Говард Лавкрафт - Зов Ктулху Страница 13

Открывшийся проход был непроглядно черным, и эта чернота казалась почти физически осязаемой. Мрак поистине имел материальные свойства, ибо заслонял от взгляда стены внутреннего помещения наподобие занавеса. Он словно затаился внутри в ожидании момента, когда ему позволят появиться на свет. Спустя мгновение он и в самом деле вырвался из своего многовекового заточения подобно дыму, омрачая солнце, и устремился на трепещущих, хлопающих перепончатых крыльях к отпрянувшему, прогнувшемуся в ужасе небу. Из разверзшихся адских бездн хлынул нестерпимый смрад, а Хокинсу с его тонким изощренным слухом почудилось, будто он слышит там, внизу, противный хлюпающий звук. Вслед за ним этот звук услышали все присутствующие. Они стояли и продолжали завороженно прислушиваться, пока на свет, хлюпая и чавкая, не явилась сама Тварь — неуклюже, словно бы ощупью, она протиснулась всей своей студенистой зеленой громадой сквозь черную рамку двери и, тяжко перевалившись через край, застыла в зловонном преддверии этого смертоносного града безумия.

В этом месте записей у несчастного Йохансена начала дрожать рука, и почерк стал почти неразборчивым. Двое из шести не вернувшихся на яхту матросов в эту навеки проклятую минуту скончались на месте от одного лишь испуга. Судя по всему, эта Тварь не поддается никакому описанию — ни у кого просто не найдется слов, чтобы дать хотя бы мимолетное представление об этом средоточии злобного, пронизывающего душу древнего безумия, этом клубке ужасающих противоречий всему сущему на свете, этом вызове всем силам природы и самому извечному миропорядку. Взору потрясенных моряков предстала гора, в одно и то же время движущаяся и застывающая на месте. Боже! Следовало ли удивляться тому, что в этот самый миг по другую сторону океана знаменитый архитектор утратил рассудок, а бедняга Уилкокс впал в горячечный бред? В этот миг божество, воплощенное в ужасных идолах, это зеленое и липкое исчадье черных звезд очнулось от многовекового забытья, чтобы вновь заявить о себе. Звезды приняли благоприятное положение, и то, что не удалось сделать приверженцам древнего культа, случайно совершила кучка ни в чем не повинных матросов. После миллионов лет чуткого сна великий Ктулху вновь был свободен и намеревался взять свое.

Трое матросов были сметены дряблой когтистой лапой, прежде чем успели понять, что происходит. Упокой, Господи, души Донована, Гереры и Ангстрема! Трое других, скользя по бесконечно широкой, покрытой зеленоватой коркой каменной поверхности, бешено рванулись назад, к яхте. Внезапно бедняга Паркер оступился, и Йохансен клянется, что его тут же втянул в себя угол каменной цитадели, которого мгновение назад здесь не было и не должно было быть, — и угол этот был острым, хотя и обнаружил вдруг свойства тупого. Едва Брайден и Йохансен успели прыгнуть в шлюпку и схватиться за весла, как гороподобное чудище зашлепало за ними по илистым камням, лишь на короткое время задержавшись у кромки воды.

На их счастье, пар в котлах был спущен не до конца, а потому им хватило всего лишь нескольких лихорадочных перебежек от штурвала к машине и обратно, чтобы привести судно в движение. Медленно, очень медленно, среди извращенных, не укладывающихся в сознании картин этого неописуемого ужаса они принялись вспенивать злосчастные воды, в то время как по камням кладбищенски мрачного побережья неуклюже шлепала исполинская звездная Тварь, подобно Полифему,[14] проклинающему ускользнувший от него корабль Одиссея, исходя слюной и бормоча что-то невнятное. И все же великий Ктулху оказался дерзновеннее легендарного циклопа. Погрузив свои необъятные телеса в воду, он пустился вслед за яхтой, вздымая огромные валы. Брайден оглянулся назад и, в один миг лишившись рассудка, залился пронзительным безумным смехом. Отныне ему было суждено проводить за этим занятием все свои дни — до тех пор, пока в одну из ночей, когда Йохансен в бреду и беспамятстве бродил по палубе, к бедняге не пришла милосердная смерть.

В отличие от своего товарища Йохансен решил не сдаваться. Понимая, что звездная тварь неминуемо настигнет не успевшую набрать ход яхту, он предпринял отчаянный маневр: поставив регулятор хода на «полный вперед», он молнией взлетел на палубу и резко повернул штурвал. Совершив стремительный разворот во вспененной зловонной воде, отважный норвежец направил нос яхты навстречу преследовавшему его ужасному студенистому телу, что вздымалось над смрадной пеной подобно корме дьявольского галеона. Вскоре жуткая осьминожья голова с извивающимися щупальцами оказалась непосредственно под бушпритом мощно разогнавшейся яхты, но Йохансен неумолимо направлял ее вперед. Вдруг что-то оглушительно треснуло, как если бы лопнул чудовищной величины пузырь, и вода покрылась толстым слоем густой слизи, какую могла бы произвести разорвавшаяся на куски гигантская медуза, а воздух исполнился смрадом тысяч разверзшихся могил. В воздухе разнесся вопль, для описания которого несчастный летописец не сумел подыскать подходящего слова. На мгновение судно окуталось едким, ослепляющим зеленым облаком, а затем за кормой послышалось какое-то мерзкое бульканье. Великий Боже, это разбросанные ударом яхты осклизлые останки тела ужасающего исчадья звезд неизъяснимым образом воссоединялись в своем богомерзком первородном естестве! Однако даже великому Ктулху потребовалось некоторое время для того, чтобы собрать себя воедино, и за это время яхта «Алерт», набирая скорость при возраставшем давлении в котлах, успела ускользнуть из этого проклятого места.

Вот и все. Далее Йохансен говорит только об ужасной статуэтке, найденной в каюте яхты, и о проблемах с пропитанием, которое ему пришлось добывать для себя и для безумца, то и дело заливавшегося бессмысленным хохотом. После первого отчаянного прилива отваги Йохансен больше не пытался управлять яхтой, словно наступивший вслед за тем резкий упадок сил отнял у него и часть души. 2 апреля последовал новый шторм, во время которого сознание норвежца заволокла мрачная пелена. Он смутно припоминал свои призрачные блуждания в каких-то бесконечных водных безднах, сменявшиеся головокружительными полетами на хвосте кометы сквозь крутящиеся вихрем вселенные. Затем были безумные взлеты из неведомых темных глубин к самой луне, за которыми следовали стремительные погружения обратно во мрак, — а надо всем этим гремел безудержный хохот целого сонмища Властителей Древности, которые являлись ему с искаженными от смеха лицами и в сопровождении кривлявшихся зеленых бесенят с крыльями летучих мышей.

Спасение из этого кошмара явилось в образе «Виджиланта». Затем был допрос в адмиралтействе, людные улицы Данидина и, наконец, долгий путь на родину. Он не стал никому ничего рассказывать, понимая, что его тут же примут за умалишенного, и доверился лишь бумаге, но об этом не должна была знать даже жена. Моряк с нетерпением ждал смерти, ибо только она могла принести ему благо, раз и навсегда уничтожив страшные воспоминания.