Антон Антонов - Пражский музей пыток Страница 10

Многие приходят туда, чтобы хорошенько испугаться, а потом выйти и почувствовать, что в их, жизни, этим ужасам нет места. Всё происходящее с ними, обыденно, скучно, да, но и слава богу. После увиденного, вряд ли кому-то захочется променять страх не заплатить вовремя кредит, на реальную дыбу. Люди – трусы, когда дело доходит до физической расправы. Особенно когда понимаешь, что в конце только смерть. А она там всегда.

Вдох, вдох, выдох.

Так вот, все эти эмоции долгое время падали и падали в копилку музея. И в определённый момент произошел «большой взрыв» – накопленное Зло осознало себя. Дальше, всё просто – оно создало Коридор, с его Дверями и стало ловить таких вот индивидуумов как я. Чтобы питаться их вкусными страхами. Ну как, помогло найти способ выбраться? Пока что нет. Мда…

Вдох, вдох, выдох.

Всё время думал, что если столкнусь с чем-то сверхъестественным, буду только рад. Ведь значит, жизнь не так заурядна. И если случилось нечто эдакое, то и многое из того, что принято называть чудесами, мистикой, даже магией, всё это, может быть на самом деле. Хех, тварям за спиной, моя жизнерадостная философия наверняка придётся по вкусу.

Вдох, вдох, выдох.

В-пятых: как выбраться из Коридора? Победить страх? Француз говорил об этом… Да уж, источник заслуживающий доверия. К тому же это было там, в проёме, а про Коридор он ничего не говорил. Двери… чёрные проемы… не вариант, это уже понятно. Пока их нет, но уверен, появятся. Отдаться на съедение?

Вдох, кхе-кх-кх-кхех-кх, вдо-о-ох, выдох, вдох, вдох, выдох.

Думаю с этим можно не торопиться. Если я не найду выход, они меня и так сожрут. Вечно я бежать не могу.

Вдох, вдох, выдох.

И всё же, как? Если ты зашел в комнату и не видишь выход – может быть он там же где и вход? Короткий взгляд через плечо: существа по-прежнему еле различимы. Туда? То есть, всё же отдаться на съедение.

Не на съедение. Выйти… Я надеюсь…

Вдох… Останавливаюсь. Вдох… Поворачиваюсь. Выдох. Иду туда, откуда только что убегал. Ещё немного и стиснутые зубы начнут крошиться. Скулы сводит от напряжения. Разминаю шею: наклон вправо, влево, вращение по часовой, против часовой. Легкий хруст позвонков приятно вливается в уши, успокаивает.

Щёлк. Щёлк. Чавк. Да, да я знаю, вы там.

Шур. Щёлк. Чавк. Щёлк. Щёлк. Заметили меня, да?

Как только лица касаются влажноватые клубы тумана, закрываю глаза. И продолжаю идти вслепую. С открытыми всё равно будет не лучше. Плюс, совсем нет желания видеть настолько близко, эту бледную, серо-желтую грязь. Предплечья охватывает нечто… много-щупальцевое?… – крепко, уверенно. В этот же момент – и теперь-то я уверен, это щупальца, мать их – такие же захваты появляются на ногах. Я не останавливаюсь, пытаюсь идти дальше. По шее, прямо под подбородком скользит нечто шершавое, делает резкий рывок и сдавливает горло. Да хрен вам! Превозмогая отвращение, делаю усилие, вырывая руки, затем хватаюсь за то, что душит. Дернув это вниз, отрываю от себя, и тут же впиваюсь в это зубами.

8

– Ай! Бл… – Дальше я не различаю. Уже после «ай», открываю глаза. И попадаю в настоящее слоу-мо. Речь растянута и звучит грубовато, но забавно. Ме-е-едленные движения и – смешные лица. В кино этим уже никого не удивишь, но всё равно смешно. А уж встретить такое в жизни…

Меня держат трое крепких парней. А я держу одного из них, зубами за чрезмерно волосатую руку. С ними девушка. Четыре. Я не доверяю… замечаю ещё одну девушку: пять, их пять, фух. Укушенный наконец-то вырывает свою руку. И вот эта пятая, девушка, дает мне со всего маху пощечину. И весь процесс от замаха до встречи с моим лицом – я наблюдаю весьма подробно. Хлясть. Слоу-мо обрывается.

– Ты ж нахрена меня укусил блин? – пострадавший сумел выдать фразу без ругательств, но дальше снова сплошные маты. Русские. Я расплываюсь в улыбке. Осматриваюсь: я на полу второй комнаты, в музее. Один из парней держит меня за ноги, второй за руки, вернее держали, сейчас они просто настороженно смотрят на меня, готовые, судя по всему, снова схватить. Отвесившая мне пощечину девушка присаживается передо мной на корточки и говорит:

– Ты очнулся? У тебя походу припадок был. Ты эпилептик?

– Да. В смысле, да, я очнулся. Нет, не эпилептик. Я хрен его знает, что это было, но никому не пожелаю. – Я подымаюсь с помощью одного из парней.

– Да уж, тебе повезло, что мы тут оказались. Вообще случайно зашли. А ты тут на полу лежишь и как будто током тебя шарашит. – Это уже сказал Укушенный, потирая при этом пострадавшую руку. Замечаю у него там размазанную кровь. Цепко я его.

– Ээм, извини, за руку. Честно, не специально, она у тебя настолько волосатая, я бы никогда сознательно… – Под общий смех пожимаю его протянутую широкую ладонь. Мотнув головой, он говорит:

– Забудь, ерунда. Сам-то как? Точно нормально?

– Да. Да. Блин, спасибо вам огромное. Фух. – Я наклоняюсь упираясь руками в колени. – Фух. Всё, нормально. Теперь точно. Чёрт, сколько время? – лезу в карман за телефоном: нет. В другой: нет. Сердце начинает стучать немного сильнее. Сую руку в задний карман: есть, нашел! Половина девятого… Опускаю сотовый. А число? 26-е, тот же день когда и пришел сюда. Всё. Я выбрался.

Ещё раз поблагодарив так удачно появившихся молодых людей, выхожу на лестницу. Осторожно касаюсь стены: камень – холодный, твердый, чуть шершавый, местами царапающий, – не нуждаясь в громких, витиеватых фразах, легко и непринуждённо вселяет уверенность реальности происходящего. Глубоко втягиваю носом воздух: чудесный, фирменный запах «нет людей». Я выбрался.

– Парень! Погоди, часы забыл! – На середине лестницы меня догоняет Укушенный.

– А?

– Часы твои? Ты потерял?

Я опускаю взгляд с его лица на часы, которые он протягивает, и тихо произношу:

– Механические. Мужские.

– Ну да, твои значит? Держи, потом бы фиг нашел. – Он вкладывает их мне в руку и хлопнув по плечу уходит.

Опять потрогав стену, резко размахиваюсь, собираясь столкнуть наваждение и реальность: разбить часы о камень. Но вместо этого, после секундного замешательства, подношу их почти вплотную к глазам и разглядываю. Вроде ничего так, хорошие. Без названия, да и ладно. Командирские напоминают… у папы такие были.

Спускаюсь к выходу и на улице, обернувшись, смотрю на невзрачную вывеску «Пражский музей пыток». Я знаю, что с тобой делать, сучье место. Больше ты никого не получишь. Глянув на приятно отяжелившие левую руку часы, снова подымаю взгляд на вывеску: жалкая попытка. Спасибо, за часы.