Яна Глазкова - Жоэль и Поль Страница 8

В тот день он пришел домой и увидел Жоэль посреди грядки, засыпанную землей и с глазами умирающего в агониях человека. Она будто знала, что с ним произошло, как будто чувствовала и все понимала. Ее сны были не простым пустяком, она чувствовала весь мир, чувствовала его и, к сожалению, не в силах была что-то изменить. Нечеловеческих усилий стоило Полю держать спину прямой, говорить непринужденно и, обнимая ее, не впиваться пальцами в ее шею и шелк волос. В его душе бушевал океан, врезался в кости, смешивал органы и горькой желчью пытался пробиться наружу. Океан Поля вылился в их дом после его ухода и превратился в океан одиночества для Жоэль.

Боль, способная разорвать артерии внутри организма, способна превратить человека в каменное изваяние или, наоборот, превратить его в жидкую субстанцию из кишок. Боль от любви сильнее любой другой, так как боль от любви есть страдание о страдании, и в этом замкнутом круге протухает всякая живая энергия. То, что испытывал Поль, было никчёмно малым по сравнению с тем, какой ад творился в душе Жоэль на протяжении всего испытания, которое даровали ей тайные мучители. Вся преисподняя рушилась на ее голову валунами и огненными потоками, не оставляя шанса на слабость. Полю это было не понять, у него был другой путь. Как он ни старался облегчить жизнь и череду открытий Жоэль, все это были жалкие попытки убить циклопа булавкой.

Люди в любви употребляют следующие слова: никогда, всегда, вечно, всю жизнь, только ты, мы, я буду ждать, я защищу тебя. Как люди могут обещать кому-то вечность, не обладая вечностью? Как можно обещать всегда любить, если мы меняемся каждую минуту? Но стоит в очередной раз нашим сердцам распухнуть от любви, и мы готовы обещать горы, пряча за щекой свое прошлое, свои прошлые «навсегда». Произнося пятому мужчине или восьмой женщине «я буду любить тебя вечно», мы врем себе или, скажем, пакостим в чужой душе, в той которой обещана была вечность? У Жоэль и Поля никогда не было этой проблемы, они пребывали друг в друге безоговорочно, не было никакого прошлого, не было никаких других, не было ничего половинчатого или мимолетного. Люди же на Земле вечно стремятся в будущее, и, любя сегодня, хотят пообещать его той или тому, кем не могут насладиться и в настоящем. Люди стремятся к громким фразам и шапочным знакомствам, потому что им страшно заглянуть в будущее и оказаться нелюбимыми. Прожить жизнь, требуя гарантий на будущее, растеряв валюту проходящих дней, и вдруг оказаться голыми и никогда не умевшими любить. Человек не способен пообещать быть верным или дать слово подарить вечность. Верность – это состояние души, легкое и простое, оно или есть, или нет, разум не способен обещать душу. Вечность – это состояние духа, свободного сознания, это то понятие, которое существует только за гранью наших личностей, разум личности не способен пообещать вселенское сознание, тем более навечно. Не обещал Поль для Жоэль вечности, они любят по-настоящему, и им нет смысла обещать друг другу глупости.

Тем не менее наступил час и день, когда Поль исчез из псевдоПарижа, испарился из воздушного вакуума, который именовался домом. Он очутился в пахнувшей горячим воском зале. Света не хватало, стены были закопчены пламенем, повсюду лежали ковры, а в подсвечниках трепетали огарки. Стены были неровными, словно залу вырубили в скале из тяжелого гранита и оставили стены необработанными. В конце залы стоял дубовый стол, сколоченный небрежно, однако надежно. За столом сидел мужчина, погруженный в ворох бумаг, половину его лица занимали очки с огромными линзами, толщиной в два пальца. Мужчина выглядел озабоченным и будто не замечал появления постороннего человека в зале без дверей и окон. Поль сделал два неуверенных шага навстречу массивному столу и обратил внимание, как из-под его ног летела во все стороны пыль. Складывалось впечатление, что по этому ковру никто никогда не ходил, а если и ходил, то было это около сотни лет назад. Все происходящее удивляло, но чувство любопытства, точнее, человеческая тяга к истине, манила Поля к занятому бумагами человеку. Когда Поль подошел к нему достаточно близко, человек поднял глаза. Через призмы линз глаза казались неимоверных размеров, а лицо – непропорционально малым и худым.

– Ммм. Пришел? Это хорошо, – и человек снова уткнулся в бумажки, циферки и строчки.

– Здравствуйте!

Какое-то время оба молчали, Поль чувствовал себя неловко в помещении без солнечного света, а человек был слишком занят своими делами.

– А Вам здесь не темно? Я имею в виду, не темно ли Вам читать. Ведь освещение совсем скудное.

– Я не создавал эту комнату, это лично твое представление, не более того.

– Мое представление? Что Вы имеете в виду?

Человек разговаривал с Полем, не отрываясь от дел.

