Лада Кутузова - Темногорье Страница 15

В один из дней приехал зав. отделением и начал ломиться, чуть не выбив входную дверь. Он вскользь посмотрел на Хирурга и поморщился.

– В порядок себя приведи, – потребовал он. – Тебе завтра, между прочим, к следователю ехать. Костик за тобой заедет.

Костик, ровесник Хирурга, был гладким и холеным обладателем дорогого костюма.

– Лучший адвокат, между прочим, – прокомментировал зав. отделением.

– С мотоциклистом я уже обо всем договорился, – продолжил он. – Тот как раз у нас сейчас лечение проходит. Перелом со смещением, ушиб грудной клетки, но ничего страшного. Насчет материальной компенсации тоже к соглашению пришли. Костик проследит, чтобы паренек написал об отсутствии претензий.

Хирург слушал, но слова проходили мимо сознания, как передачи в телевизоре, служившем фоном. Зав. отделением было около пятидесяти. Крепкий дядька среднего роста, полностью лысый, давно относился к жизни с долей цинизма. Хирург завидовал этой легкости: когда с пациентами на «ты», когда не принимаешь ничего близко к сердцу. Да он и сам стал походить на своего шефа. Другой бы на его месте после аварии убедился, что с Аней все в порядке, а он даже не задумался. Испугался в тот момент за себя: что права отберут, что имя полоскать будут. В голову даже не пришло о ней побеспокоиться. Правильно, убийца, как и сказала Анина сестра. Но к следователю на следующий день он отправился.

Костик заехал за ним, как и договаривались. Ничего не сказал по поводу того, что Хирург так и не побрился. Попросил только вперед не лезть и бумаги подписывать лишь после его одобрения. Адвокат по-свойски вошел в кабинет следователя следом за Хирургом. Они поздоровались, и следователь пригласил сесть. Протянул Хирургу бумаги, чтобы тот ознакомился с заключением судебно-медицинской экспертизы. Можно подумать, Хирург не догадывается, что там написано. Он врач и сразу понял, что произошло: черепно-мозговая травма. Но заключение взял.

Следователь с Костиком обсуждали, что Анина сестра уперлась и не хочет договариваться. И нужен свидетель, чтобы дал показания, что мотоциклист мчался с превышением скорости, а не шестьдесят километров в час, как положено в городской черте. Или мотоциклисту надо денег дать, чтобы себя оговорил. С медицинским освидетельствованием все утрясли – проба наличия алкоголя в крови не показала. Хирург слушал их разговор, точно это относилось не к нему. В конце медицинского заключения он зацепился за фразу: «обнаружена беременность сроком шесть недель». Перечитывал снова и снова, но смысл исчезал, будто скользкое мыло из рук. Какая беременность? Кто беременный? При чем здесь это? Но он уже начал понимать, когда Костик хлопнул по плечу:

– Подписывайте.

И Хирург подписал, а знание исчезло, точно утренняя роса под лучами солнца.

И лишь поздно вечером его осенило: Аня беременна! Была… Поэтому она и приходила в тот день к нему в больницу, хотела сообщить. И его прорвало. Впервые он заплакал-застонал, словно обезумев. Он пытался приглушить звук, до крови вцепившись зубами в руку, но не помогало. Молотил руками по дивану, стене, лицу, но физическая боль никак не могла заглушить душевную. Казалось, его вывернули наизнанку, сделав слабым и уязвимым. И он кровоточил каждой клеткой. И когда показалось – скоро наступит конец, Хирург осознал: он не может. Не может договариваться ни с мотоциклистом, ни тем более с Аниной сестрой. Врать, что парень нарушал, а сам он был трезв. Не хочет быть большей сволочью, чем уже есть. И не в состоянии терпеть невыносимую боль, не желает знать и помнить.

Хирург распахнул бар и схватил бутылку: виски пятилетней выдержки. Но пил ее, как воду. Из горлышка, крупными жадными глотками, лишь кадык ходил вверх-вниз. Не подействовало. И Хирург открыл красное вино, которое привез кто-то из коллег из солнечной Абхазии. После темное пиво – чешское. А потом вроде бы собирал рюкзак, готовясь к походу. Раньше, в студенческие времена, он каждый год ездил в экспедиции. Однажды устроили экстремальный поход – на выживание, с минимумом снаряжения и продуктов. Им потом влетело от руководства института, но до конечного пункта дошла вся группа.

