Составитель Сергей Чекмаев - Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову Страница 13

На кухне было тепло, хотя батареи отопления начали оживать лишь к полудню – это Миха Приемышев и Коля Карнаухов, не притерпевшись к холоду и не убоявшись непогоды, перебежали по улице в пристройку котельной, нащепали огромным ножом–хлеборезом лучины и развели в чугунной печи огонь. Они так и просидели в котельной до самого обеда – Коля прятал здесь остатки привезенного из района портвейна, так что скучно приятелям не было.

Столоваться вышли уже все. Стол был накрыт на холодной веранде: от кастрюль поднимался пар, стекла густо запотели, с потолка кое–где капало. Вовка Демин вытащил свой радиоприемник, включил «Маяк» – на «Маяке» играли «Самоцветы». Доцент Борисыч шуршал местной газетой «Звезда», строго поглядывал на молодежь – он видел, что Сергей будто побит, что Николай и Михаил чуть навеселе, что Дмитрий неестественно напряжен, а Иван Панин взбудоражен, словно к драке готовится. Доцент немало поездил по совхозам, не единожды бывал в стройотрядах – и студентом, и аспирантом, и вот как сейчас – доцентом. Он хорошо знал подноготную жизнь таких маленьких студенческих сообществ; знал он и то, что подопечные о его осведомленности не догадываются, не берут ее в расчет. Доцент чувствовал – в прошедшую ночь что–то случилось. И потому, услышав гудение пробирающего по грязи «уазика», ничуть не удивился, приготовился к непростому разговору с людьми в милицейской форме. Но – обошлось. На совхозной машине приехал бригадир Петрович, седоватый крепкий мужик в засаленном картузе, армейских шароварах и тяжеленных кирзовых сапогах. Петрович взошел к веранде как хозяин, дверь открыл не постучавшись, поздоровался кивком разом со всеми, на девчонок глянул озорно, прищурясь. Спросил:

– Кушаете?

Заслюнявив в пальцах искуренную беломорину, выбросил ее через плечо, прикрыл дверь, ладонями стряхнул с плеч воду и сообщил:

– Я вам мяса привез, забирайте. Мешок под крыльцом.

Доцент Борисыч отодвинул миску со щами, встал со стула. Сказал, показывая на матовое от сырости окошко:

– Дождь.

– Ага, – согласился бригадир. – Техника в поле вязнет. Я еще вилы привез и голицы, завтра руками копать будете. Норму ставлю в тридцать ведер на человека. Наберете больше – хорошо. Наберете меньше – будет повод вас здесь еще задержать.

– А если завтра опять дождь? – спросил Иван Панин.

– Дождь не дубина, – фыркнул Петрович. – Да и вы не глина. Не размокнете… Поесть гостю предложите?

Не дожидаясь ответа, он сел на ближайший табурет, дотянулся до миски, взял горстью хлеб, сколько прихватилось, подвинул к себе кастрюлю с черпаком, нюхнул пар и улыбнулся широко, посверкивая золочеными коронками.

– Со вчерашнего дня ничего не жрал!

Ел бригадир быстро и некрасиво: хлюпал, чавкал, утирал запястьем ноздреватый, будто гриб–трутовик, нос. В мокрых усах его застревали хлебные крошки и капуста, смотреть на них было неприятно.

– Ничего чудного не видели? – спросил вдруг Петрович, принимаясь за второе блюдо.

– Нет, вроде бы, – осторожно сказал доцент, замечая, как насторожились парни, особенно Дмитрий, Сергей и Николай – они даже есть перестали. – А должны?

– Не знаю, – сказал бригадир, игнорируя вилку и черпая картофельное пюре ложкой. – Росцыно деревенька странная. Так что, если что, не пугайтесь.

– А чего пугаться–то? – хмыкнув, спросил Иван Панин.

– А ничего не пугайтесь, – в тон ему ответил Петрович. – Я ведь и сам ничего не знаю. Меня предупредить просили. Вот я и предупреждаю.

– Кто просил?

– Да есть тут один… Деятель… – Бригадир разобрался с картошкой, куском хлеба вычистил тарелку, проглотил обжигающий чай, налитый в эмалированную кружку, и встал рывком, звонко хлопнув себя по коленям.

– Мне еще на ферму надо заглянуть. И на силосную яму. А вы, значит, сегодня отдыхайте, а завтра, с новыми силами, – пожалуйте на поле. Я проверю.

Он попрощался кивком разом со всеми, выдернул из кармана алюминиевый портсигар, открыл его щелчком пальца, размял беломорину, закусил ее желтыми зубами, подмигнул девчонкам. И проговорил неразборчиво, уходя в дождь:

– У соседей трактор с телегой пропал. И человек двадцать молодняка.

* * *

Дождь с небольшими перерывами лил целый день. Было скучно и тоскливо, не спасали ни шахматы, ни шашки, и даже домино всем быстро надоело. Вовка Демин, развалившись на кровати, зевал, смотрел в потолок и тихо бренчал на гитаре, игнорируя просьбы приятелей что–нибудь спеть. Миха Приемышев ковырял зэковской «финкой» стену, пытаясь забавы ради проделать отверстие в девчоночью комнату. Время от времени Миха оставлял нож и брал с тумбочки кружку. Он прикладывал ее к выцарапанному уже углублению и, припав к донышку ухом, напряженно вслушивался в невнятные звуки, идущие с той стороны. Все замолкали, и даже Вовка прекращал перебирать струны.

– Чего там? – спрашивал кто–нибудь.

Миха не отвечал, только хмыкал многозначительно и опять брался за финку. Стена была на удивление крепкая.

Коля Карнаухов, за свое пристрастие к рисованию давно уже получивший кличку Худо, взялся доделывать неделю назад брошенную картину: в циклопическом масштабе он воспроизводил на стене картинку с пачки сигарет «Шипка».

– Не туда ты, Коля, пошел учиться, – пропыхтел Иван Панин, отжимаясь на кулаках в узком проходе меж кроватей.

– Ты, кажется, тоже, – сказал Коля, увлеченно штрихуя выцветшие обои шариковой ручкой.

Димка Юреев, с первого курса прозванный Пионером, читал «Малую землю». Он карандашом делал в книге какие–то пометки и досадливо поглядывал то в залитое дождем окно, то на тусклую лампочку, окруженную липкими спиралями мухоловок, – света было слишком мало, а у него и без того были проблемы со зрением.

– А я Маринке мышь подложил, – громко сказал Серега Цаплин. Все посмотрели на него, не понимая, о чем он говорит.

– Под крыльцом мышь дохлая валялась, – пояснил Серега. – А Маринка сапоги на веранде оставила. Ну я туда и бросил. – Он ухмыльнулся.

– Ты как ребенок, – сказал Иван Панин и захрустел пальцами – будто хворост ломал.

– Она же мышей боится, – одобрительно сказал Миха Приемышев.

– Ну да, – кивнул довольный Серега.

В трехлитровой банке, стоящей на подоконнике, бурно закипела вода. Коля Карнаухов оставил рисование, выдернул из розетки провода, вытащил из банки кипятильник, сделанный из половинок бритвенных лезвий, спичек и ниток, спрятал его под матрас. Зубами надорвав пачку грузинского чая, щедро сыпанул в кипяток заварку.

– На ужин что будет? – оторвавшись от книжки, спросил Димка. – Опять картошка?