Юрий Леляков - Великая тайна Фархелема Страница 88

Чувства собственной беспомощности, отчаяния, тревоги, страха — как-то все вместе с новой силой нахлынули на него. Хотя и тут он наверняка справился бы с ними — если бы не чувство вины. И пусть умом он понимал, что нет достаточно убедительных доказательств этому — оно продолжало разрастаться, угрожая стать сильнее всяких доводов разума, и становилось всё труднее сдерживать его в себе. И лишь мысль, что, поддавшись, уступив этому чувству, он подверг бы опасности не только себя — ещё помогала держаться, не впадая в отчаяние… И тут же он понимал: не будь перед ними сейчас серьёзных проблем и даже, возможно, опасности — в виде полицейских, проверяющих документы у водителя одного из автомобилей пока далеко впереди — чувство вины накинулось бы на него с совсем неодолимой силой…

Однако сейчас — сам вид полицейских заставил Джантара встряхнуться, и сгусток душевной тяжести отодвинулся на задний план. Пусть временно (он это тоже чувствовал) — но отступил. И сам он ощутил себя частью единой команды, чья миссия не давала права на малейшую слабость. Они же и отвечали не только за себя и своих попутчиков — они несли с собой тайну. Пусть не ту, которую искали, пусть вовсе странную, с которой непонятно, что делать, как ею воспользоваться, кому и зачем доверить — но тайну. Которая, возможно, всё же как-то объясняет случившееся — и невольными хранителями которой они стали…

А само это безумие… Что, если и есть — выплеск в обществе диких сил, продолжающих существовать по традиции, и даже оправдывать своё существование какими-то высшими интересами — но, по крайней мере, подсознательно весьма остро ощущающих свою ненужность в современном мире? Что и предположил Лартаяу, так точно и верно сказав…

Джантар вздрогнул от столкновения неожиданных догадок, способных ошеломить и каждая сама по себе… Но неужели это и есть — такой простой ответ на многие проблемы эпохи? Всё старое, отжившее, что есть в обществе, в цивилизации — попросту бесится в исступлении от новых жизненных реалий, в которых оно не нужно — готовое разрушить едва ли не цивилизацию вообще, посмевшую отказаться от того, что обветшало? А этого словно никто не понимает: власть, элита — продолжают стоять на стороне старого, якобы обделённого и обиженного новым? И сами готовы душить и ломать всё здоровое, энергичное в обществе — «защищая» от него, по сути, мусор, отбросы, помои, свалку дикости, гнилой перебродившей силы, утратившей всякую цель существования? Что в общем, увы, свойственно лоруанскому характеру… И где он нашёл этот ответ — здесь, на ночной дороге, в автобусе, ожидавшем полицейской проверки, с поддельными документами, где значится как заразный больной! В бегах именно от этой низкой, злой силы — которая, состоя при государстве и его законах, то и дело взрывается подобными вспышками дикости? И вот — что он должен сохранить в себе, своём сознании и памяти — чтобы поведать другим людям! Тайна — не в записи, она — в этих всплесках общественного подсознания, буйстве диких реликтовых программ, угрожающих существованию цивилизации…

Нет — а сама запись? Они же, как бы ни было, везут с собой и её! И что она означает, какой смысл имеет во всех этих поисках и событиях, какое отношение к остальному? И — были всё же у него те предчувствия, и видение с обратной дорогой из заброшенного парка… Да и почему так совпало по времени? Нет, непохоже, чтобы было случайностью. А запись может нести и какую-то свою тайну — которую они тоже должны поведать кому-то. Для чего — сперва без лишних осложнений преодолеть полицейский пост, у которого сейчас застряли…

Эта мысль ещё более наполнила Джантара энергией, решимостью, готовностью действовать — и чувством ответственности за информацию, которую они несли в себе и с собой, пусть не всегда понимая её смысл. И сдаться, проиграть — не имели права. Они должны вырваться — и разобраться, что происходит…

— … Нет, но как я сойду в Саулато? — отвлёк Джантара донёсшийся сзади голос. (Так по-лоруански назывался Джалат, первый на их пути город после Тисаюма.) — Прямо так, без одежды?

— Нет у нас твоей одежды, — тоже по-лоруански ответил Донот, перейдя на «взрослый» голос. — Вы все, кто без формы, так и поехали, даже не вспомнили о ней. Кажется, были довольны, что вообще выбрались оттуда…

— Она же там осталась… — будто не слыша, продолжал тот, кому предстояло выйти в Джалате. — Как я теперь появлюсь у своих? Вот так, без ничего? Да ещё как туда доберусь? Там прямо автобусом не подъедешь… — голос его готов был сорваться. — Это же через лес, вокруг горы, дом — на другом склоне…

— Только истерики не хватало, — встревоженно прошептала Фиар. — Могут услышать снаружи… Донот, надо что-то делать…

— И кто тебя ночью увидит? — спросил Донот. — А с учётом общей ситуации — тем более, чего уж…

— Но о чём вы думали сразу, когда мы уходили без одежды? — всё же сорвался на крик ответивший Доноту голос — и Джантара бросило в озноб от мысли, что могло случиться дальше.

