Елена Хисамова - Мистика и реальность. Страница 10

     Следующее утро Катерина решила начать с освоения территории. Она набрала в вёдра воды и, прихватив резиновые перчатки, швабру с тряпкой,  на грузовом лифте спустилась со всем этим нехитрым хозяйством в подвал. Тот давно представлял собой некий склад ненужных производству станков и инвентаря. Длинный тёмный рукав коридора уходил в далёкие недра. Освещенной оказалась лишь его малая часть. Остальные лампы давно околели в экономическом коллапсе.

Катерина совершенно не боялась всяких глупостей вроде призраков, полтергейстов и другой нечисти. Без ерунды забот полон рот. Так что она бодро потащила в темноту одно из вёдер. Работа спорилась. Но нет – нет, а неприятное чувство охватывало её. Словно смотрит кто-то в спину. Катерина переставала возить тряпкой по полу и замирала, прислушиваясь. Не находя подтверждения  испугу, ругала себя за ребячество и с удвоенным усердием продолжала уборку.

     Неожиданная и неприятная досадность. Чужие не допустимы на территории семьи. Но эта особь не доставит больших проблем. Он её быстро устранит. Надо перегрызть крепления вентиляционной трубы и рассчитать время и траекторию падения.

     В то утро Екатерине хотелось умереть. Домашний ад вымотал её и подвёл к крайней черте. Младшая дочь собралась замуж. И это в такие беззаботные и золотые семнадцать. Увещевания, уговоры и доводы Катерины, взывающей к её детскому ещё разуму, уплывали в атмосферу, как дымок от тлеющей сигареты, оставленной в пепельнице. А когда мать начала слишком наседать, дочь с наглым прищуром напомнила Катерине, во сколько лет та выскочила замуж сама, да ещё пузатая.

«Скажи спасибо, что бабкой не станешь в ближайшем будущем. И вообще, на то ты и мать. Найдёшь деньги на свадьбу. Тебе не привыкать занимать», – резко отчитала дочь Катерине, дав понять, что решение принято и обсуждению больше не подлежит.

     На людях она держала слёзы в себе, зная, что они, выражая сочувствие, в душе будут благостно млеть от счастья, что у самих жизнь струится гладенько. А от этого Кате становилось только горше и гаже. Поэтому, спустившись на дребезжавшем всеми изношенными сочленениями лифте в подвал, Катерина дала, наконец, волю слезам. Сначала она тонко по-бабьи завывала, но постепенно вошла во вкус и вскоре зарыдала во весь голос. Акустика в каменном туннеле напомнила ей Светлановский зал Дома Музыки, где Катя была единственный раз на концерте с дочерьми. Она даже не догадывалась, что на её сольном выступлении присутствует невидимый слушатель.

Наконец, особь закончила производить бередящие что-то неясное внутри него звуки и двинулась вглубь убежища, приближаясь к месту ликвидации. Он замер. Ещё несколько шагов и всё будет кончено. Но неожиданно для себя самого, словно пружина внутри его тела резко распрямилась, он молнией бросился вниз прямо на особь. Она пронзительно завизжала и, хаотично размахивая во все стороны верхними конечностями, бросилась прочь. В ту же секунду на место, где перед этим находилась особь, с огромной высоты рухнул массивный фрагмент вентиляционной трубы, кроша и разбрызгивая, будто шрапнель, половую плитку.

     Через час Катерина вернулась в подвал. Только хруст крошек плитки под ногами и её взволнованное частое дыхание – другие звуки не нарушали таинственной тишины. И тут она увидела его. Дрожащими руками Катерина достала из кармана халата несколько кусков колбасы, завёрнутых в пергамент. Торопливо вытащила их из бумаги и тихо сказала: «Ну, здравствуй, спаситель!»

     На древнем токарном станке сидел огромный пасюк, свесив длинный лысый хвост, и пристально смотрел на неё рубиновыми бусинами на удивление разумных глаз.

«Видно всё-таки где-то произошёл прокол, и моему прапрадеду ввели бракованный ген. Но ведь приятно, чёрт возьми!» – и старый крыс хитро улыбнулся, смешно шевеля усами. 

Месть – блюдо холодное.

Но мститель, пусть он справедлив,

Убийцей станет отомстив.

(Уильям Блейк)

Николай с трудом приподнял с тощей, слежавшейся подушки голову, трещавшую от похмелья, и приоткрыл глаза. Яркое августовское утро шустро вползло через узкие щели глазниц и взорвалось в черепушке новой вспышкой нестерпимой боли, заставив с мучительным стоном откинуться назад. Шёл девятый день его попыток утопить сознание в алкоголе и забыть, что у него больше нет сына. Он заставил себя подняться, поддерживая одной рукой застиранные семейные трусы, ставшие ему велики на пару размеров и, так и норовившие съехать вниз с костлявых бёдер,  добрёл до кухонной раковины и пустил воду на полную мощь. Набирая её собранной в горсть ладонью, начал жадно пить. Память тут же подбросила картинку: пятилетний сын Лёнька, голенастый и чубатый, с вечно сбитыми, щедро замазанными зелёнкой, коленками со смехом подставляет, сложенные ковшиком ладошки под сверкающую на солнце, упругую струю колонки возле дома. Николай закрыл кран, подошёл к столу. Схватив початую бутылку водки, припал к горлышку. 

    Работы в посёлке не было. Да и посёлком называть забытую Богом дыру, в которой больше половины домов пустовало, язык не поворачивался. Некоторые мужики ездили в районный центр, где на химкомбинате травились за малые заработки, но жить-то всё равно на что-то надо. Николай твёрдо решил: на вредном производстве гробиться не для него.  Невзирая на тихие слёзы и уговоры жены, подался в столицу вместе со старым приятелем. У них была задумка: на небольшие деньги взять в аренду помещение на каком-нибудь  предприятии, разваленном перестройкой, дефолтом и экономической политикой государства.

     Время бежало незаметно. Ленька, окончив школу, последовал примеру отца и отправился в столицу  за качественным обучением и весёлой, насыщенной событиями, жизнью. К нему он явился неожиданно, да не один, а с закадычным дружком Максом. Они с детского сада были – не разлей вода, и в посёлке получили прозвище «двое из ларца».  Кровный отец Максима сгинул в неизвестном направлении ещё до его рождения. Николай относился к парню, как к родному сыну и искренне радовался, что мальчишкам повезло обрести настоящую дружбу.

     Большой город обрушил на парней кучу соблазнов. По улицам  дефилировали стройные красавицы, одетые в узенькие полоски ткани,  едва прикрывавшие их прелести. По вечерам призывно зажигались огни ночных клубов, и сверкающие полированными боками, дорогие машины  подкатывали к ним, выпуская из салонов, благоухающих новой кожей, ароматным табаком и изысканным парфюмом, стайки золотой молодёжи.