Вадим Смиян - Пушкинский вальс

Часть 1. Город детства

 Глава 1.

       Электропоезд резко замедлил ход, и Владислав Георгиевич тотчас вскинул голову. Дремота, вызванная многочасовой монотонной дорогой, разом улетучилась, в приоткрывшихся глазах пассажира появился заинтересованный блеск. Он оживленно закрутил головой – по обе стороны состава простирались железнодорожные пути, что свидетельствовало о близости большой станции; где-то под днищем вагона тяжко стучало, колотило, скрипело, и поезд все более замедлял движение; немногочисленные уже пассажиры оставляли свои сидячие места и скапливались в проходе, чтобы при полной остановке поезда оказаться ближе к дверям. Репродуктор зловеще зашипел и выдал хриплым, не очень внятным голосом:

   - Уважаемые пассажиры! Наш электропоезд прибывает на конечную станцию – город Г…ск! Пожалуйста, не забывайте свои вещи. Поезд отправляется в тупик – просьба освободить вагоны…

    Репродуктор сдавленно захрипел и умолк. А Владислав Георгиевич по-доброму улыбнулся…Давно уже не слыхал он этой дежурной фразы. В годы своего студенчества, когда он наведывался сюда едва ли не каждый месяц, ибо молодости дальняя дорога не помеха, это напоминание вызывало у него усмешку, а то и раздражение. И он даже сам удивился, как неожиданно потеплело на душе при звуке этого старенького репродуктора,  годами повторяющего это незатейливое напутствие все новым и новым поколениям пассажиров.

     Владислав Георгиевич неспешно вышел на перрон. Торопиться никуда не хотелось, да и незачем.

 А еще – несолидно. Он уважаемый человек, уже разменявший шестой десяток. Крепкий, хорошо сохранившийся мужчина в дорогих очках, с по-летнему короткой прической, отливающей дымчатой сединой. И хотя у него давно уже наметилось заметное брюшко, да и второй подбородок был в наличии (чего он жутко стеснялся,и при фотографировании вытягивал шею совсем по-гусиному), однако люди, обращаясь к нему со спины, нередко говорили: «Молодой человек!», и это очень нравилось Владиславу Георгиевичу. Он пошел по платформе уверенной и величавой походкой человека, у которого нет причин суетиться. Походкой человека, который наконец приехал домой.

    Это была его малая родина, город, где прошло его раннее детство. Он остановился перед лестницей, ведущей с платформы вниз, на узкую асфальтированную дорожку. Стояло чудесное майское утро – ясное и теплое. Легкий ласковый ветерок чуть поглаживал его короткие, торчащие ежиком волосы…А воздух? Несмотря на то, что здесь расположена станция, что совсем не способствует чистоте окружающего воздуха, он был удивительно приятен и свеж, и Владислав Георгиевич почувствовал, что не может им надышаться. Действительно – как же сладок нам воздух малой родины, где мы появились на свет, где нас ждали самые близкие люди, где мы впервые в жизни ощутили свое присутствие в этом мире…Место на бескрайней земле, маленькое и зачастую невзрачное, но которое никогда не забудешь, какие бы прекрасные края ни повидал! Ибо отсюда мы начали свой долгий и тяжкий путь, здесь сделали свой первый в жизни шаг…

    По узкой асфальтированной дорожке  Владислав Георгиевич направился в сторону автовокзала, неся в одной руке увесистый саквояж, а в другой – перекинутый через руку пиджак. На круглом пятачке возле остановки уже ожидал большой старенький «Икарус», двери которого пока еще были закрыты, а немногочисленные в этот ранний час пассажиры уже собрались под навесом в маленькую, но густую толпу. Владислав Георгиевич подошел и остановился чуть поодаль, невольно держась особняком. Как непохожа эта толпа на столичную! Здесь нет вечно спешащих на работу людей, нет студентов, умудряющихся на ходу штудировать толстые учебники. И вездесущих гостей столицы тоже нет. Зато есть бабушки с корзинами, угрюмые мужики в помятых пиджаках и кепках, с полотняными мешками в узловатых руках, девушки в летних платьицах и вязаных кофточках с букетами сирени в руках…Дальнее Подмосковье, провинция. Кажется, ничего здесь не меняется. Точно таких же бабушек и мужиков, такие же мешки и корзинки, и девочек с ветками сирени Владислав Георгиевич наблюдал здесь в середине 70-ых годов, когда сам был молодым шустрым студентом. Этого автовокзала тогда еще не было – вместо него стоял обширный дощатый барак. А вот «Икарус» ходил точно такой же… уж не тот ли самый? Провинция…

    Вдруг «Икарус» резко рванул с места, рывком подъехал к остановке. С пронзительным шипением открылись двери, и народ принялся  загружаться в салон.

    Владислав Георгиевич не спешил. Он нарочито сторонился этой глубоко провинциальной публики, будто опасался ненароком сделаться ее неотъемлемой частью. Пусть себе ломятся…Однако когда в числе аутсайдеров Владислав Георгиевич величественно поднялся по ступеням заднего входа, то к своему удивлению обнаружил, что все места оказались заняты. Салон был свободен, и только несколько неторопливых пассажиров притулились к окнам или ухватились за верхний поручень. Остальные, более расторопные, довольно расселись по сиденьям, удобно устраивая на коленях свою поклажу. Владислав Георгиевич недоуменно передернул плечами и, пройдя в салон, взялся за поручень. Ему хотелось смотреть в окно, узнавать родные места, и делать это сидя было бы удобнее…но ничего не поделаешь! Придется постоять с тяжеленным саквояжем в руке… Неожиданно за спиной у него раздался чарующий голосок:

    - Вы хотели присесть? Пожалуйста, садитесь!

    Владислав Георгиевич удивленно обернулся. Перед ним стояла тоненькая девочка лет шестнадцати в простой синей кофточке с хозяйственной сумкой в руке, с которой, наверное, хаживала в магазин еще ее бабушка. Белобрысенькая, немного веснушчатая, девочка смотрела на заезжего столичного жителя голубыми ясными глазами, излучавшими бесконечную заботу. Владиславу Георгиевичу вдруг сделалось по-настоящему стыдно.

    - Ну что вы, миленькая, - тепло отозвался он с отеческой улыбкой на устах. – Ради Бога, сидите…я достаточно насиделся в поезде, так что с удовольствием постою, да и ехать не слишком далеко…

     Девушка не стала повторять приглашение и опустилась на освобожденное было место, а Владислав Георгиевич уставился в окно, чувствуя, что быстро краснеет. Ему казалось, что он притягивает к себе осуждающие взгляды, хотя он понимал, что это все полнейшая ерунда.

   « Вот ты, Владик, и дожил, - мысленно сказал он себе. – Вот уже и девушки место в автобусе уступают…Я еще поглядываю на них как мужчина, а они на меня – как на дедушку. Какая прелесть…» И от этой мысли вдруг сделалось очень больно. Приехав в родной городок – провинциальный, тихий и такой милый, - он уже успел ощутить себя все тем же мальчишкой, что жил здесь много лет назад, успел почувствовать, как улетучиваются прожитые годы и расправляются грудь и плечи, и вот – юная девушка, почти ребенок, движимая самыми добрыми чувствами, своим предложением так резко и жестко разрушила эту сладкую иллюзию…Как жаль! В Москве Владислав Георгиевич ничего подобного не ощущал. Может, потому, что в столице он давно уже не чувствовал себя молодым. А может, оттого, что в столичном транспорте никто и никогда места ему не уступал. И это было так естественно, что он и представить себе не мог, что когда-нибудь будет иначе.