Наталья Александрова - Шкатулка Люцифера Страница 10

Зал кофейни чуть заметно покачнулся.

Неужели это от одной рюмки ликера?

Да нет, конечно. Ей случалось выпивать куда больше без всяких последствий. Все дело в Эйно…

Она бросила на стол бумажку в сто крон, пересекла зал, вышла на улицу. Следом за ней мелькнула какая-то тень.

Мария зябко поежилась, спрятала руки в карманы пальто, огляделась в поисках такси.

Как назло, рядом не оказалось ни одной машины, и она зашагала в сторону гостиницы «Выру» – там в любое время суток людно, и уж машину поймать можно без проблем.

Чтобы срезать дорогу, она свернула в узкий переулок, в конце которого виднелась Ратушная площадь.

Рядом послышались чьи-то неровные шаги.

Мария обернулась и увидела того человека из кофейни, человека в плаще с капюшоном. Он шел следом за ней, слегка прихрамывая, и смешно отмахивал при ходьбе левой рукой.

– Чего тебе надо, козел? – проговорила Мария раздраженно, с закипающей злостью.

Только этого уличного приставалы ей не хватало!

Он ничего не сказал, только прибавил шагу и вскоре нагнал ее.

Из-под капюшона сверкнули белки глаз.

Незнакомец вытянул вперед правую руку. Казалось, он хочет успокоить, утешить ее… но это оказалось последней каплей. Мария торопливо открыла сумочку, вытащила баллончик, который с некоторых пор всегда носила с собой…

А незнакомец заговорил.

Он говорил на незнакомом ей языке, но Мария сразу поняла по четкому ритму, что это – стихи, а затем каким-то непостижимым образом осознала и их смысл.

Шелка и бархат истлеют в прах,Румяна – какой в них прок?Возьмешь с собою лишь стыд и страхВ последнюю из дорог…

Мария почувствовала странную слабость, головокружение и тошноту. Рука с баллончиком бессильно опустилась, сердце забилось в груди, как подстреленная птица.

Внезапно на небо выкатилась луна, осветив темную улицу, окутав странного ночного прохожего тусклым голубоватым свечением. Однако лицо его по-прежнему оставалось в тени, только пронзительные глаза еще ярче сверкнули из-под капюшона.

– Отвали… – слабым голосом проговорила Мария, надеясь этой бессильной грубостью защититься от наваливающегося на нее ужаса. Ей казалось, что все это – сон и она вот-вот проснется в уютной и просторной спальне своего дома в престижном районе Рока-аль-Маре…

Однако незнакомец только качнул головой и вдруг взмахнул рукой. Из широкого рукава его плаща выплеснулась полоска серебристого света, оказавшаяся узким лезвием ножа. Это лезвие плавно и незаметно вошло в грудь Марии.

Ее пронзила острая, ледяная игла боли, но в то же время она почувствовала странную легкость.

По крайней мере, она больше не увидит, как Эйно целует пальцы какой-нибудь очередной худосочной шлюхе… И, к счастью, она больше не услышит сочувственной и снисходительной интонации в голосах задушевных подруг… И больше не испытает такого унижения…

Ноги Марии подогнулись, и она беззвучно сползла на булыжники мостовой.

Человек в плаще склонился над ней, пристально вгляделся в побелевшее лицо, омытое голубоватым молоком призрачного лунного света.

Затем он выпрямился, достал из-за пазухи небольшую старинную книгу в потертом кожаном переплете, раскрыл ее в нужном месте, выдернул из книги пожелтевшую страницу с латинским стихотворением и положил на грудь мертвой женщины, осторожно заправив за лацкан дорогого итальянского пальто.

Оглядев еще раз дело своих рук, он спрятал книгу в карман плаща и зашагал прочь.

– Кажется, живой! – проговорил испуганный старческий голос. – Господин, вы меня слышите? Господин, вы живы? Господин, вы можете подняться?

Старыгин застонал и приподнялся.

В первый момент он не мог понять, где находится: кругом была глубокая живая темнота, из которой выступала приземистая фигура в бесформенной накидке, напоминающей похоронный саван, озаренная фантастическим голубоватым светом. Преодолев пульсирующую в затылке боль, он вспомнил, как вошел в собор, как из темноты появился загадочный призрак… вспомнил удар, обрушившийся на его несчастную голову…

– Кто вы? – испуганно воскликнул Старыгин, вглядываясь в склоненную над ним фигуру.

– Вот интересно! – проскрипел старческий голос. – Я-то известно кто, я – ночная дежурная, ответственное лицо, а вот кто вы и как вы здесь оказались?

Дмитрий Алексеевич заново вгляделся в свою странную собеседницу… и облегченно перевел дыхание: это оказалась вполне безобидная пожилая женщина с недовольным и растерянным лицом. То, что он принял за саван, было обычной шерстяной шалью ручной вязки – вещь, совершенно необходимая в сыром холоде собора. В руке дежурной сверкал фонарь, испускающий яркий голубоватый свет, который и придавал обстановке странную и нереальную тональность.

Дмитрий Алексеевич назвал себя и объяснил дежурной, что наведывался минувшим утром, а сейчас хотел еще раз осмотреть картины. Причем входная дверь собора была открыта, потому он и вошел внутрь. Сообщил Старыгин с некоторым смущением и о таинственном незнакомце, который оглушил его ударом по голове, однако дежурная выслушала эту часть его рассказа с заметным недоверием, да, впрочем, и сам Старыгин не был сейчас ни в чем уверен – уж очень подозрительно эта история звучала. Пожалуй, он и сам себе не поверил бы, если бы не вскочившая на затылке здоровенная шишка. Впрочем, она могла появиться от падения на каменный пол.

Дежурная довольно сухо осведомилась о самочувствии Старыгина, спросила, может ли он самостоятельно передвигаться, и вполне удовлетворилась, когда он поднялся на ноги и заверил ее, что вполне здоров и сию же минуту покинет собор.

Проводив незваного гостя до дверей, женщина заперла их на огромный заржавленный засов и включила сигнализацию.

Старыгин же отправился к себе в отель.

Он решил не брать такси (тем более что ни одной машины не нашлось в обозримом пространстве) и дойти пешком, благо до гостиницы было совсем недалеко.

От холодного воздуха в голове у него немного прояснилось, и боль от ушиба прошла. Единственное, что его беспокоило, – он никак не мог вспомнить, зачем шел в собор в такой поздний час, какую мысль он хотел проверить.

Впрочем, решил Старыгин, утро вечера мудренее, утром все вспомнится, все встанет на свои места.

Он свернул в узкий переулок, в конце которого виднелась ярко освещенная Ратушная площадь.

И вдруг едва не споткнулся о распростертое на булыжной мостовой женское тело.

Старыгин ахнул от неожиданности, склонился над незнакомкой…

Это была красивая, ухоженная женщина лет тридцати, в дорогом и стильном пальто. Светлые волосы свободно рассыпались по обледенелым булыжникам мостовой, глаза оставались полуоткрыты, в них тускло отсвечивал лунный свет.