Александр Тюрин - Конечная остановка: Меркурий Страница 9

— Сегодня нам туда,— погоняю я нарочито неповоротливого Нура.

А этот мелкий фраер тоном оскорбленной добродетели еще заявляет.

— Собственно, от кого вы убегаете? Ворваться в бабий туалет? Как бы не так. Фу, я порядочный человек.

— Рассказывай о своей порядочности младенцам, а мне не плети. Деру мы даем от твоих же сотоварищей, по которым тюрьма плачет. Ну-ка, шевели ногами, а не то отстрелю яйца и тогда тебе легче будет идти.

Нур решил, что яйца ему еще любы и совсем не мешают, поэтому послушно заторопился. Но уже в первой комнатке — с зеркалами и пепельницами — мы столкнулись с фемом. У меня во рту мигом пересохло, вот те на, женщина-мутант, да еще какая. Впрочем, физиономия фемки осталась каменной, а рука не потянулась к кобуре. Я же забормотал.

— Извините, мы тут проездом с Марса, мы сейчас выйдем, только с другой стороны… У нас совсем другие надписи на дверках. “Д”, то есть дамы и “Г”, считай, господа.

Тут на щеке у фемки забрезжило подобие улыбки, может даже одобрительной. И снова “вот те на”, путь неожиданно открылся — страшная мутантка отвернулась к зеркалу. Я потащил Нура в следующую комнатку, там подскочил к окну, раздвинул ставни. Остается вылезти, сделать шажок влево по карнизу и как раз трап. Но еще надо заставить выйти наружу моего подконвойного.

— Ну-ка, Нур-малыш, давай, как горный козел.

— У меня боязнь высоты! — нарочно стал истерировать он.

— По-моему, ты должен скорее ощущать боязнь дырки в голове.

И тут из другой комнаты, той, которую мы уже миновали, послышались звонкие голоса, свидетельствующие о препирательствах. Фем настоятельно требовала, чтобы какие-то мужики немедленно удалились, те же грубо упирали на исполнение закона. Я попытался запихнуть Нура в одну из кабинок, но тут дверь распахнулась и показался сексот собственной персоной. Будь под рукой гразер, я бы мигом срезал гада. Однако стрелял я из сквизера, при поражении этим оружием результат наступает лишь треть секунды спустя. В масштабах большого боя это — мелочи, ну, в нашем же случае вязовский человек успел разрядить бластер. Не в меня, а в Нура, и прожег ему грудную клетку. Правда, сам стрелявший, быстро загнувшись, вышел из игры.

Я видел, Нуру осталось немного. Поэтому, вытащив гразер и поливая жесткими лучами дверной проем, заодно превращал арестованного в хорошего человека. Шприц-пистолетом впрыснул ему крепкий кортизолин, который развязывает языки людям с сужающимся полем сознания, и налепил считыватель на горло. Слов уже не будет слышно, но приборчик распознает их по вибрациям. Я не знал, фемка все еще торчит неподалеку или давно убралась восвояси. Во всяком случае из соседней комнатки клубами валил дым, совершенно непроницаемый даже для СВЧ-излучения.

— Скажи, милок Нур, кто ж послал тебя нанимать старателей на разбой? Кому понадобился этот гоп-стоп? Не запирайся, я все знаю. Кто тебя погубил?

После небольшого затишья сквозь дым чиркнуло несколько бластерных трасс — одни отправились в окно, другие продырявили радиатор, откуда со змеиным шипением стал поступать горячий гелий. Потом из дыма чуть выше пола показался некто в шлеме и тут же схлопотал. Он слишком хорошо подставился в перекрестье прицелов моего гразера. Шлем превратился во что-то вроде котелка, из которого плеснуло паром, брызгами и светом. Если гразером сыграть в упор, ему мало что может противостоять, но, стоит отметить, пострадавшему мучиться не приходиться. Впрочем, уже следующий благородный луч мог избавить меня от жизненных мучений. Надо было срочно улепетывать, сигать в окно. Ну, Нур, ну! И Нур раз в жизни сделал благое дело, что, по большому счету, могло ему пригодится лишь на том свете.

— Нанял меня Дыня-мутант… выполняет разные поручения “Дубков”… заплатил… десять “толстых” имперок.

— Неужто в “Вязах” никто не узнал про такой сюжет?

— Директор Медб мог… он занимался слежкой за “Дубками”…

Плазменный шнур прошипел возле уха. Я сорвал считыватель и выскочил на карниз. Даже если Нур еще при жизни, ему быстро помогут свести с ней счеты.

Не промахнуться бы из-за такой нетерплячки, попасть бы ногами в кишку аварийного трапа. Вот он, наконец, конвульсивно сокращаясь, глотает мой организм, прокачивает полимерными мышцами и выбрасывает через свой “анус”. Соответствующее отхожее место встречает меня внизу — полусклад-полусвалка.

