Призрачная ночь - Грей Клаудия Страница 14

Было очень страшно думать о том, что что-то может пойти не так. Но убраться отсюда означало оставить Лукаса одного, а этого я сделать не могла.

Он вошел в школу, я последовала за ним. Проскользнуть сквозь тяжелые деревянные двери оказалось очень просто — возможно, потому, что когда-то они, как и я, были живыми, и я снова очутилась в большом зале академии «Вечная ночь». По нему ходили учащиеся, все в форменных свитерах с гербом школы: два ворона, вышитые по обеим сторонам меча. К моему удивлению, меня охватила ностальгия. Может, я и не слишком часто бывала счастлива в «Вечной ночи», но иногда это случалось. Именно тут я полюбила и нашла таких чудесных друзей. Здесь я жила.

Впрочем, мое счастье было недолгим, и я снова сосредоточилась на Лукасе. Никто на него не накидывался, никто ничего не говорил, и это можно было считать хорошим знаком. Очевидно, слова миссис Бетани оказали нужное действие. Но хотя никто не собирался убивать Лукаса, никто не собирался забывать и прощать. Вампиры смотрели на него с неприкрытой ненавистью.

Лукас не замедлял шага, не из тех он парней, кто падает духом из-за сердитых взглядов, но это не значило, что ему все это нравится.

Мы уговорили его приехать сюда, потому что хотели, чтобы он научился принимать себя как вампира. Но может ли это произойти, если все вампиры его отвергают?

Каждый раз, проходя мимо человека, он напрягался всем телом — я видела это по плечам и по лицу. Но он намеренно не смотрел в их сторону и не останавливался. Его решимость могла сравниться по силе только с его голодом, по крайней мере пока.

Лукас направлялся к северной башне, где жили мальчики. Я плыла за ним. На подоконнике выкристаллизовались несколько снежинок, и я быстро поднялась выше, под самый потолок. Пока не научусь не оставлять после себя иней, лучше держаться в вышине, где никто его не заметит.

Внизу послышалось бормотание, словно что-то произошло. Я взглянула туда и обнаружила, что толпа расступается — кто-то проталкивался сквозь нее, чтобы подойти к Лукасу. Похоже, миссис Бетани сумела успокоить не всех.

Я забилась в угол. Лукас склонил голову, ощутив опасность раньше, чем заметил ее, и повернулся лицом к своему предполагаемому обидчику. Вероятно, это какой-то юный вампир, приехавший в «Вечную ночь» ради смеха, вроде Эрика, того паршивца, что преследовал Ракель во время нашего с ней первого учебного года. С таким Лукас справится запросто, в этом я не сомневалась.

Но тут недоброжелатель появился. С этим противником Лукасу точно не справиться, и мне тоже.

— Это была моя мама.

Она остановилась перед Лукасом, сжав кулаки и глядя на него безумным взором.

— Это правда? Отвечай! — Ее голос дрожал. — Посмотри мне в глаза и скажи, что это правда!

Лукас выглядел так, словно его сильно ударили в живот. Но едва он открыл рот, чтобы ответить, к ним протиснулся Балтазар и схватил маму за руку.

— Не здесь, — негромко произнес он.

Мама даже голову не повернула, будто не видела и не слышала Балтазара, но через миг кивнула и направилась к лестнице. Казалось, она не хотела, чтобы Лукас следовал за ней, но он пошел. Балтазар тоже собирался было пойти, но мама метнула в него такой взгляд, что он застыл на месте.

Мама привела Лукаса в небольшой кабинет на втором этаже. Я отправилась вместе с ними, хотя отчаянно не хотела слышать того, что там могло быть сказано.

Едва Лукас прикрыл за собой дверь, мама повторила:

— Скажи, что это правда.

— Это правда, — подтвердил Лукас. Сейчас он выглядел более мертвым, чем в ту ночь, когда его убили, — Бьянка умерла.

Мама пошатнулась, будто долго-долго кружилась на одном месте, и чуть не упала, лицо ее исказилось, по нему потекли слезы.

— Она должна была жить вечно, — прошептала мама. — Бьянка должна была навсегда остаться нашей маленькой девочкой.

— Миссис Оливьер, мне очень, очень жаль.

— Жаль? Тебе жаль? Ты уговорил нашу дочь бросить дом, родителей, отказаться от бессмертия, но праву принадлежавшего ей — по праву рождения! — и она умерла, она навсегда ушла от нас, а ты только и можешь сказать, что тебе жаль?!

