Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1 Страница 82

Пластиковая створка, недовольно скрипнув, приняла свежий воздух.

– Какая чудесная погода! Вчера уток на Ангаре видели… не улетают, дурочки, – она вернулась на место.

– А Тимур говорит, на севере области охотники уже выходят из тайги. Снега столько, что собаки вязнут – соболя не взять… – протянула супруга Байтемирова, думая о другом, и тут же добавила: – Надо ж, какое горе. Может, узнала, где Андрей, да за ним? Елена-то… – женщина, как более старшая, принимала к сердцу сказанное с учетом своего опыта.

– Вполне возможно, но… в таком состоянии – сами же заметили. Она вообще как-то резко изменилась… – Галина Андреевна пожала плечами, – гляжу, с полгода назад, книжка на столе – «Страсть» Ирины Жеребкиной. А я ее читала. Любопытная вещь. Там обсуждаются женские сексуальные заповеди: убивать, прелюбодействовать, красть, завидовать. Думаю, первое – спорно.

– Это что под ним понимать, – Толстова, усмехнулась. – Убивать можно разное в человеке.

– Может быть, – согласилась подруга. – О Марине Цветаевой, довольно подробно… да и оригинально, чего уж… У нее ведь были не только мужчины, но и женщины… Утверждает, что та всю жизнь занималась неэквивалентным обменом стихов на любовь. Свои стихи на чужую любовь. Не правда ли, в прозе тоже знакомо? – она с любопытством смотрела на собеседниц.

Жена Тимура Егоровича повторила движение плечами, но как-то растерянно. Толстова не реагировала.

– Даже утверждает, – будто не замечая повисшего дискомфорта, продолжала Галина, – что «когда субъект посвящает свой стих или письмо другому… он заведомо отдает нечто большее, чем есть сам»[12].

– Вполне безобидное утверждение, – заметила старшая, пытаясь скрыть возрастной диссонанс отношения к теме.

– Я тоже видела эту книгу у нее, – сказала Людмила. – Полистала, просмотрела… двоякое впечатление. Не такая уж она и безобидная. Вон, про Лилю Брик – любовницу Маяковского, и других… Мотивы копания понятны… а что дает читателю? Что меняет к лучшему?

– Ну да. Жили вызывающе втроем, – замечание Галине было безразлично. – Но я закончу о Цветаевой… Делается интереснейшее заключение, вывод… о причинах ее неудач и несчастий, так и пишет. Почему «обмен» всегда грубо и жестоко разрушает ее. Оказывается, потому что «никогда в истории… литературы стихи не удалось поменять на любовь»[13]. Представляете! Не подозревая, а только констатируя факт она ставит точку на уверенности людей в «приручении» любви. А ведь женщина! Но мне импонирует другое: возможность изобретать ее новые формы, законы. А значит, обоснование уже «страсти» однополой и ее количественных производных, что и могло явиться целью выделения гранта. О гранте – самым мелким шрифтом указано. Но рассмотрела! – Галина Андреевна довольная, чуть свысока посмотрела на собеседниц.

– Ой, я ничего в этом не понимаю. Страхи какие-то! – попыталась «сдаться» супруга Байтемирова, делая движение рукой, будто сметала крошку.

– А Лиля! – первая не унималась. – Чего стоит только название главы! «Женская сексуальность в эпоху сталинского террора»!

– И кого-то волнует?! – в голосе «старшей» послышались нотки возмущения. «Сдача» сопротивлялась.

– Распирает и колбасит! Автор, конечно, эпатирует, когда спрашивает, не она ли «разыграла карту русской литературы XX века, канонизировав своим письмом Сталину «лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи» Владимира Маяковского. Не был бы другим, без нее весь ход советской литературы?»[14]

– Знаешь, я ничего никогда в Маяковском не находила, – хозяйка поморщилась. Разговор становился неприятным. – Какой-то искусственный монумент. И вовсе автор не эпатирует… просто видит то, что и все мы, обычные люди. Они всегда видят правильнее. А Брик, когда на его последнюю перед самоубийством телеграмму «Люблю. Целую» ответила: «Придумайте новый текст… этот надоел» – просто убила в нем мужчину. А поэта никогда и не было. Она ведь тоже покончила с собой в восемьдесят семь. Вот скажите… – Людмила чуть склонила голову вбок, – что нужно испытывать в таком возрасте, чтобы сделать это?! Кого ненавидеть… в чем разочароваться? Наверное, всех и во всём. Думаю, ее убила невозможность пережить понятую никчемность прожитых лет… которые, оказалось, пронеслись мимо, а женщина-вамп, как и подобные, осталась на месте.