На одном из концов проулка выглядывают из-за угла люди, которые бьют по мне из плазмобоев и бластеров. Я ухожу в другую сторону, петляя меж ящиков, огрызаясь и весьма неслабо своим аппаратом. На экранах хайратника снуют сетки прицельных и и целеследящих координат, вот я резко совместил две системы линий, и гразер облегчается по моему мыслесигналу. На том конце проулка человек до пояса превращается в помесь фонтана и вспышки. Я никогда не кричу в таких случаях с азартной пеной у рта: “Попал-попал”. Еще не хватало испытывать половое возбуждение и социальный оптимизм при виде чьих-то испаряющихся внутренностей. А почему, собственно, не порадоваться? — поинтересуется какой-нибудь юный балбес.

А потому, что следующим могу оказаться я.

Кто-то догадался отправить в меня самонаводящуюся ракету, но я ей “выключил свет”. Пустил контрракету из своей ракетницы, это штуковина навелась на первый снаряд и сцапала его специальной зонтиковой сеткой. Свет погас с большим дымом и треском. Потому, воспользовавшись суматохой, я соскользнул в люк пневмопровода. Это такая тумбочка с крышкой наверху и аварийным клапаном внутри. Крышка поднимается, клапан — у которого кем-то уже была сбита заглушка — проворачивается, и я падаю вниз с предсмертным смехом, туда, где вечно ревет ураган. Поток подхватывает меня и быстро разгоняет.

Слишком быстро. Я так и не понял, куда пропал мой естественный страх перед трубопроводными ужасами, отчего я посмел в них нырнуть. Будто всадник (или пеший) без головы. Пневмосистемой, как следует, умеют пользоваться лишь фемы. Слишком уж крут и силен поток воздуха, а по дороге попадаются разные загогулины. Сразу напала жуть. Все тельце съежилось, стало тщедушным и заныло от страха. Одежда свистела, ее металлические детальки визжали, царапая металл трубы, и, совокупно с воем урагана, доводили меня до степени близкой к безумию и бешенству. Где люк, где фильтр, как среагировать, как не стать фаршем? По-моему, я так перенапрягся, что перестал соображать и даже расслабился. И, конечно же, Анима стимулировала насколько возможно выпуск размягчающих эндорфинов.

После чего полегчало во всех смыслах. Слушайте, марсианы, слушайте, что со мной приключилось.

Когда я от страха и ужаса перестал чувствовать тело от пяток до макушки, вернее, прежнее тело, то заимел новое. Будто заразившись движением, завертелось во мне что-то похожее на юлу. Завертелось вокруг оси, если точнее ПОЛЮСА. Полюс прыскал во все стороны напряжением. Напряжение разлеталось лучами, пучками и фронтами. Получалось в итоге вихревое, вращающееся и разбегающееся поле. Причем скорость его разбегания было куда большей, чем моя собственная.

А результат вот каков оказался. Пока моя взъерошенная тушка подлетит к очередной развилке, я уже успеваю ее прощупать своим вращающимся полем. Как так? Вот так — я получал ощущения в смешанном виде — царапание (как бы осязание), жужжание (как бы слух) и мелькание пятен с пузырями (как бы зрение). Я назвал бы такие каналы восприятия — ПУЛЬСАЦИЯМИ. Я в пульсациях быстро привык разбираться и вскоре стал понимать, в какую сторону надо разворачиваться, на какой бок перекатываться и куда закладывать тормозную ногу, чтобы выписать верный вираж.

Дело кончилось тем, что вращающееся поле разрослось на всю пневмосистему. Да так, что ее трубы стали еле заметной сеточкой дрожащих сосудов. В центре сеточки находился наблюдатель, то есть я. Кое-где сосуды были сокрыты какими-то неприглядными пятнами. Тогда я, как форменный народный богатырь, слегка поднатуживал свой полюс. Тот выбрасывал бурунчик огненной энергии — нечто горячее торопливое расширяющееся — которую я усилием своей богатырской воли направлял, куда положено. Пламенная сила, как ершик в унитазной трубе, счищала пятна и возвращала полную ясность.

Не надо понимать меня ни буквально ни фигурально. Во-первых, я, естественно, не полыхал натуральным огнем как пьяный Дракон Змеищенко, а во-вторых, не рассыпаю вам плоские метафоры. Я пытаюсь… О чем-то подобном — внутренних энергиях предматериального мира — лопотали не раз мистикофизики, то есть мизики. Они ввели в обиход словцо “протогены”, которым обозвали некоторые скопления, сгустки чистых виртуальных сил, влияющих резонансно на сложные объекты, включая человеческие организмы. Но мизики, во-первых, ничего не испытывали на собственном опыте так как я, а довольствовались методами структурного математического анализа. А во-вторых, им никто не верил и не верит. (Ох и вечен разрыв между думающими страдающими импотентами и безмозглыми бесчувственными потентами.) Я так увлекся ощущениями, что чуть не прошляпил момент, когда надо было сказать “до свиданья, мир чудесный”. Но все-таки безошибочно свернул в тот тоннель, где имелась заглушка колодца. С расстояния в сто метров начал размачивать ее пальбой из гразера, дальше были — дыра, шахта и мостовая. В вихре пыли и прочего дерьма я отстрелился на улицу, как некий грязный обшарпанный джинн.