— Это все, что я могу сказать! — заорал Лукас. — Для этого не существует слов! Я бы умер за нее! Я пытался, но у меня не получилось! Я ненавижу себя за это, и если бы мог все вернуть, я бы… но… но… — Он осекся, из горла вырвалось рыдание. Лукас взял себя в руки и сумел произнести: — Если хотите меня убить, я не стану вам мешать. Даже не буду вас за это винить.

Мама замотала головой. По ее лицу текли слезы, несколько прядей волос цвета карамели прилипли к пылавшим щекам.

— Если ты и вправду ненавидишь себя так, как говоришь… если ты любил ее хотя бы в десятую долю того, как любили мы… ты заслуживаешь бессмертия. Ты должен жить вечно, чтобы вечно мучиться.

Лукас тоже плакал, но не отворачивался, а смотрел маме прямо в глаза. Я не могла этого вынести. Ведь виноват не Лукас, а я!

Я уже собралась появиться в комнате. Если мама увидит, что от меня что-то осталось, может быть, она не будет так терзаться? Но в тот миг мне было так стыдно за то, что я причинила ей столько боли, что я не решилась показаться ей на глаза.

— Мы не закончили, — произнесла мама, как слепая проталкиваясь мимо Лукаса к двери.

Он рухнул на ближайший стул. Мне хотелось материализоваться и утешить его, но я решила, что сейчас Лукас вряд ли утешится, увидев меня — привидение.

Кроме того, следовало кое-что сделать.

Я направилась по коридору за мамой. Она вытерла щеки, но больше не делала никаких попыток скрыть, что плачет. Ученики — и вампиры, и люди — кидали на нее любопытные взгляды, но мама не обращала на них внимания.

Мы поднялись по винтовой лестнице в южную башню, в квартиру моих родителей. Отец лежал на диване, обхватив себя руками и глядя в никуда пустыми глазами. Когда мама вошла, он даже не посмотрел на нее. На проигрывателе стояла хорошо знакомая мне пластинка — с песнями Генри Манчини, ребенком я ее очень любила. Одри Хепберн пела «Лунную реку».

— Это правда, — жалким голосом произнесла мама.

— Я знаю. Думаю… думаю, я знал это уже давно. Просто не хотел… — Папа зажмурился, словно отгораживаясь от мамы, от воспоминаний, от всего мира.

Мама легла рядом с ним и обняла его. Ее щека прижалась к его темно-рыжим волосам, а плечи затряслись от рыданий.

Я больше не могла. Пусть мне стыдно, пусть это будет тяжело — но уж не хуже, чем видеть, как они страдают. Самое время появиться перед ними, рассказать, что случилось.

Но пока я собиралась с духом, чтобы материализоваться, и подбирала правильные слова, мама прорыдала:

— Пусть будут прокляты эти призраки!

Я застыла.

— Это их вина! — продолжала мама. — Во всем, что с ней случилось, виноваты они!

Папа крепче прижал ее к себе.

— Я знаю, милая. Знаю.

— Ненавижу! Я их всех ненавижу! И пока буду ходить по этой земле, буду их ненавидеть… — Она снова зарыдала.

Они ненавидят призраков за то, что те сумели заполучить меня, за то, что обитают в «Вечной ночи», просто за то, что они существуют. Если я появлюсь, родители больше не будут думать обо мне как о своей маленькой девочке — я стану для них монстром. Так же как Лукас оказался всего лишь монстром для Кейт.

Я не знала, как сильно нуждаюсь в их любви, до тех пор, пока не потеряла их.

И я не появилась перед мамой и папой. Как я могла? Все станет еще хуже — как для них, так и для меня, хотя в тот миг мне казалось, что хуже быть уже не может. Смерть по сравнению с этим была полной ерундой. Но я еще долго оставалась в квартире, глядя, как они плачут. Я заслуживала наказания.

Они плакали, пока не уснули, но я не могла заставить себя уйти, поэтому переплыла в свою бывшую комнату. Видимо, почти весь наш скарб уцелел во время пожара, потому что многие мои вещи так и лежали в комнате. Даже «Поцелуй» Климта все еще висел на стене — сияющие идеальные влюбленные, по моему мнению символизирующие меня и Лукаса.