– Где-то я такое уже слышала? – Галина с удивлением смотрела на Толстову. – По-моему, в той же книге… Впрочем, соглашусь… Произошла гибель статуса. На собственных глазах. Вон, Ерофеев, Сорокин, да всякие «Эроны» по-крестьянски открыто смакуют лесбийство и женское скотоложство, а ее жизнь строилась и проходила в убеждении высокой и недоступной для простых смертных причастности к «играм» патрициев. Разговоры-то об «этом» велись с придыханием. Богема! А тут всякая подворотня смаковать взялась. Пожалуй и самоубийство шалость… в таком-то фиаско!

– Самоубийство не шалость.

– Ой, Люд… Не цепляйся, – на лице собеседницы мелькнула досада, – там и про Берберову много чего написано.

– Так ведь она – чудовище, – Толстова выводила что-то пальцем на скатерти. – «Сильная», «непреклонная», «свободная». Куда же дальше-то идти от женского начала? И по-настоящему независимая настолько, что безжалостно выбрасывала «лимон», если он выжат ею окончательно. «Лимон» – это муж, – она уточняющее подняла брови, – поэт того же серебряного века – Владислав Ходасевич. Больной и умирающий. Бросила! А попадись она Ерофееву – не вышло бы. «Лимоном» стала бы сама… судя по воспоминаниям жен.

– Я тебя умоляю, Людка… а мужики слепы, что ли? Когда выбирают. Ведь за спиной целый ряд. Клюнул и поделом, – бросила Галина Андреевна, но тут же, обернулась в сторону голосов, поправляя волосы.

«Ну, Тимур, поднимай, – донеслось тут же. – Поддержи огнем и манёвром!»

– Ты меня пугаешь Галя, – хозяйка откинулась на спинку стула. – А вот про обмен… верно сказано. Даже если грант, отработано с умственным изыском.

– Знаете, девчата, все, устраивая жизнь, хотят выменять свое счастье на что-то. И мы… тоже, – вставила, хотя и неуверенно, жена Байтемирова.

«А ты не так проста, – подумала Галина Андреевна, с интересом глядя на нее. – Впрочем, верно… Я же оцениваю, взвешиваю, однако сразу поправилась: – Ну, нет… я хочу любви! И только потом всего остального!»

– И все-таки… любовь обменом не получить. Автор тысячу раз права, – повторила Толстова и сложила руки под столом, слегка раскачиваясь. – Слишком велика разница в значении этих слов. В их высоте. Второе – применимо ко всему, первое – лишь к единственному. «Обменом», можно получить все, что видишь, любовью – ничего, кроме такой же…

– Ну ты даёшь! – подруга Бочкарева с восхищением смотрела на нее. – Тебе романы писать нужно!

– Да, да, Людочка, она права! – поддержала Галину соседка.

– Не нужно ничего писать. Рожать, воспитывать и любить. Вот и все задачи женщины. Любить… даже после предательства.

Несколько секунд прошли в тишине. Каждая вспоминала что-то свое.

– Холодно, прикрою, – тихо сказала хозяйка и поднялась. – Мой-то про Андрея плел вчера… догадки какие-то, мужики тоже переживают.

– Какие? – Галина посмотрела на подругу.

– Да не стоит даже углубляться… – та махнула рукой, бред… – они с Виктором и не такое после застолий болтают…

– Ох, дай бог, чтобы все улеглось. Матери-то как? Я бы слегла, – жена Тимура Егоровича была рада сменой темы, хотя, приятной и ту назвать было нельзя.

– Так она и не выходит… – угрюмо заметила Галина Андреевна, – там жена Крамаренко днюет и ночует. Сестра должна приехать… тоже, по слухам, что-то знает…

– Женщины, давайте оставим… ведь все равно толком ничем помочь не можем. Будем просто надеяться. Подождем. Толстова опять присела. – Надо бы попросить Виктора поговорить с Крамаренко. Они ведь знакомы?

– Ну… так…

– Может помощь какая нужна. А то на слухах… Вдруг они не хотят распространяться? Вон, Полина-то ничего ведь не сказала… – она посмотрела поверх Галины в сторону комнаты. – Еще сильнее разошлись.

– Еще бы! Кому приятно… – Галина Андреевна вдруг задумалась. – А ты, наверное, права Людка. – Она тоже оглянулась. – Пошли, что ли? Судя по голосам, мера пройдена.

В этот момент из комнаты громко донеслось:

– По себе знаю… водка укорачивает жизнь! Если с утра не выпьешь – день тянется и тянется!

– Ну вот. Самсонов уже готов, – Толстова вздохнула.

– Да, да. И так уже долго сидят, – согласилась супруга Тимура Егоровича. – Идемте.

– Галина!.. – выпивший Байтемиров поднялся навстречу, держа в руке бокал, – выпьешь, скажу, какой мужчина тобой интересуется! – Он хитро посмотрел на Виктора.

Тот попытался напрячься, но вышла только глупая улыбка.

Женщина, заметив общую неадекватность, спокойно взяла вино и пригубила.