь.

– Кто?

– Это вы так скажете!

– Она здесь?

– Ну да. Всего два слова.

– А если он тяпнет меня бутылкой?

– Это же элитный дом, – укоризненно улыбнулась блондинка.

Пальцы длинные, прохладные. Мне нравятся такие пальцы. Пока я хожу на девятый этаж, решил я, она терпеливо будет ждать в машине. Несмотря на жару, пальцы ее не успеют согреться. «Доведённый до космического совершенства фирмой Brabus автомобиль Mersedes Gelandewagen с золотыми символами RV-700». В жизни так много хорошего. Архиповна, например, в Австралии. Южный полюс был бы надежнее, но и Австралия не близко.

У меня разыгралось воображение.

Элитный дом. Некий человек на девятом этаже.

Ну, брат не брат, а сволочь, конечно, несусветная. Примат-доцент.

Раньше жил в Прибалтике, а стильная блондинка у него училась. Всему плохому.

Приватные консультации, беседы о тайнах эзотерики и любви, чем еще уломать такую голубоглазую блондинку, пальцы длинные, прохладные. «Где здесь роддом?» – «А вы что, хотите заняться сексом?» Примат-доцент любит такие анекдоты. Когда бедняжка решила родить, он здорово струсил. Так струсил, что пустился в бега – в сторону Сибири. Но стильная блондинка решила постоять за себя. Оставила ребенка близкой подруге, у одного знакомого мента выкрала ствол. «Сейчас на рынках много неучтенного товара». В стильной сумочке, валяющейся на правом сиденье синего «жигуленка», у нее наверняка лежит браунинг. Поднимусь на девятый этаж, позвоню в элитную квартиру, скажу: она здесь! – и примат-доцент все поймет. Охнет и смертельно опадет с лица. Обреченно расставляя ноги, начнет спускаться по лестнице. И потянется за ним смрадный след от его же нечистот.

На девятом этаже я нажал звонок.

За дверью кто-то ходил. Ругался или декламировал.

Я прислушался. «За высоким за пригорком, где кочуют волки… Да нет, конечно! Ерунда, чушь, – бормотал злобный голос. Не чувствуется. За высоким за пригорком, где встает светило… Может, так? Красна девица с ведерком по воду ходила… Может, все-таки про волков? За высоким за пригорком, где пасутся волки, про девиц на водопое ходят разнотолки… А есть такое слово?»

Я снова позвонил.

В нешироком проеме появились прищуренные глаза.

«За высоким за пригорком…» Волна перегара. Коньяк неплохой, но закусывает неправильно. Длинные волосы на затылке схвачены зеленой резинкой. Леонид Осьмеркин, поэт, понял я, муж куртизанки-партизанки. «Там всякая лирика, ну, шоу-бизнес, дебилы». И блондинку, ожидающую в машине, я вспомнил. Та девица, что подвалила к поэту после нового года. Куртизанка-партизанка хотела расслабиться, а тут эти козлы. «Буду умирать, закажу у знаменитого художника свой поясной портрет. Бриллиантовое колье. Алмазные подвески. Платиновый браслет»