Юлия Зонис - Боевой шлюп «Арго» Страница 7

Филин обернул ко мне раскрасневшееся лицо и выпалил:

— Симплегады!

— Какие еще гады?

Филин даже ногой топнул от раздражения.

— Ну же, ты что, окончательно забыл историю? Симплегады, Симплегадские скалы. Они перекрывают вход в Эвксинское море.

— Ты как, совсем чокнулся? Они же остановились лет сто назад.

— Значит, опять пошли.

Филин не ошибся.

Море между скалами клокотало. Две черные громады расходились в стороны, и море устремлялось между ними, неся рваную клочковатую пену. И — АХ! С грохотом схлопывались скалы, вода бурлила, завивалась водоворотами, бессильно стучала в камень. Пеленой висели соленые брызги. Над скалами играла радуга.

— Как красиво! Нет, ты посмотри, Мак, какая красота!

— Ага. Сдохнуть можно.

Меня почему-то Симплегады не восхитили. Перепуганный Кролик рухнул на палубу и попытался забиться в клетку. Я пинком отогнал его и снова обернулся к скалам.

— Ну и как мы здесь проплывем?

Даже в полумиле от скал нас качало, как пробку. О том, чтобы плыть в этот кипящий пеной туннель, не могло быть и речи.

Филин задумчиво глянул на жмущегося к моим ногам Кролика.

— Аргонавты пустили впереди себя голубя.

Я с сомнением покосился на жирную птицу.

— Может, у них был очень резвый голубок. Скороход. А нашего красавца там сплющит.

— Инстинкт самосохранения присущ каждой божьей твари, — философски заметил Филин.

— Это значит?..

— Это значит, неси дробовик.

Когда я показался на палубе с дробовиком, Филин с усилием вздернул птицу вверх и кинул ее в воздух. Кролик тяжело захлопал крыльями, напоминая обремененную излишним жиром наседку на штакетнике.

— Стреляй!

Я прицелился, и дробь просвистела в двух миллиметрах от голубиного хвоста.

Кролик сердито каркнул и устремился к скалам. Мы с замиранием сердца следили за ним. Вот громады расходятся, вот птица устремляется в проход, едва избегая жадно облизывающихся волн.

— Давай, Кролик, давай! — заорал я что было мочи.

— Лети! Лети! Run, Rabbit! Run! — надрывался Филин на своем тарабарском.

Однако птица была слишком неповоротлива. Скалы начали смыкаться. Вытянув шею и отчаянно курлыкая, голубь летел во все сужающемся просвете. Взвизг, грохот, рев воды — и море усыпали рябые перья.

— Мда, — сказал Филин, отирая выступивший на лбу пот. — Незадачка. У аргонавтского голубка защемило всего одно перышко.

— Одно перышко? Одно? — я был вне себя. — Да у него полхвоста отхватило!

Кролик подтвердил мои слова возмущенным криком из-за скал.

— У нас снесет всю корму, и мы потонем. Если только предварительно не взорвемся.

— И что делать?

Впервые я видел Филина таким растерянным.

Мы смотрели на гадские скалы, мокрые, блестящие, омерзительно голые, изготовившиеся для нового прыжка.

— Я помогу.

Мы крутанулись на месте. Царь выбрался из трюма. Вид у него был неважнецкий, как после сильного приступа морской болезни, но выражение лица решительное.

— Я сделаю.

— Что ты сделаешь?

Я как можно более ласково положил руки на плечи безумца и легонько надавил.

— Иди. Мы разберемся.

Царь покачал головой и шагнул к поручням.

Секунду он стоял так, тощий, маленький, напряженный, его длинные волосы и рубашка хлопали на ветру. А потом…

— Нет! — заорал я.

Но было поздно. Узкое тело метнулось за борт и сгинуло в кипящих волнах.

— Глуши двигатель!

Я толкнул Филина к открытому люку.

— Глуши…

— Постой.

Филин ухватил меня за руку и сжал так крепко, что я всхлипнул от боли.

В море мелькнула черная спина. Через мгновение из воды показалось острое рыло, снова скрылось, и вдруг черный, огромный, глянцевитый дельфин выскочил на поверхность и сделал в воздухе сальто.

— Что?..

— Швыряй ему канат!

Я не двинулся, так что Филин сам промчался к бухте каната и принялся лихорадочно его разматывать. Спустя секунду я вышел из ступора и стал ему помогать. Обдирая ладони, мы завязали канат тройным морским на швартовом кольце, а второй конец кинули в море. Тяжелая веревка ушла в глубину и тут же показалась снова, зажатая в узкой дельфиньей пасти.

Филин перехватил штурвал и крикнул:

— Давай!

