Сара Лотц - Белое безмолвие Страница 15

– Пойдем, Уолтер. Вставай, вставай, вставай.

Он срывает маску с лица.

– Не нужно, – тяжело выдыхает он. – Не нужно, Джулия.

Он снимает с глаз защитные очки. Я никогда в жизни не видела его по-настоящему напуганным, – даже в тот момент, когда мы услышали первый тяжелый удар лавины, которая должна была похоронить нас на Броуд-Пик[34], – но сейчас его глаза широко раскрыты, рот обмяк. Он смотрит мимо меня, на то, что у меня над плечом. Стонет и сворачивается клубком. Я бью его, и от этого усилия в груди моей вспыхивает огненный шар.

И тогда я сама падаю без сил. Такое ощущение, что я рухнула вниз. Потому что в глубине души я понимаю: он уже не поднимется снова, и…

День первый

Я уже позабыла, каким фантастически аляповатым бывает закат солнца в Гималаях. В тот вечер я сидела перед своей палаткой и наблюдала, как небо над Северным гребнем превращается из золотого в синее, а затем в черное, как будто им управлял какой-то небесный художник-осветитель, совершенно не обладающий фантазией. На мгновение ветер утих, и я наконец смогла расслышать собственные мысли.

Я всё еще нахожу странным, что нас привезли прямо в базовый лагерь. Мне бы чувствовать облегчение от того, что не пришлось подниматься сюда пешком, но я не забываю, что дорога в базовый лагерь Ронгбук является примером системной колонизации Тибета китайским режимом, которому нужен контроль и доступ в любую точку этой страны, – даже на склонах Эвереста чувствуется его мертвая хватка. Атмосфера тут кажется более мрачной, чем в прошлом году на юге, хотя это может быть просто отражением моего настроения. Я провела два дня в Катманду и еще четыре дня в Лхасе и Тингри с другими альпинистами, получившими разрешение на подъем, но всё еще не стала частью их компании: ко мне присматриваются. Я не виню их. Ведь я из тех, кто часто выглядит сердитым и замкнутым. «Взбодрись, крошка Джульет, твоя физиономия смахивает на отшлепанную задницу». В эти дни я всё время настороже, а после ужасных конфликтов, свидетелями которых мы с Уолтером стали год назад, я не ослабляю бдительности и не позволяю втянуть себя в динамику группы. Резкое падение температуры разогнало всех по палаткам после торопливого ужина, и с тех пор никто оттуда не появлялся.

«Все» – это:

Андрей и Сэм Дэниелсены, норвежцы, братья, высокие очкарики, похожи на близнецов. Часто замечаю, как они с любопытством смотрят на меня, словно на экзотическое животное. У обоих за спиной массив Винсон[35] и Аконкагуа[36].

Льюис Дей, американский высокогорный скалолаз и лыжник. Очень расслабленный, с длинными волосами, молодой, привлекательный. Дважды поднимался на Мак-Кинли[37]. В Гималаях впервые.

Том Баскин-Хит, соотечественник-британец. От него за версту несет унаследованными деньгами. Говорит, что поднимался на Килиманджаро[38] и планирует сделать Семь Вершин[39], причем повторяет это при любой возможности. Первое, что он сказал мне: «Боже мой, так ты и есть Джульет Майклс?» Ошарашенная, я ответила резко, и с тех пор он ведет себя со мной подчеркнуто вежливо. Он, должно быть, прочел всю плохую прессу обо мне (но неужели он всему поверил?). Немного напоминает Грэхема: та же итонская медлительность речи, та же небрежная элегантность, но я не должна проецировать одного на другого. Грэхем говорит, что я – сноб наоборот, и это правда, так оно и есть.

Уэйд Торп, американец, очень приветливый. Какой-то там консультант по инвестициям. Каждое лето проводит, поднимаясь на Маунт-Рейнир[40], но имеет незначительный опыт высокогорных восхождений. Говорит, что подъем на Эверест для него – «амбиция всей жизни».

Эри Ака, японка. Великолепная репутация – в 1992 году входила в состав чисто женской команды, поднявшейся на Аннапурну[41]. Такая же замкнутая, как и я, и до сих пор мы ходили друг возле друга на цыпочках, как исключительно вежливые кошки. Понимает по-английски, но говорит редко. Такое впечатление, что дело тут не в робости, связанной с особенностями их культуры; просто она предпочитает быть наблюдателем.

Как бы там ни было, бессмысленно переживать по поводу того, что обо мне думают остальные. Я должна радоваться, что вообще здесь оказалась. Это произошло благодаря начальнику экспедиции, австралийцу Джо Дэвису, который в последнюю минуту включил меня в заявку на получение разрешения со скидкой (на это ушел весь аванс за книгу до последнего цента, но надо надеяться, что оно того стоит). Уолтер не одобрял коммерциализацию Эвереста, его убивала мысль, что «любой жулик с чековой книжкой может очутиться на вершине, не потратив долгих часов труда», но Джо ему понравился бы. Джо терпимо относится к чужой глупости, умеет толково разбить лагерь и любит выпить. И как раз Джо потратил много часов на восхождения. Он три раза поднимался на Эверест, а также потерял двух членов своей команды и несколько пальцев на ногах во время попытки восхождения на Нанга-Парбат[42]. Джо не упоминал о полемике вокруг смерти Уолтера, а сразу перешел к обсуждению вероятных сроков восхождения, а также всех «за» и «против» подъема с этой стороны по сравнению с южным склоном. Лагерь III здесь находится на 1000 футов выше, чем Лагерь V на непальской стороне, так что тут мне придется дольше находиться в опасной зоне на высоте более 26000 футов. Без использования сжиженного газа это даст более высокий риск гипоксии и обморожения, которого я так боюсь и которого бояться нужно как раз меньше всего.

