Мишель Цинк - Хранительница врат Страница 14

Слова его повисают в воздухе между нами. Я машинально провожу пальцами по неровной отметине у меня на запястье, пытаясь охватить разумом мир, в котором моя сестра, мой близнец, за время моего отсутствия стала еще более могущественной и злой волшебницей. Разве не довольно того, что она столкнула Генри в реку? Что выдала меня падшим душам, уничтожив мамины защитные чары? Однако эти мысли — мысли, которые едва хватает духу додумать до конца, — не в состоянии подготовить меня к тому, что говорит Эдмунд дальше.

— И потом, Джеймс Дуглас…

Я вскидываю голову.

— Джеймс? Что с ним?

Эдмунд разглядывает руки так пристально, точно никогда не видел их раньше. Ему явно не хочется говорить то, что придется сказать.

— За ваше отсутствие Элис очень… очень сдружилась с мистером Дугласом.

— Сдружилась? — Слова душат меня. — Что вы имеете в виду?

— Она захаживает к нему в книжную лавку… Приглашает на чай.

Перед глазами у меня возникает яркий мгновенный образ: Элис и Джеймс у реки. Джеймс смеется, запрокидывая голову.

— И он рад ее вниманию? — Мысль невыносима, хотя я уже давно заставляю себя смириться и не думать о Джеймсе, пока до конца пророчества еще далеко.

Эдмунд вздыхает.

— Быть может, это еще ничего и не значит. — Голос его ласков и тих. — Мистер Дуглас был… весьма потрясен вашим внезапным отъездом. Думается, ему сейчас одиноко, а Элис… понимаете, Элис ведь так похожа на вас. Вы же близнецы. Возможно, Джеймсу просто хочется почаще вспоминать вас, покуда вы не вернетесь.

Сердце бьется у меня в груди быстро-быстро. Я почти всерьез удивляюсь, как это Эдмунд не слышит стука в ночной тишине. Я встаю, пошатываясь, как от болезни.

— Я… Эдмунд, я, пожалуй, пойду спать.

Он глядит на меня, щурясь в тусклом неверном свете костра.

— Очень я вас растревожил, мисс?

Я качаю головой, стараясь, чтобы и голос мой звучал ровно.

— Ничуть. Я зашла слишком далеко и не смею предъявлять какие бы то ни было права на Джеймса.

Эдмунд кивает, однако лицо у него озабочено.

— Мы с вашим отцом всегда были честны друг с другом, и хотя вы принадлежите к прекрасному полу, я вроде как решил, вы бы тоже того от меня хотели.

— Все хорошо. Нет, правда, со мной все хорошо. Я совершенно согласна с вами: мы должны быть честны друг с другом, даже если от этого и больно. — Я кладу руку ему на плечо. — Я рада, что вы с нами. Спокойной ночи, Эдмунд.

Его слова несутся мне вслед.

— Спокойной ночи.

Я не оглядываюсь. Да, я совершенно согласна: мы должны быть честны друг с другом, даже если от этого больно. И пока я бреду к палатке, перед мысленным взором у меня витают не образы, связанные с пророчеством, а бездонная синева глаз Джеймса Дугласа.

Я не рассчитываю на странствия по Равнинам в нашу первую ночь в лесу. Я устала, вымоталась до предела, и мне хочется одного — спать крепким, начисто лишенным сновидений сном, хотя подобная роскошь становится все более и более редкой по мере того, как меня все сильнее затягивает в пророчество.

И все же я отправляюсь в странствие. Просыпаюсь с привычным ощущением того, что нахожусь во сне, который больше, чем просто сон.

Не то, чтобы мне казалось, что меня призвали. Такие вещи я каким-то образом чувствую — некий призыв, сообщающий мне, что кто-то в Иномирьях ждет меня.

Сейчас другое.

Я знаю: по какой-то причине мне надо сейчас быть здесь. Знаю: я должна здесь что-то увидеть или осознать. Однако цель и предназначение моего нынешнего странствия предопределены некоей высшей силой. В такие времена кажется, будто сама вселенная несет меня по просторам Иномирий к откровению, которое не теряет своего значения лишь потому, что я понятия не имею о его цели.

Я нахожусь в мире, наиболее тесно связанном с нашим миром. Тут все выглядит таким же, как у нас, и подчас я вижу то, что знаю и люблю, вижу мой собственный мир, но словно бы через тончайшую завесу, отделяющую реальный физический мир от Равнин.

Я лечу над лесом, инстинктивно зная, что это тот самый лес, где сейчас лежит мое спящее тело, — тот самый, по которому все мы едем верхом. Деревья стоят густо-густо, а я лечу так быстро, что их пышные кроны выглядят мягким зеленым ковром.

Сперва я ничего не вижу под пологом листвы, между небом, по которому лечу, и землей, однако потом замечаю под собой какое-то движение — сначала в одну сторону, потом в другую. Что-то призрачное. Дух, скользящий среди дерев. Мне кажется, что это какое-то животное, но движется оно слишком быстро: немыслимо ведь, чтобы обычное лесное существо одновременно находилось во всех уголках леса.

А потом я слышу дыхание.

Тяжелое, натруженное. И не человеческое. Оно доносится со всех сторон, и хотя я не могу сказать, какое именно существо за мной гонится, но уже сам факт, что оно мчится следом, повергает меня в ужас. Мне хорошо известно: законы Иномирий не таковы, как у нас. Знаю: нельзя не обращать внимания на этот страх. Он не раз спасал мне жизнь.

Неведомое существо все ближе и ближе. Дыхание его летит ниоткуда и отовсюду. Внизу — лес: миля за милей густых чащоб, да изредка небольшие полянки. Но я все равно знаю, что безопасный приют где-то рядом. Ощущаю астральную нить. Она вибрирует, шепчет: «Ты почти здесь». Еще немного, и я вернусь в принадлежащее мне тело.

Скоро я замечаю впереди небольшую прогалинку, слабый завиток дыма, поднимающийся к небу от затухающего костра, две наши палатки, а в сторонке — привязанных к дереву лошадей. Я мчусь к палатке побольше, зная, что мне туда, что за этими тонкими стенками сладко спят Соня с Луизой. Угрожающее дыхание все еще слышно, но мне чудится, что неведомое существо не нагонит меня. На Равнины меня призвало не приближение беды и не угроза, нависшая над нами.

Меня призвало предупреждение.

Я вхожу в свое тело без малейшего усилия, без того резкого изумления, что сопровождало мои первые странствия, и тут же немедленно просыпаюсь. Далеко не сразу удается унять бешено бьющееся в груди сердце, но даже и тогда сон не идет. Не знаю уж, что тому виной — разыгравшееся воображение или возвращение с Равнин, но мне все кажется, что кто-то рыщет вокруг палатки. Я слышу шорохи, шелест, осторожные шаги по усыпанной листьями земле.

Я поворачиваюсь к сладко спящим подругам. Уж не схожу ли я с ума?

8

На следующее утро с заспанными глазами и тяжелой головой я выхожу из палатки. Лагерь, точно одеялом, окутан сырым туманом. Слышно, как тихонько ржут лошади и переговариваются мои спутники, но все звуки доносятся словно из-за войлочной завесы. Мне вдруг становится очень одиноко, хоть я и знаю, что все остальные гораздо ближе, чем кажется.