Адам Вишневский-Снерг - Нагая мишень Страница 8

— Следовательно, остается только вторая возможность: я должен поверить, что в его жестких рамках перемещаются пространственные образы людей и предметов, окружающих зрителя.

— Именно так оно и есть! И по-другому быть не может, ибо, начиная с момента, когда нас окружила нереальная толпа любителей песен, мы постоянно остаемся внутри одного из блоков стереонов. Наш трехмерный экран представляет собой параллелепипед длиной в двести, и высотой в пятьдесят метров. Третье его измерение можно назвать глубиной экрана. Он составляет сто метров. Этот параллелепипед — точно так же, как и прямоугольный экран в зале кинотеатра, где демонстрировали плоские фильмы — занимает определенное место на Крыше Мира. Стенки его неподвижны относительно киносъемочной площадки. Перемещаются только пространственные образы, которые заполняют внутренности, ограниченные стенами, в чем ничего военного еще нет, ведь именно так же перемещаются пейзажи в неподвижной рамке телевизора. Но здесь прибавляется третье измерение и возможности активного участия зрителя в формировании весьма убедительной фикции. Участие зрителя является непосредственным, поскольку ему уже не надо воплощаться в экранного героя: он является им на самом деле. Перемещением пейзажей и персонажей дистанционно управляют автоматы «фабрики материальных снов». Сложная аппаратура моделирует сценографию места, окружающего зрителя, в любой момент придавая пространственным формам внешность, свойственную фабуле определенного стереона. Эти устройства молниеносно реагируют на все изменения, вводимые в действие зрителем, одаренным вольной волей в своих поступках: они сразу же приспосабливают изображенное окружение к новой ситуации. Хотя начало драматургического действия в каждом стереоне подробно определено, его последующее действие может значительно отличаться от сделанных в сценарии наметок. Здесь зритель является соавтором произведения, а не только пассивным потребителем. Но ты не ответил мне на вопрос: нравится ли тебе стереон, который мы смотрим?

— Я совершенно не думаю об его содержании. Меня подавила форма данного зрелища. Разве дикарь размышлял бы о содержании слов радиоведущего, если бы кто-нибудь поставил перед ним говорящий ящичек? Я чувствую себя словно один из тех первых зрителей, кто желал сбежать из зала, когда демонстрировали первый в истории кинематографа фильм о прибывающем на станцию поезде. Меня поглотил сам механизм чуда, а не сценарные судьбы людей, сражающихся с террористами. И до сих пор я еще дезориентирован, словно ребенок. Например, я не понимаю, что происходит с действующими лицами, которые сами покидают рамки экрана или же, по каким-то другим причинам, не помещаются в них.

— Ну не должен же я тебе во второй раз объяснять, что живой человек может покинуть экран только одним путем — посредством смерти. Для наших тел панорамные стены этой огромной клетки являются непреодолимыми, а другие персонажи, которых мы здесь видим, тоже — во всяком случае, никогда в реальности — не перейдут на другую сторону. Когда они пересекают граничную плоскость (нам она кажется абсолютно прозрачным стеклом), мы видим ее изнутри, как будто идем дальше в глубину стереоскопического изображения, которое расстилается за этой невидимой границей и является продолжением внутреннего пейзажа. Фактически же, эти персонажи исчезают в момент выхода за одну из шести стенок экрана. Они перестают существовать в качестве пространственных изображений, но соответствующие аппараты сохраняют в своей памяти точную запись их строения и воспроизводят их многократно в случае необходимости, то есть, при каждом их возвращении вовнутрь параллелепипеда. «Здесь нет никакого чуда», — заявили бы в подобных обстоятельствах конструкторы первого в мире кинематографа. — «По техническим причинам весь поезд не помещается на экране». Вскоре ты освоишься с этими фактами. Но, прежде чем это произойдет, нам нужно подумать о ночлеге.

Охота

На следующее утро меня разбудил телефонный звонок. В первый момент я даже не сориентировался, где нахожусь.

Я лежал под одеялом в светло-зеленом пододеяльнике, на узкой койке, хотя и в обширной комнате, две стенки которой были выложены дорогостоящими деревянными панелями. Нузан спал на кровати, стоящей напротив широкого окна. В углу комнаты стоял большой цветной телевизор. Шумящий телефон стоял под рукой — на шкафчике рядом со стереофоническим приемником.

Я поднял трубку. Звонил Мельфеи. Он извинился за то, что разбудил меня так рано, и пообещал, что через полчаса посетит нас в гостиничном номере. Положив трубку, я глянул на часы. Семь утра. Только тогда до меня дошло, что ночь мы провели в гостинице, где проживали террористки.

