Кеннет Харви - Город, который забыл, как дышать Страница 12

— Ну, ничего, я тут смотрю.

— Тебя, сынок, Господь ей послал.

— Пойду чайник ставить.

— Ага, — сказала мисс Лэрейси, и, насупившись, положила рисунок на стол, — по чашечке выпить — милое дело. — Ей захотелось добавить что-нибудь сердечное. Мисс Лэрейси заметила, что Томми внимательно смотрит на свое творение. В глазах у него мелькали лопасти вертолетов. А может, просто слезы навернулись, хотя Томми изо всех сил бодрился. Мисс Лэрейси взяла его руку в свои ладони.

— Ты не тревожься о том, что будет, мальчишечка. — Она потрепала его по руке, улыбнулась ласково и беззубо. — Не тревожься понапрасну. Напасти как приходят, так и уходят, а мы остаемся.

Вот бы и переживания можно было выключить, как ночник. Щелкнуть выключателем и раствориться в пустоте. Джозеф тихо лежал в кровати, прошедший день остался позади, но сегодняшние события все равно мелькали перед глазами. Например, путешествие из Сент-Джонса. Первые полчаса Тари была захвачена поездкой, подпевала новомодным песенкам, звучавшим по радио, сама придумывала слова, если неточно помнила текст, и очаровательно улыбалась Джозефу. Так улыбаются только дочери любимым отцам. Она даже на время перестала рисовать. И очень хорошо — это чрезмерное увлечение уже начинало его беспокоить. Поп-певцы старались так, будто штурмовали Эверест. Джозефу надоел этот бодрый идиотизм, и он поставил кассету с оперной музыкой.

Магия дороги и спокойная оркестровка подействовали умиротворяюще. Тари замолчала. Не говоря ни слова, она полезла в сумку под ногами, достала блокнот, карандаш и начала рисовать. Ни одной вокальной партии Джозеф не узнал, но это и не важно. Музыка прекрасно подходила к пейзажу по сторонам шоссе: все кругом дышало величием и красотой. Мимо пролетали разноцветные пустоши, всюду в беспорядке лежали валуны, их оставил отступивший ледник. Вдали смыкались ряды елей, тут и там мелькали озера.

Время от времени Джозеф смотрел на Тари, ловил ее чистый, по-детски открытый взгляд. Отцовское сердце наполнялось любовью и гордостью. Он то и дело поправлял дочери челку или брал за руку. Какая крохотная ладошка! Так они и ехали, рука в руке, большую часть пути.

У поворота на потроширское шоссе они, наконец, увидели дорожный знак: до Уимерли 23 километра. По сторонам дороги мелькали поля, паслись овцы, в высоких свежих стогах сохло скошенное сено. Музыка перешла в крещендо, а потом стала затихать, наполняя сердца спокойствием и благодатью.

— Правда, красота? — заметил Джозеф.

— Ага, — тихо согласилась Тари. Поначалу она лишь изредка отрывалась от блокнота, чтобы взглянуть на дорогу, но вскоре пейзаж всецело завладел ее вниманием. Девочка подалась вперед и положила руки на приборную панель.

Появился указатель с надписью «Уимерли».

— Вон он, — сказала Тари.

Джозеф сбавил скорость и повернул. Далеко впереди над заливом возвышался утес. На больших земельных наделах стояли щитовые дома, обшитые узкой вагонкой. Но чем ближе к центру городка, тем участки становились меньше и располагались только позади домов. Задние дворики тянулись к скалистым взгорьям, защищавшим Уимерли с севера и юга.

Джозеф взглянул на Тари, дескать, как тебе?

— Ну вот, приехали.

— Классно. А море где?

— Вон, видишь гавань?

Тари приподнялась на сиденье:

— Круто!

— И дома какие, смотри, симпатичные. Кстати, может, потом на рыбалку сходим.

Тари озорно улыбнулась, закрыла лицо и посмотрела в щелку между ладонями.

— Правда? А пошли сейчас!