Я не могу снова подниматься с непальской стороны, потому что тело Уолтера всё еще лежит там.

Тадеуш, проводник Джо, молодой поляк с обветренным лицом и не менее впечатляющим послужным списком, производит впечатление человека, который в горах чувствует себя в большей степени дома, чем в «цивилизованной обстановке». Шерп Джангбу, начальник экспедиции у Джо – человек сдержанный и компетентный, но он очень сомневается, что мне следует тащить всё свое снаряжение в верхние лагеря самостоятельно, без кислорода, без помощи шерпов и закрепленных веревок. Наверное, он прав.

Мой список:

1. Подняться и спасти свою репутацию. ДОКАЗАТЬ, что я могу это сделать.

2. Написать эту чертову книгу и получить деньги, чтобы покрыть потраченный аванс.

3. Закончить с разводом.

4. Забрать Маркуса из этой дерьмовой школы.

5. Найти место, где мы с Маркусом будем жить.

Я могу это сделать.

Я МОГУ ЭТО СДЕЛАТЬ.

День второй

Этим утром Эри присоединилась ко мне во время акклиматизационной прогулки вокруг лагеря. Экологические группы очищают эту гору с 1990 года, однако ручей с ледника, прорывающийся сквозь морену[43], до сих пор полон токсичной пены и смятых консервных банок. Люди все-таки свиньи, умеют гадить. Мы решили направиться к мемориалу Джорджа Мэллори[44]. Читая его табличку, я вдруг расплакалась и сама удивилась этому. Совершенно на меня не похоже. Останки Мэллори и Ирвина до сих пор находятся где-то на этой горе, и их тайна похоронена вместе с ними. Я склонна верить, что они действительно поднялись на вершину в 1924 году, одетые только в твид и шелк, постоянно сражаясь со своей упрямой кислородной аппаратурой. Эверест не входил в цели Уолтера, он не любил подниматься по чьим-то следам, но знал об истории этой горы всё. Я никогда не забуду, как он рассказывал мне, что Мэллори очень любил сбрасывать все снаряжение и прыгать голышом – даже в морозных Гималаях.

Слава богу, Эри, похоже, нисколько не смутили мои эмоции.

Вернувшись в палатку, я почувствовала ужасную усталость. И дело тут не только в высоте. Я попыталась перечитать то, что написала о смерти Уолтера. И не смогла продвинуться дальше первого предложения. Как ни странно, писать было совсем не больно; наверное, потому что я извергала текст с отвращением и не особенно задумывалась над тем, что пишу. Издатели очень настаивали на том, что это восхождение и всё, что произошло в прошлом году, должно стать сердцевиной будущей книги. По крайней мере, я хотя бы заложила начало.

Должна признать, что до сих пор нахожусь в глубокой психологической яме, в которую угодила после того, как умер Уолтер. Потеряв его, я потеряла баланс, стала машиной без колеса. Я бы всё отдала, лишь бы услышать его голос. Точно знаю, что он сказал бы, если бы знал, во что превратилась моя жизнь после его смерти: «Не позволяй этим ублюдкам стереть тебя в порошок, крошка». Мне невыносима мысль о том, что его тело до сих пор лежит там, на другой стороне этой кровавой, КРОВАВОЙ горы. И я всё еще злюсь на него за то, что он умер. Я в ярости. Боль и ярость – нездоровая смесь. И не только потому, что меня несправедливо обвиняют в его смерти. Он оставил меня в ужасном положении… Нет… нет… Нельзя так писать, потому что это выглядит эгоистично и мелочно, даже если текст увидят только мои глаза. Могут уйти годы на то, чтобы отойти от потери. Мама так и не смогла справиться со смертью отца; в конце концов это ее убило. И всем известно, что связь между партнерами по восхождению даже более тесная, чем между любовниками. Тут возникает более глубокое доверие, которое только нарастает, когда вы висите вместе над пропастью в критической ситуации, когда голодаете, замерзаете, исходите дерьмом друг перед другом. Сразу после того, как я познакомилась с Грэхемом, он обвинил меня в том, что я спала с Уолтером (ох, какая ирония!); он был слишком туп, чтобы понять: в наших отношениях не было ничего сексуального. И да, мы с Уолтером были так близки, как только могут быть близки люди, и я понимаю, почему Грэхем находил это угрожающим; однако Уолтер не интересовался женщинами. Впрочем, и мужчинами он по-настоящему не интересовался. Мне грустно думать, что он слишком много времени провел в обществе всяких придурков-мачо, чтобы принять эту часть своей натуры, и мы с ним на самом деле никогда не говорили на эту тему. Я хочу сказать, что его единственной настоящей любовью были горы, но это банальность, и он велел бы мне не забивать себе голову глупостями.