И вот сейчас Хирург кидал в рюкзак походный топорик, фляжку с водой, мультитул – нож с кучей дополнительных насадок, соль, спички и что-то еще. И Анину фотографию, чтобы была с ним. Он дернулся съездить на кладбище, но вспомнил, что Ани там нет – ее похитило небо. Но все же куда-то отправился, потому что незнакомая женщина требовала от него какой-то билет. На женщине была форма, но Хирург никак не мог соотнести одежду со знакомой профессией. Не медсестра, и не врач, и не полицейская, что-то вертится в голове, но мимо.

Он протянул бумажку, которую держал в руке, точно охранную грамоту, и женщина прочла: «Темногорье. Плацкартный билет». Откуда взялся билет – Хирург не знал. Будто часть времени уплыла вместе с суетливым дождем в ливневый сток. Женщина пропустила его, а потом все смешалось и забылось под мерный перестук колес, в памяти остались лишь мгновения. Кто-то трясет его за плечо: «Мужчина, вам выходить». После все расплывается, словно в глаза насыпали соли. Очень режет, и слезы текут непрерывным ручьем. А еще так плохо, что Хирурга тошнит от самого себя и выворачивает наизнанку, потому что невозможно ему больше быть Хирургом.

Ворона была вполне обычной: серая, с черными крыльями, хвостом, головой и с чернильным пятном на грудке. Она жила возле бывшей городской свалки, хотя в последний год отходы не привозили. Но она не унывала: умная птица всегда знает, как прокормиться. Начался сезон гнездования, а значит, яйца и птенцов всегда можно украсть. Она всеядная. Питается мелкой живностью, насекомыми и зернами. Мир рухнет, как случилось с соседним городком, а вороны останутся.

Свалка не пополнялась, потому что в городе что-то произошло. Там поселилась какая-то опасность. Ворона раньше летала туда на поиски корма, но в последнее время перестала. Урны стояли пустые, с улиц исчез мусор, брошенный беспечными людьми. Пропали и сами люди, а с ними – собаки, кошки, крысы, голуби и воробьи – вечные спутники городов. А также вороны. Ни одна из товарок, отправившаяся за легкой добычей, не вернулась. Этой хватило ума сообразить, что в городок лучше не соваться. Но сегодня случилось странное.

На свалке появился старик. С коротким ежиком седых волос и еле заметным шрамом на щеке. Он бегал по свалке, взмахивая руками, и каркал. С трудом ворона различила: «Пора. Надо лететь. Город». Она не понимала, зачем ей это нужно, ведь там точно нет еды, и оттуда не возвращаются. Но старик посмотрел на нее провалами вместо глаз, и она поднялась в воздух.

Глава двенадцатая

Сопляки

Они шли третий день после той истории с ночным танго. Бескрайние поля сменялись перелесками, переходящими в чащу. Ветер доносил ароматы свежей травы и одуванчиков. В лесу пахло сырой землей, гниющими бревнами и листвой вперемешку с хвоей. И пение соловья… Катя раньше никогда его не слышала, как и Игорь. Хорошо, дядя Дима разбудил как-то утром обоих и позвал слушать. Они сели прямо на траву и полчаса следили за звонкими руладами невидимого певца, словно им никуда не надо. Будто выбрались на пикник в ближайший лесок, чтобы послушать пение птиц, побродить между деревьями, а затем развести костер и зажарить шашлык. А еще картошку посолить, завернуть в фольгу и в угли сунуть, чтобы запеклась до золотистой корочки, а внутри стала рассыпчатой. И есть ее, горячую, чтобы зубы от жара сводило. Шашлык снять с шампура вилкой, макнуть в острый кетчуп – и в рот. И сидеть возле костра, наблюдая, как тают искры в воздухе. Потом искупаться в холодной лесной реке. Чтобы до синевы, до мурашек по коже, до зубной дроби. И отпаиваться горячим чаем, заваренным на листьях малины и земляники. А затем вернуться домой.

Продуктов осталось мало. Лепешки придержали – нести их легче, чем консервы. А вот тушенка и рис закончились, на дне рюкзака завалялось лишь по пачке макарон и гороха. Катя представила, как они доедят гороховую бурду, а после… Ну, может, повезет иногда с рыбой или сморчки найдут. А затем? Как же хочется нормальной еды. Катя представила наваристые щи, и рот наполнился слюной. И шоколадки хочется, и печенья, и жареного мяса. Хоть бы им попался город, или деревня по дороге, или еще один постоялый двор. Как же надоел этот бесконечный путь. Эти странные деревья, растущие среди обычных, серая луна и безлюдье. И разные непонятности. Ладно – странный танцор, но его партнерша еще хуже. Куда она исчезла, когда спряталась луна? Наваждение. Игорь, кстати, нормальным парнем оказался, а не задавакой, как она думала. И дядя Дима оттаивать начал. Раньше смотрел на них, как на недоразумение. Только бы отдохнуть нормально и поесть.