Вечером предыдущего дня, прежде чем решиться ночевать в «Голосе Тишины», мы обсуждали возможность скрыться от разведчиков де Стины в другом отеле. Мы даже начали поиски какого-нибудь маленького albergo или pensione, но в разгар туристического сезона на Капри просто невозможно было найти свободный номер. Кроме того, оказалось — и это было самым главным — что агенты топчутся у нас по пятам. Нам никак не удавалось запутать их. Этот факт заставил нас изменить предыдущие планы: мы решили поселиться в «Голосе Тишины», где де Стина перед тем урегулировал за нас все оплаты, связанные с двухнедельным пребыванием.

В гостиничном вестибюле регистраторша признала нас немедленно (видимо, у нее были наши фотографии) и, не колеблясь, вручила нам ключ от номера 1628 и карточки посетителей для местных ресторанов. Только через какое-то время, как бы заметив, что слишком уж быстро завершила все формальности, связанные с регистрацией, она спросила у нас своим низким голосом: «Signori Ibrahim Nuzan e Antoni Suchary, non e vero?». Когда мы подтвердили это, она улыбнулась и прибавила: «Benvenuti!» По случаю приветствия я узнал имя Нузана и с тех пор — так же и про себя — называл его Ибрагимом.

Наш номер располагался на шестнадцатом этаже. Я занял кровать возле окна, из которого сейчас — в блеске утреннего солнца — за балконом расстилался замечательный вид на западную часть острова. У нас с собой не было никакх туалетных принадлежностей. В ванной нашлись только полотенца и мыло. Повсюду царила идеальная чистота. Мебель обладала современными формами. И вообще — номер был класса «люкс». Только лишь в ванной — под потоком горячей воды — впервые меня заморозила мысль, что весь этот образ порожден «фабрикой снов наяву».

Мельфеи постучал в половину восьмого, когда Ибрагим все еще торчал в туалете. Я тут же вытащил его оттуда, поскольку наш гость проявлял нетерпение.

— До восьми вам будет необходимо начать вступительные действия по исключению, — загадочно заявил он.

— Зачем вся эта спешка? — начал было протестовать Ибрагим. — Возможно, в это время рыба и ловится хорошо, но вот девушки еще спят, совсем не так, как куры, а петухи только начищают свои шпоры.

Он повернулся спиной к нашему гостю и вышел на балкон, где начал свистеть «О соле мио».

— Синьор Нузан, — в голосе Мельфеи снова прозвучала та же самая нотка едва сдерживаемого гнева, которая вчера, во время его стычки с Ибрагимом, предостерегла нас от взрыва эмоций итальянца. — Я вас очень прошу уделить мне минутку внимания.

Нузан вернулся в номер.

— Слушаю вас.

— Вы вообще, собираетесь принять участие в разработанной нашим начальством «операции МТ»?

— Операция МТ? А это что еще такое?

— Это криптоним известного вам дела. Какой-то философ из министерства назвал ее по первым буквам псевдонимов Гамма и Дельта.

— Не вижу никакого сходства между этими буквами.

— Я тоже его не вижу. Но в том, видимо, и дело, чтобы всех запутать! По мнению того дипломата, благодаря столь хитрой мистификации, ни наши враги, ни эмтовцы (так он назвал агентов, призванных служить в рамках «Операции МТ») никогда не просекут связи между нашей акцией и экстремистами. В этом и состоит строжайшая конспирация. Мы не можем доверить агентам тайну покушения «вспышка 16.07», потому что эти сволочи никогда бы не удержали язык за зубами. Им хватило стандартной байки про двух женщин из иностранной разведки, которых мы здесь разыскиваем. Для вашего удобства они имеют на лацканах соответствующие значки. Если у них спросят, что означают буквы «МЗ», они должны отвечать, что прибыли в «Голос Тишины» на конгресс… Моторизованных Туристов.

Мельфеи постучал себя пальцем по лбу.

— Естественно, никто в это не поверит, — согласился я с ним. — На столь небольшом и скалистом острове сложно думать о моторизованном туризме.

— Синьор Антонио, — благосклонно улыбнулся мне итальянец, — думать на острове и ездить по нему — это два совершенно разных дела. Впрочем, на заседаниях любого конгресса думать совершенно не нужно, а вот говорить можно о самых сложных делах. Но, собираетесь ли вы помочь нам в обнаружении бомбы?