Ветер унес его слова в сторону, но дельфин услышал. Снова мелькнула мокрая спина, и вдруг корабль вздрогнул, тронулся, пошел, все набирая и набирая ход. Скалы приближались. Волны стучали о борт, перехлестывали, окатывали нас пеной.

— Держииись!

Я вцепился в поручень. Черные громадины надвигались, я уже различал рисунок камня, мелкие трещинки с забившимися в них водорослями, бурые наросты лишайника.

— Пошееел!

Корабль зарылся носом, зеленая вода накрыла меня с головой, я захлебнулся, чуть не выпустил поручень, но тут море схлынуло и, задыхающийся, отплевывающийся, я снова увидел свет дня. Мы прошли Симплегады. Сверху радостно квакнул Кроль.

Царь-Дельфин провожал нас еще некоторое время. Только под вечер, когда солнце бросило на море огненную дорожку, он в последний раз выпрыгнул из воды, сверкнул в розоватых лучах и ушел без всплеска в глубину. Мы поняли, что это прощание.

— Он ведь всегда этого хотел, — вздохнул под ухом Филин.

— Да, по большому-то счету…

В груди у меня ворочался горячий червячок. Неожиданно для себя — и уж тем более для Филина — я развернулся и взял своего последнего оставшегося друга за руки.

— Обещай мне кое-что.

— Что?

— Обещай, что будешь со мной до конца. Что не сбежишь, не исчезнешь и не превратишься во что-нибудь. Обещай, что мы вернемся домой вместе.

Филин улыбнулся.

— Конечно, обещаю. Вот уж не думал, Мак, что ты настолько сентиментален, — и покровительственно похлопал меня по плечу.

Но глаза у него блестели.

Колхида встретила нас догорающими у причала танкерами и огромным, расползшимся вдоль и вширь по гавани нефтяным пятном. Неприятно воняло гарью, керосином и еще чем-то сладковатым, нехорошо напоминающим запах тления. «Арго» вошел в портовые воды, грудью расталкивая нефтяную пленку и неся за собой длинный шлейф чистой воды. След, впрочем, быстро затягивало.

— Как-то здесь неуютно, — пробормотал Филин, разглядывая притаившийся за горбатыми кранами и недостроенным зданием морского вокзала город.

— Не то слово, — процедил я сквозь зубы.

Над городом стелился дым. Несло палевом, нежилью и неприятностями.

Мы оставили «Арго» у причала. Спрыгивая на бетон пирса, я почему-то подумал, что никогда уже не ступить нам на проржавевшую, ставшую родной палубу. Однако тут же погнал мысль прочь. Обесхвостевший Кролик сделал над нами круг почета и устало полетел к горам, а мы направились в город.

На портовых задворках дымились огромные мусорные контейнеры. На них покаркивали тощие вороны. Дальше, на стоянке, чернели искореженные скелеты машин. Несколько автомобилей уцелело, и их новенькая краска диковато блестела под солнцем.

Чем дальше от порта, тем больше было разрушенных зданий. Зияли оконные проемы. Язвы от попавших снарядов заполнились пылью и строительным мусором. Редколистые акации давали слабую тень, но вообще деревьев было мало, будто и их смело волной отступления. Всюду были разбросаны тряпки, черепки битой посуды, валялись распахнутые чемоданы. В одном дворе мы обнаружили целое семейство забытых в песочнице кукол.

Ближе к центру здания становились ниже, блочные многоэтажки уступили место двух и трехэтажным домам из желтоватого песчаника. Здесь было почище, но так же светло, пусто и безжизненно. Ветер доносил облачка дыма и едкий смрад еще горящих на севере кварталов.

— Что это, а? Что это такое, Мак? Война?

Я пожал плечами. Война была столкновением сверкающих щитами рядов, блеском мечей и ржанием кавалерийских лошадей, война была знакома по песням и рассказам старших, но это… это запустение скорее напоминало об эпидемии.

Негромко переговариваясь — а громко говорить в мертвом городе нам мешало что-то вроде благоговения — мы вышли на площадь. Вышли и замерли. На площади были люди.

В центре, примяв кусты можжевельника и березки маленького сквера, раскорячился бронетранспортер. Его пятнистые бока и задранное дуло пушки отбрасывали тень на исчирканный пулями камень ограды. В тени расположилось несколько солдат. Двое из них курили, затягиваясь с видимым наслаждением. Еще двое переговаривались. Водитель в сползшем на глаза шлеме пил воду из пластиковой бутылки, а трое совсем молодых ребят сидели на корточках и весело смеялись. Приглядевшись, я понял, что они запускают детский волчок. У всех восьмерых были автоматы.

Они заметили нас прежде, чем мы убрались обратно в проулок. Водитель выпустил из рук бутылку и схватился за автомат. Двое курящих бросили сигареты. И только парни с волчком как сидели, так и остались сидеть.