Людмила Белякова - Темная арена Страница 13

В ней было темно. Юрасик захлопнул дверь и привалился к ней всем телом, чтоб ни болонка, ни лакей, которого он снес вместе с выпивкой и посудой, ни те похожие на белогрудых пингвинов придурки не смогли его достать. Так он, задыхаясь после рывка, простоял минуты три. Потом, прислушавшись, понял, что никто в комнату не ломится, отвернулся от двери, по-прежнему прижимая ее задом, потянулся к выключателю и включил свет.

Все в его комнате было как было: неубранная, только слегка прикрытая недорогим покрывалом тахта, вешалка с кучей одежды, едва слышно дудукающий холодильник и окно, закрытое жалюзи. Ампиром не пахло. Все было невесть какое, но свое и, главное, привычное.

Тогда Юрасик снова выключил свет и выглянул в холл через узенькую щелочку. В прихожей было темно, прямо перед дверью был как был тот рисунок, что он увидел первым, — диванчик с подушками. Нарисованный кот спал. Лакеев с подносами в доме не было, голоса и музыка в нем не звучали.

У Юрасика возникла нелепая мысль — прежде чем продолжить осмотр, переодеться — вдруг опять появятся… люди? На мужиков-то плевать, но там были и дамы, и представать перед ними с голыми волосатыми ногами и в шлепанцах было неудобно, даже в собственном доме. Хотя у дома, похоже, были свои соображения на этот счет.

Решив все-таки продолжить осмотр, Юрасик осторожно вышел в полутемный холл и решил подняться на второй этаж. Делал он это почему-то на цыпочках. Вдоль лестницы на стенах были нарисованы картины в рамах, как правило пейзажи с мельницами и речками. Один из пейзажей с замком и крепостным рвом ему что-то напомнил, но не было времени припоминать, что именно.

На втором этаже света не было, и Юрасику пришлось вернуться к себе за фонарем. Андрюшка изобразил обивку на стенах, не поленившись нарисовать ее от пола до потолка, с цветочками и полосками, с тщанием и продуманно разместил мебель — столы, стулья, диванчики и шкафчики. Целого впечатления у Юрасика не сложилось, потому что смелые художественные находки автора дробились светом фонаря на отдельные штрихи и пятна.

Юрасик дошел до комнаты, в которой должен был разместиться его кабинет. От порога он осветил противоположную стену. Там, в радужном ореоле, он увидел за шикарным массивным столом… самого себя, смотрящего на вошедшего исподлобья и весьма неприветливо. Одет был Юрасик-граффити в темный халат с красными цветами. Юрасик направил луч света к полу и увидел то, что увидеть хотел меньше всего, — голые ноги в домашних тапочках.

Хмыкнув от огорчения — чего Андрей его так опустил? — Юрасик решил идти спать и попытался выйти из комнаты. Дверь за его спиной оказалась закрытой, хотя он вроде ее не закрывал — зачем? Но хорошая, добротная ручка в виде морской раковины не поворачивалась до конца, мягко упираясь во что-то внутри замка… Хуже того — Юрасик услышал, что по ту сторону двери кто-то, стараясь не поднимать шума, ходит, говорит и переставляет какие-то предметы, причем это по крайней мере три человека.

«Ну, блин, я с этим Коляном разберусь! По участку бродят все, кому не лень», — подумал Юрасик, выключая фонарь и прикладывая ухо к двери.

Вроде бы шагов и голосов не было. Он еще раз попытался мягко, но решительно повернуть ручку, и та пошла. Юрасик, готовый к любым сюрпризам, приоткрыл дверь.

Лестничную площадку освещал ряд газовых рожков под матовыми плафонами. Они (из экономии, как понял Юрасик) горели едва-едва. Стены были покрыты не бумагой и не кристалликами жидких обоев, а хорошим, толстым кремовым шелком в букетиках фиалок. Никого не было ни видно, ни слышно — похоже, стояла глубокая ночь.

Юрасик приткнул дверь и осторожно, словно неопытный воришка, стал крадучись спускаться по лестнице. Вдруг сзади него щелкнула и повернулась ручка двери. Присев на онемевших ногах, Юрасик резко оглянулся на того, кто вышел на площадку.

Это была та рыжая переводчица, что приезжала со шведами, только сейчас ее волосы были подобраны на темени и придерживались какой-то штукой из блестящих камешков, а одета она была в ярко-зеленое платье с непомерным декольте, груди из которого вываливались, как дыни из сумки.

Они уставились друг на друга, и вдруг, точно как тогда в офисе, рыжая начала закипать противным, ерным смехом. Нагло тыкая сложенным веером в его обиженную физиономию, она, захлебываясь от смеха, что-то говорила по-иностранному, веселясь все больше и больше, а ее унизительный хохот становился все пронзительнее.

…В куче наспех брошенной одежды дребезжал мобильник, и Юрасик спросонья долго не мог его найти, а найдя, чертыхнулся — было половина десятого утра. Секретарша Катя тактично поинтересовалась, когда он прибудет в офис, где его очень хотят видеть сотрудники.

Честно признавшись, что проспал с дороги и устатку, Юрасик по-быстрому побежал в ванную. Настроение у него было отличное. Может, и неплохо, что он выспался, пусть в ущерб имиджу. Он понял, каким должен быть его дом, и это главное. Только эта, ни уму ни сердцу, рыжая переводчица чуть было все не изгадила.

Руля к Москве, Юрасик чувствовал, как приятно в животе ворочается естественный голод здорового молодого мужика, думал, как он сейчас славно позавтракает и активно поработает, и все у него в жизни наладится. Может быть, он со временем женится на натуральной блондинке, которая считает его замечательным парнем и не млеет от его бабок, поскольку не так воспитана.

Днем Юрасику позвонил Андрей, и Юрасик высказал ему свое глубокое удовлетворение виденным в доме. О перемещениях, девушках в белом и злющей собачонке Юрасик промолчал. Художник порывался сказать что-то, но у Юрасика не было времени слушать его излияния, и он только назначил ему встречу на участке. Вырвав у Андрея «Ладно, я буду», Юрасик отключился и велел Кате запускать просителей.

…Менеджер строительной фирмы, которого привез с собой Андрей, расхаживал по комнатам, выслушивал его указания и что-то, хмурясь и хмыкая, записывал и подсчитывал. За этим их и застал Юрасик.

— Андрюха, ты меня утешил. Все как раз так и надо. С самого начала бы так… уже б заканчивали. Мне эти нарисованные дверки очень в кайф — ты их оставь, тока перерисуй поаккуратнее, и всех этих хануриков — чтоб как живые были, в натуральную величину. Такого ведь точно ни у кого нет, а?

— Да, мне как-то в одночасье в голову пришло. Только смотрите, чтоб вам это не надоело.

— Это уж не твоя печаль. Надоест — переделаем.

Андрей мялся в попытках что-то сказать, но его интеллигентская нерешительность отскакивала от радостного воодушевления Юрасика, и достучаться до сердца заказчика художнику удалось только у самых дверей, когда, проводив строителя, они остались наедине.