– То и имею в виду. Меня не существует, комнаты не существует, пыли этой не существует, помпезных ковров, старых свечей – всего этого нет. Когда человек попадает в чистое вселенское сознание на диалог, он сам придумывает, какие фильтры ставить.

– Это как же так может быть? Где же тогда я, по-вашему, нахожусь?

– Тут и находишься. Когда вселенское сознание концентрируется на одном создании, это самое сознание может разорвать на мелкие кусочки. Поэтому ты придумываешь эту комнату, меня, стол, бумаги.

– Если даже и так. Тогда как Вы выглядите на самом деле?

– Никак не выгляжу, ничего не делаю. Но в твоей картине мира я должен выглядеть именно так. Дело твое.

– Нет, постойте, не может быть. Наверняка Вы чем-то, да являетесь.

Человек оторвался от бумаг и, наклонив голову в бок, продолжал свое повествование, как терпеливый педагог частной школы.

– Чтоб тебе было понятно, я солнечный день, а наш разговор – это сильнейший поток солнечного света в одну точку. Ты же знаешь принцип лупы и муравья? Если навести лупу на муравья и пропустить через линзу свет, муравей сгорит.

– Начинаю понимать.

– Вот именно. Так и тут, тебе необходим защитный слой, выдумка, интерпретация, чтобы не сгореть, как несчастный муравей.

– А в жизни этот принцип работает?

– Да, конечно, работает. Иначе, но, несомненно, работает. Не будь у человека фильтров, шор, картин о мире – он бы сгорел. Фильтры у людей стоят на все, на информацию, на эмоции, на собственные возможности, на возможности мира. Фильтры вам нужны.

– Ладно, с этим я как-нибудь разберусь. Вопрос в другом, зачем я тут? И что будет с Жоэль?

– Мы на тебя посмотрим, поговоришь тут с несколькими проекциями, и будет видно, что да как с вами делать.

– Какого черты Вы относитесь к нам так по-скотски? Мы же люди, у нас же есть хоть какое-то право на жизнь и выбор?

Кулаки Поля сжались, глаза наполнились слезами, рот искривили отвращение и гнев.

– Так-то оно так, да не совсем.

В душе Поля разгоралась буря, все нутро рвалось наружу, но подсознательно он понимал свою обреченность и беспомощность. В конце концов, даже эта пещера со средневековыми бронзовыми подсвечниками и парочкой золотых менор, вызывала целый ряд вопросов о самом себе и своей ответственности перед этим миром. Не было времени превращаться в ревнивого подростка и устраивать бунт в консервной банке. «Концентрация и покой, концентрация и покой», – твердил про себя Поль, распрямляя спину, разглаживая хмурое лицо и принимая все тот же гордый и мужественный вид, столь присущий ему.

– Вот тебе бланк 23, он поможет тебе перейти на следующие ступени. Не забудь в отделе времени поставить печать, без нее никак.

– Поль поднялся по двум ступенькам, ведущим к столу, протянул руку через широкий дубовый стол и хотел было взять бумагу, но человек в линзах одернул рук с бумагой и добавил:

– Ты только не перепутай. Печать у времени, а не у пространства. Понял?

– Понял.

– Ну, ступай. У меня куча дел.

Человек в очках уткнулся носом в бумаги, его пальцы нервно заколотили по кнопкам калькулятора, бумаги мигрировали из одной стопки в другую с бешеной скоростью, казалось, он был Шивой с четырьмя руками и третьим глазом. Поль попятился назад, развернулся, и каменные стены расступились перед ним. Стены разошлись так мягко, будто были сделаны из пуха или сахарной ваты. Поль ступил в темный коридор в образовавшемся проеме.

Вскоре через плотный, отливающий розовым туман стала прорисовываться комната, комната без потолка. В самом центре комнаты находился дуб, высокий и раскидистый, заполнявший своими ветвями чуть ли не все пространство, его верхушка скрывалась в облаках, которые спустились в некоторых местах на пол и создали эффект мистического небытия. У подножия дуба находилась целая гора арбузов, казалось, кто-то устроил склад. Все помещение было явно вымышленным, такого никак не могло существовать в реальном мире, и Поль понемногу начинал верить странному человеку в очках, убеждаясь в иллюзорности происходящего. Воздух был окрашен в розовый цвет, с переливами персикового и кораллового, слышалась легкая музыка. Из-за ствола дерева выглянула девочка, лет шести, с пшеничными косичками, в персиковом платье и с огромными синими глазами. Она обошла дерево и уселась на один из арбузов, выпучив глаза на пришельца. Поль инстинктивно сжал бумажку в руках, ту самую, на которой, по всей видимости, должна стоять печать времени. Девочка не вызывала у него добрых человеческих чувств, она выглядела пугающе и своей невинностью походила на медвежий капкан, где Поль был медведем. Девочка болтала ножками в гольфах с рюшами и напевала пренеприятную детскую песенку. Поль затаил дыхание, набираясь смелости, и выпалил первую фразу, не слыша собственного голоса.