Деннис Уитли - Им помогали силы Тьмы Страница 124

Когда Грегори заговорил о возможном провале грядущего наступления, он разыгрывал беспроигрышную карту. Все в бункере — и Кейтель, и Кребс, и Йодль, и Бургдорф — все знали, что две трети тех частей, которые должны быть брошены в психическую атаку, уже больше не существуют в природе, и все равно, месмерическая власть фюрера и их страх перед ним были так сильны, что никто не осмелился в открытую сказать об этом безумному тирану.

На следующее утро, 22 апреля, в бункер начали поступать самые противоречивые сведения. В некоторых докладах говорилось, что атака началась спешно, в других же — что «Люфтваффе» не подняла в воздух ни одного самолета. К трем часам дня еще не было известно ничего определенного, но постепенно русские передовые танковые части прорвали фронт и ворвались на северные окраины Берлина.

И тогда в бункере разразилась настоящая буря. Грегори, фон Белов, Граубер, Хойгль и все, кто был, слышали, как фюрер изрыгал потоки проклятий и обвинений, обрушиваясь на всех своих военачальников. Он визжал, кричал, орал и вопил так, как если бы его подвергали самым страшным пыткам в застенках гестапо. Все его предали, подлость и измена были повсеместными. Армия всегда славилась трусами. В «Люфтваффе» надо всех перестрелять поголовно. А вот теперь его предали даже эсэсовцы. Кругом — куда ни глянь — везде предательство, коррупция, ложь и измена. Все, это уже конец. Больше он терпеть не намерен. Третий Рейх доказал свою нежизнеспособность, и ему не остается ничего другого, как умереть.

Это заявление повергло всю его придворную клику в глубокое изумление. Но он, кажется, не блефовал, а говорил на полном серьезе, поскольку когда немного успокоился, то продолжал уверенно твердить, что решил не уезжать на юг. Кто хочет, может бежать с тонущего корабля, а он встретит свой конец в Берлине. Через некоторое время фюрер вызвал Геббельса и приказал, чтобы передали по радио объявление о том, что он будет удерживать Берлин до последнего солдата и намеревается сам погибнуть при защите.

В столовой и во внешнем бункере воцарились мрачность и уныние. Генералы были до смерти перепуганы таким оборотом дела. Фюрер объявил, что больше никаких совещаний проводить с ними не будет, приказов отдавать тоже не будет, ни во что больше вмешиваться не хочет. Долгие годы он думал за них, назначал их и снимал, карал и миловал самолично, вникал в самые незначительные детали каждого армейского подразделения. Без его отрывистых команд, которые звенели у них в ушах, они просто не знали, что им теперь делать. Они растерялись и потеряли веру в будущее.

И тогда Йодль, с его прирожденным чувством дисциплины и ответственности, нашел в себе мужество сказать:

— Мы не можем ему позволить поступать таким образом. Он все же как-никак Верховный главнокомандующий вооруженными силами и должен исполнять свой долг. Он обязан либо приказывать нам, что мы должны делать, либо передать свою власть кому-то другому.

Йодль и Кейтель отправились к Гитлеру, упрашивали его отдавать приказы и распоряжения, но так ничего и не добились. Он заявил, что весь Рейх распадется на куски, так что теперь никакие приказы не будут действовать, поэтому они бесполезны. Они протестовали, на что он им сказал:

— Никаких приказов вы от меня не дождетесь. Лучше обратитесь к рейхсмаршалу. Теперь вопрос о дальнейших сражениях уже не стоит на повестке дня, ибо сражаться уже нечем. Если-де встает вопрос о переговорах, то Геринг с этим справится лучше моего.

Так и закончилось свидание фюрера с Кейтелем и Йодлем.

Когда Грегори добрался до дома, где жила Эрика, она уже спала, но Грегори разбудил ее, чтобы сообщить последние новости. С сияющими от счастья глазами она обнимала его, целовала и все восхищалась своим возлюбленным, который сумел одолеть такого могущественного тирана.

Он только смеялся и говорил:

— Ему так понравилась идея стать повелителем марсиан и завоевать Землю, что мое вмешательство было уже излишним. Он ведь так любит дешевые эффекты и наполовину для себя уже решил, что останется в памяти грядущих поколений как мужественный властитель, покончивший с собой в собственном логове, когда игра окончательно проиграна. Я разве только бросил перышко, которое перетянуло, чашу весов.

— Так это или нет, но, Благодарение Богу, все уже позади. Завтра же рано утром мы отправляемся на юг.

Грегори только головой покачал:

— Если бы так, я был бы счастлив. Но, к несчастью, я не могу. Он ведь может еще и передумать. Мне придется остаться здесь и сделать все возможное, чтобы противодействовать всем попыткам уговорить его все же уехать в Берхтесгаден. А такие попытки будут предприниматься — это несомненно. Но вот ты…

— Нет, дорогой! Нет! Я без тебя не поеду. А теперь, когда Гитлер передал все свои полномочия Герману, мне уже не грозит та опасность, что раньше. Он теперь наверняка объявит о капитуляции Германии на Западном фронте. И британские танки беспрепятственно могут появиться на улицах Берлина в двадцать четыре часа.

— Ты, пожалуй, права. И русским придется очень нелегко действительно войти в город. Армия генерала Венка может сдержать их наступательный порыв на протяжении, по крайней мере, нескольких дней.

Через некоторое время, вернувшись в бункер, Грегори был рад, что решил остаться, потому что вокруг фюрера началась новая борьба за власть.

А между тем Министерство пропаганды было объято пламенем от бомбежек и обстрелов. Поэтому было решено постоянно поселить в бункере Геббельса, его жену и пятерых детей. Во время очередного припадка безумия фюрер сгоряча заявил, что больше не нуждается в инъекциях наркотиков, чем сильно обрадовал доктора Морелля, который не замедлил воспользоваться этим предлогом, чтобы присоединиться к всеобщему бегству, и освободил занимаемые им две комнаты, которые тут же передали в распоряжение супругов Геббельс с отпрысками.

Во всей этой суматохе Гитлер, как с ним часто бывало после особенно яростных взрывов темперамента, на следующий день был спокоен, а после полудня устроил с Евой Браун традиционное чаепитие. Грегори был в числе приглашенных и с облегчением услышал заявление, что Гитлер собирается умереть в Берлине. Состояние здоровья, по словам фюрера, не позволяло ему выйти на улицу и погибнуть в бою, к тому же он не желал, чтобы его тело попало в руки противника. Посему они с Евой Браун заключат пакт самоубийц, застрелившись, чтобы тела их потом были преданы огню.

Вечер принес новые осложнения: пришла телеграмма от Геринга. Как впоследствии стало известно, Йодль дословно передал Коллеру слова Гитлера в ответ на свое требование об отдаче приказов и распоряжений. Коллер же счел своим долгом немедленно лететь в Мюнхен и сообщить своему шефу, что судьба Германии отныне в его руках. Геринг собрал совет, в который вошли Мюллер, шеф гестапо, шеф СС в Берхтесгадене, и Ламмерс, глава Рейхсканцелярии. Геринг объявил, что он готов лететь к генералу Эйзенхауэру, однако настоял на получении прямого подтверждения на его полномочия в заключении капитуляции. В результате их дискуссий была составлена и отправлена Гитлеру телеграмма, копии которой отосланы также Кейтелю, Риббентропу и фон Белову. Текст же телеграммы был следующий: