Коллектив авторов - Культ Ктулху (сборник) Страница 14

Дальше они пошли пешком. Совсем скоро Питер оценил, почему Метеллий вознамерился достичь места назначения непременно до темноты. Едва заметная тропинка змеей вилась через лес. Временами путь преграждали упавшие с деревьев сучья – сосновые по большей части – и валуны, должно быть, скатившиеся с горы. Питер надеялся только, что на месте таких не будет. Дорога казалась бесконечной. Оба путника сильно устали – Питер до полного изнеможения, но и Метеллий держался лишь немногим лучше, – когда перед ними внезапно открылась прогалина с горсткой хижин, милосердно оказавшихся целью их путешествия. Впрочем, отдыха, увы, не предвиделось. Из хижин хлынула толпа, главным образом мужчины; Метеллий принялся знакомить местных с чужаком. Пришлось улыбаться и изо всех сил сохранять вертикальное положение, пока Метеллий разливался, что Питер из Флориды, что он друг Метеллиева брата и до ужаса интересуется Древними, а еще что он очень хочет поучаствовать в ночной церемонии, хотя бы и в качестве зрителя. Питер чуть не обмер, услыхав из его уст чистую правду, – он ожидал несколько больше лжи… хотя на самом-то деле врать было совершенно незачем.

Пока новичка со всеми перезнакомили, уже стемнело; деревенские зажгли фонари и развесили на окрестных деревьях. Где-то начал глухо рокотать барабан. Никто Питера ни в чем не подозревал – обращенные на него взгляды были сплошь любезные и дружелюбные. Он усердно улыбался в ответ и старался надеяться на лучшее – даже спросил, не нужна ли какая-то помощь в подготовке, но получил ответ, что он гость и не должен беспокоиться ни о чем подобном. Это Питер расценил как позволение немного вздремнуть.

Когда Метеллий принялся его расталкивать, до Питера дошло, что проспал он, по меньшей мере, часа три. Высоко в небе висела луна. Поляна кишела народом, сновавшим туда и сюда на фоне ярко сияющих ламп, от чего те мигали, словно стробоскоп. Питер поскорее вскочил на затекшие ноги и нервно оглядел себя, чтобы убедиться, что во время сна рубашка не задралась и где-нибудь не мелькнул дюйм розовой кожи. Широкая ухмылка Метеллия уверила его, что бояться нечего. Они вдвоем поспешили в круг – искать себе места получше и поближе к месту действа, каким бы это самое действо ни оказалось, но не слишком на виду, чтобы на них никто особенно не смотрел – вдруг им случится не к месту удивиться или засомневаться. Уже там Питеру пришла в голову мысль: интересно, а сколько церемоний этой конкретной секты Метеллий на самом деле видел? Он говорил о них как-то уклончиво, словно знал маловато, но, кажется, был хорошо знаком со всеми присутствующими. Наверняка получил только какую-то предварительную степень посвящения и о подлинных тайнах культа мог только гадать – что Питер от него, собственно, и слышал. И не значит ли это, что ему, совершенному чужаку, вряд ли дозволят увидать что-то из ряда вон выходящее? Впрочем, теперь делать уже нечего – пришел, так сиди и жди.

Он принялся рассматривать тесно рассевшуюся вокруг толпу. Обстановка была знакомая, как и выражение радостного ожидания на сверкающих по́том и отблесками костра простых гаитянских лицах. Затем с изумлением, которого, кажется, никто не заметил, он понял, что видит и другие лица – куда более страшные, искушенные, надменные, изрезанные глубокими морщинами, что выдавали привычку к эмоциям и экзальтациям, природу которых он был не в силах угадать. На некоторых красовались ритуальные шрамы, на других – поблекшие татуировки и следы краски. Были серьги странной работы, иногда напоминавшие формой диковинных морских тварей. Это уже что-то новенькое! Может, ему дадут поговорить с этими стариками? Наверняка же это те самые хунганы и бокоры, что так неохотно, если верить слухам, собираются вместе – пусть даже и ради какой-то ужасной общей цели! Впрочем, шансы на это, конечно, невелики.

Однако вскоре угли его энтузиазма подернулись пеплом разочарования. Конгрегация стихла, словно по чьему-то сигналу, и служба началась. Жрец, престарелый селянин с морщинистой рожей и голосом не громче усталого шепота, нараспев пробубнил обычные предварительные молебствия, начертал обычные веве[22] вкруг основания центрального шеста, или пото митана. Все так же монотонно, словно читая давно уже надоевший детский стишок, он воззвал к обычной последовательности богов водуна: к Легбе, Огуну, Эрзули, Дамбалле и всем прочим[23]. Все это Питер уже не раз видал и слыхал. Собравшиеся, впрочем, потихоньку раскочегаривались, словно их любимая часть представления была еще только впереди.

Внезапно вся скука куда-то делась. Предварительные церемонии закончились. Люди в толпе начали двигаться – быстро, даже яростно, бесцельно вскидывая руками, дубася по подвернувшимся головам и туловищам, чего, казалось, никто не замечал. Зрители закатывали глаза, вскакивали, что-то визгливо пели, присоединялись к вмиг образовавшейся дико отплясывающей «змейке». Получив тычок от Метеллия, Питер тоже встал в хвост и постарался как можно достовернее изобразить экстаз. Он изо всех сил пытался расслышать слова песни, но так как пела куча народу – человек, наверное, двадцать пять – это оказалось делом нелегким, тем более, для того, кому креольский не был родным языком. И все-таки ему удалось что-то разобрать. К удивлению своему, Питер понял, что черная вакханалия взывает совсем не к традиционным богам водуна, чьи имена возглашались тут минуту назад, а к кому-то… к чему-то гораздо более древнему. Все имена ему были внове – вот почему было так трудно понять слова. Некоторые из них звучали так странно, что их можно было только лаять, визжать или нечленораздельно выть. Тулу… Ниггурат-Йиг… Наг и Йеб… Какофония на глазах уступала место какому-то варварскому языку, возможно, глоссолалии[24]. Во всяком случае, креольского в нем оставалось все меньше и меньше.

Тут, наконец, в дело вмешалась интуиция, и в мгновенном озарении он понял, что тут происходит. Древние… Питер, конечно, знал – да все на свете знали! – что формальное христианство гаитян и прочих карибских народов маскирует африканскую веру их предков, восходящую еще к дорабовладельческой эпохе. Можно сколько угодно звать объект экстатического поклонения именем того или иного католического святого, но на самом деле верующие все равно обращаются к Дамбалле, к Барону Самди[25] – к богам древней Африки. Тут, однако, творилось нечто иное: эти самые Древние должны быть немыслимо старыми божествами и демонами, которым приносили кровавые жертвы на самой заре времен, когда не было еще ни Зимбабве, ни Бенина; божествами, чей культ давно запретили и объявили вне закона и традиции – только чтобы он скрылся под именами более безопасных богов зулусов, ашанти, шона и других племен. За тонким покровом новых мифов продолжали рыскать Древние Нечестивые Твари, подобно тому как благие духи африканских религий позднее скрыли лики свои за нимбами христианских святых. О да, он понял…