— Слушай, успокойся, тут и другие в таком положении… — начал один из «конвоиров», уже собираясь встать.

— Тебе хорошо говорить, ты — в форме, в сапогах! А представь, сколько и где мне идти без сапог, да ещё ночью! Если там с одной стороны — дорога через лес, а с другой — целая городская улица, закрытая на ремонт! И на ней, между прочим, полиция!

— Фиар, постарайся успокоить его, пока он нас не выдал… — прошептал Донот. — Но пойми, мы не могли решить за вас всё… — продолжал он снова «взрослым» голосом по-лоруански. — А одежду я сам бы тебе отдал, если бы она могла тебе подойти — и не то, что для нашей общей безопасности я должен выглядеть как взрослый, а сапог у нас и так на всех не хватит! И не то, что предназначалась она для покойника, в другой ситуации я бы не подумал взять… И кто вам виноват: таскаете на себе столько всего, а потом случайно оказаться без сапог для вас — уже катастрофа? Я тоже особорежимник, кажется, почти твой ровесник — и мне хватило бы набедренной повязки! А видишь в чём должен ехать, чтобы быть похожим на взрослого — и мне, что, приятно? И всё, между прочим — из-за ваших, лоруанских понятий об одежде! И если ваши взрослые устроили вам такое — при чём тут мы?

— Донот, не надо так, — попыталась разрядить обстановку Фиар. — Давайте все просто успокоимся…

— Да, это вы привыкли… почти без ничего, — не унимался попутчик из Джалата. — А мы — совсем без ничего, понимаете? И вы нас ещё наручниками пристегнули! Себя — нет, только нас!

— Это же там, в больнице, для вида… — попытался объяснить Донот. — Солдаты смотрели, как вы садились в автобус…

— Донот, давай скажем прямо, в чём дело! — Фиар не могла больше сдерживать тревогу. — Услышат, что заразные больные — думаю, сразу отправят! Тем более, скажи ещё: у одного из больных начался бред…

— Послушайте! — с ходу, решился Донот, высовываясь из окна по левую сторону. У Джантара всё замерло внутри — но Донот говорил спокойно и уверенно. — У меня тут заразные больные, я их сопровождаю в Институт особо опасных инфекций! И не знаю, кого вы там ищете, но один больной уже начинает бредить! Нельзя ли отправить нас быстрее?

— А… документы есть? — неуверенно переспросил один из полицейских, подбегая к автобусу.

— Вот, смотрите, — Донот прислонил к стеклу с внутренней стороны какие-то бумаги. — Но не хочу протягивать под дождь, и вам самим их лучше не касаться. Надеюсь, вы и так видите…

— Понял… — ещё более растерянно ответил полицейский, едва осветив бумаги через стекло своим фонариком, и крикнул кому-то вдаль — Я же говорил, нет их здесь! А сейчас давай быстро пропускай весь этот ряд! Потом объясню, в чём дело…

«И правда, чего уж там, — вдруг подумал Джантар. — До соблюдения ли всех процедур — в преддверии краха цивилизации…»

Последующие несколько мгновений показались особенно долгими и томительными — хотя он и слышал с каждым разом всё более близкий рокот заработавших моторов, и видел, как один за другим трогались с места стоявшие впереди автомобили. Но вот очередь наконец дошла до автобуса, стоявшего перед ними — а затем Итагаро сразу запустил мотор, и вскоре стеклянный куб полицейского поста (приближения которого со всё большим замиранием ожидал Джантар — но, когда автобус поравнялся с ним, с удивлением понял, что внутри никого не было) остался позади.

— Кажется, прорвались, — с облегчением вздохнул Донот, садясь на место.

— Нет, но как мы теперь… — срывающимся голосом, хотя как будто и спокойнее, произнёс тот же попутчик. — Как я явлюсь к своим…

— Будто мы понимаем, что заставило взрослых так с вами поступить, — ответил Донот. — Действительно: всегда такая стыдливость, а тут…

— Чтобы сразу подавить всякую волю к сопротивлению, — предположил Лартаяу. — Это в школьной программе, когда изучаем войну — речь идёт только о мужестве, стойкости… А поймают человека на этот проклятый стыд — и всё, он уже не готов ни за что бороться, делай с ним что хочешь…