— Сначала обустроимся.

Они проехали почту, через дорогу от нее стояло красное одноэтажное здание городского клуба. Через мгновение совсем рядом с ними слева уже плескался океан. Тари вытянула шею, чтобы посмотреть в окно со стороны Джозефа.

— Ух ты, сколько лодок!

— Они тут почти у всех.

— Вода красивая, прямо обалдеть, да, пап?

— Да, солнышко. — Джозеф слегка улыбнулся и посмотрел на ровную темно-синюю поверхность воды. Он служил инспектором рыбнадзора вот уже больше двенадцати лет. В основном дела шли гладко, лишь иногда случались стычки с местными и иностранными браконьерами. Главная неприятность произошла несколько недель назад: пока Джозеф взбирался по трапу, сверху выплеснули ведро с тухлой рыбой. Пришлось два раза тщательно вымыться, но и это не помогло. Запах въелся в ноздри.

Вода завораживала. Джозеф глядел на волны и радовался, что дочь его понимает, чувствует красоту моря.

Впереди на дороге столпились машины, солнце блестело на стеклах и хромированных боках. К церкви тянулись люди в точно таких же платьях и костюмах, какие надевали выпускники, когда Джозеф заканчивал школу. Он почувствовал укол ностальгии. Тари заинтересовалась происходящим, и Джозеф сбавил скорость. Поравнявшись со ступенями церкви, он заметил черный катафалк.

— Пап, это что, похороны?

— Да, похоже на то. — Джозеф ехал еле-еле. Он хотел продемонстрировать уважение к усопшему, а кроме того боялся кого-нибудь задавить.

— А кто умер? — прошептала Тари, чуть не плача.

— Не знаю, солнышко.

Пожилая пара рука об руку брела по дороге. На женщине было бесформенное черно-белое платье в полоску и черная шляпа. Ее муж в наглухо застегнутом синем костюме с трудом переступал негнущимися ногами. Он тяжело дышал и держался за грудь. Женщина явно беспокоилась за него. Может, стоило предложить им помощь? Впрочем, людей вокруг много, все — жители городка, все друг друга знают. Помогут, если что.

Картины прошедшего дня постепенно меркли, воспоминания отступали. Темная спальня снова вышла на первый план. Джозеф прислушался. Как тихо в доме… Надо отвлечься, подумать о чем-нибудь приятном.

С утра, прежде чем забрать Тари, он погрузил в машину подушки, одеяла, книги, посуду, кастрюли, еду и, самое главное, удочки. Джозеф уже несколько месяцев с нетерпением ждал этого путешествия. Дочь он обожал. Теперь, после развода, Джозеф стал видеть ее гораздо реже, и это было мучительно. По ночам, лежа в своей квартире на диване, он представлял, как играет с Тари в подкидного дурака или нарды, как они вместе смотрят телевизор, а между ними стоит большая миска поп-корна с шоколадной подливкой. Поп-корн и шоколад Тари любила больше, чем собственно фильмы. Кино ее почти не занимало. Иногда Тари вообще воротила нос от прокатных видеокассет и уходила играть сама с собой. Джозеф как-то раз спросил, почему она не хочет посмотреть фильм, и Тари ответила: «Там слишком много всего». «Слишком много чего?» — удивился отец. «Всего. Каждую фигню показывают. Все время что-то происходит, люди какие-то бегают». Джозеф не настаивал больше. Он решил, что девочка не любит, когда не остается места для воображения. Гораздо больше Тари нравилось гулять, качаться в парке на качелях и визжать от восторга, когда отец пытался схватить ее, рыча по-собачьи. В своей одинокой квартире Джозеф часто забредал в спальню Тари и смотрел на пустую постель, которую дочь всегда стелила сама. Он разглядывал игрушки, плюшевых зверей, рисунки на стенах и чувствовал себя одиноким и потерянным. От тоски руки и нош словно свинцом наливались. Чтобы развеяться, приходилось шататься по улицам.